Глава 1. Пограничные инциденты.

Некоторые люди слывут угрюмыми, потому что скрывают свой юмор в прямой кишке. (приписывается Пабло Эскобару)

В общем, попал такой Штирлиц в ад и встречает там Мюллера. Как истинные арийцы, оба проявляют выдержку – делают вид, что не удивлены ничуть, но слово за слово, разговорились. Первым не выдержал Мюллер.

– Штирлиц, вы же старый лис, как вас угораздило?

– На радистке Кэт обнаружили мои отпечатки, ну меня и взяли за прелюбодеяние.

– Поверить не могу, что за такую ерунду всё ещё кого-то наказывают!

– Вас-то за что группенфюрер?

– За службу в гестапо, разумеется.

– Я тоже служил, но меня это не коснулось.

– Какой с вас спрос, Штирлиц, вы же русский!

– Какую страну про..бали!

– Не забывайте, Штирлиц, я здесь не при чем!

В бараках, на Украине, где мы жили после переезда из Иркутска до середины семидесятых годов, сложилась своеобразная община удивительно разнообразных людей. Оценить колорит своего окружения я тогда, в силу своего младенчества, не мог, многие лица, фигуры и характеры покрыла пелена забвения, но вот бывают мгновения, когда некоторые из них, сами собой "всплывают" на поверхность и напоминают о себе.

Так нечаянно вспомнился эпизод, когда бездетная пара в меру пьющих, ничем не примечательных людей среднего возраста, предложила взять меня с собой в цирк, и родители отпустили меня с ними. Это был такой образцовый выход полноценной, но, в то же время, условной ячейки общества в свет, где каждый получил удовольствие в полной мере, не зависимо от возраста.

– Капитально! – постоянно твердил дядя Толя, поглощенный представлением, а его супруга согласно улыбалась и кивала головой.

Общество этих людей было для меня чем-то новым, да и словарь, которым они пользовались тоже, но их простодушие и доброта создавали комфортную для наблюдения атмосферу, благодаря которой мое внимание концентрировалось не только на представлении, которого я не запомнил, но и на том, что меня окружало.

Так, в памяти застряла совершенно лысая голова впереди сидящего меня мужчины, в которой отражался свет от софитов. Секрет, производимого этой головой эффекта, завораживал и отвлекал мои мысли от того, что происходило на арене.

– Капитально! – не уставал повторять дядя Толя по дороге домой, и я соглашался с ним, но эта идеальная лысина не давала мне покоя.

Я дотерпел до дома и задал свой вопрос родителям. Ответ был на удивление прост, хотя я и не ручаюсь за то, что он был верен – слишком уж абсурдным и обескураживающим он тогда мне показался. Оказывается, некоторые лысые люди специально мазали голову воском и до блеска натирали ее бархоткой. Хотя, чего тогда только не было, и даже металлические зубы.

Однажды я растопил сердце женщины восточной культуры, сделав ей массаж стоп.

– Прямо, сердце? Прямо растопил? – иронизировала Вера, когда я рассказал ей об этом, поразившем меня случае. – Как ты это понял?

– Она дала мне сзади.

– Так ты не сердце ей растопил!

Получился пошлый анекдот, над которым мы долго смеялись.

Еще до того, как я стал пошляком и ретроградом, игнорирующим день святого Валентина, я учился в школе на Сахалине, и там впервые состоялась моя встреча с Востоком, в лице кореянок, которые чрезвычайно занимали мое воображение. С одной из них у меня даже состоялось что-то вроде мимолетной влюбленности, которая произошла в восьмом классе на туристическом слете. Днем мы соревновались с другими школами нашего района в ловкости, скорости и сообразительности, а вечерами играли в разновидность волейбола, когда все встают в кружок и те, кто теряли мяч, садились в центр круга и пытались этот мяч поймать, или их «выбивали», и они могли вернуться в круг. Я обратил внимание на тонкую и высокую девочку с другой школы, и когда мы оказались в центре круга, я почувствовал, как ее ладонь легла на мое плечо. Мы не сказали другу ни слова, а я все думал об этой ладони на своем плече, а потом слет закончился, и мы разъехались по своим школам и домам, а спустя какое-то время, кто-то мне передал, что мной интересовалась девочка с соседнего поселка, и я понимал, о ком идет речь, но так ничего и не предпринял, чтобы с ней встретиться. Жаль конечно, потому что роман с этнической кореянкой мог существенно повлиять на мое становление как писателя, но тогда я об этом не думал, и упустил свой шанс стать российским Мураками.

На Сахалине, куда я попал в седьмом классе транзитом с Украины, была традиция отправлять школьников по осени на уборку урожая. Школьники эту забаву любили и воспринимали как дополнительные каникулы, где не только получали трудовое воспитание, но и закалялась физически.

Новость о том, что нам предстоит ехать в колхоз на уборку турнепса, я воспринял с осторожностью. В обиходе турнепс для простоты называли «кузикой, до приезда на Сахалин я понятия не имел как она выглядит, и как ее собирают. Когда я прибыл на сборный пункт, мои одноклассники и одноклассницы, а также ученики из параллельных классов, уже заполнили площадку перед школой, расхаживая в резиновых сапогах, телогрейках и с огромными, напоминающими мачете, ножами за поясом. Моему удивлению не было предела, но те, в свою очередь, посмеялись над моим кухонным ножом, который я притащил с собой.

– Этим ты ботву не отсечёшь, щегол, – важно сказал мне второгодник Витька Бархатов. – Ладно, будешь с девками работать – вытаскивать «кузику» из земли.

С "девками" работать было весело. Вскоре с «кузики» нас перевели на морковь и разбитные девицы, намазав щеки свежей свеклой, заостряли мое внимание на причудливых корнеплодах с двумя ножками и небольшим отростком между ними.

Не помню, как получилось, но я подбил ребят "свалить" с полей в сторону реки, где, по их рассказам, должна была проходить "путина". Горбуша шла на нерест, и ее, якобы, можно было поймать голыми руками. К моему удивлению, так оно и было: рыба сплавлялись по реке, но уже отметав икру. Вниз по течению сплавлялись избитые на перекатах, обречённые на гибель особи. И все же, нам удалось среди них выловить одного прилично выглядевшего самца, которого и вручили мне в качестве трофея. Вернувшись с полей с рыбой, я немало удивил родителей своей промысловой сметкой, о которой прежде они не подозревали.

Что же касается обычая приносить с собой на уборку «кузики» мачете, то он был отменён уже после того, как один из учеников нанес пару "сечек" старшекласснику, в отместку за издевательства, которым тот его подвергал. Мы к тому времени уже учились в выпускном классе, которые в колхоз не отправляли, заботясь об успеваемости, что многие мои одноклассники воспринимали с сожалением.

Девочки, показывающие мне морковь с "особенностями роста", к тому времени уже покинули школу, и успели выскочить замуж. Одна из них даже родила в восьмом классе от учителя английского языка, но это уже совсем другая история. Незадолго до этой неприятности, случившейся с ней, мы ехали вместе в одном забитом людьми автобусе. Дело было зимой, я сидел на заднем сидении Львовского «ЛАЗа», возвращаясь с тренировки по боксу, совершенно разморенный от жара мотора, а она – тугая и стройная, навалившись на меня, пользуясь давкой, зажала мою ногу между своих бедер и водила пальчиком по моей груди, играя выбившимися из-под ворота рубахи черными волосками. Мне было четырнадцать, моя рано пробудившаяся мужественность еще не поборола юношеской хрупкости, и это сочетание двух начал, порождало во мне борьбу стыдливости с похотью, в которой стыдливость брала верх, принуждая меня к пассивному созерцанию того, как жизнь вокруг бурлит и идет волнами, которых я старательно избегал, опасаясь в них захлебнуться.

Я жил на Дальнем Востоке, там солнце вставало над сопками, меж ними плавно скользил лосось. В тумане рубином посадочной полосы горела брусника. Пилоты сбивались с курса и падали в море. Над ними «МИГи» метались в разрядах молний. Так было, а нынче, живущий вчерашним днем, смотрю на Восток я, где солнце встает с усмешкой: «Ты, что позабыл здесь приятель?»