Чтобы вызвать телесного патронуса я всегда вспоминаю ту волшебную ночь с Гермионой, когда были стерты очередные рамки и условности, выставленные ею. Когда я заставил ее стать чуточку счастливее.

А потом был наш с Фредом день рождения, который прошел хоть и относительно мирно и спокойно, но очень весело.

До определенного момента.

Когда Грейнджер сказала, что из всех присутствующих поцеловала бы Ли, я лишь усмехнулся.

Она солгала.

Гермиона перед ответом коротко взглянула на меня и на Рона и, осознав безвыходность ситуации, ляпнула первое, что пришло в голову. Но когда всплыло признание о том, что она целовалась с Крамом, я вознегодовал. Конечно, я предполагал, что они не только сидели в библиотеке, но знать наверняка мне хотелось меньше всего. Этот парень ее касался. Он, а не я. Это немного выводило из себя, поэтому я и сдался, когда Фред услужливо сказал в игре «Я никогда не хотел поцеловать Гермиону Грейнджер». Я выпил до дна и радостно сообщил, что проиграл. То ли алкоголь забурлил в крови, то ли гормоны, а скорее всего, все вместе, но я раскрыл часть своих карт, правда, не все оценили это всерьез. Рон же, кажется, обезумел.

- По-моему мы засиделись, и пора спать, - донесся до меня голос Алисии, которому я сразу же подчинился.

У лестницы меня нагнал Рон и значительно задел плечом, при этом метнув очень недружелюбный взгляд. Не помню, чтобы Рон когда-нибудь так смотрел на кого-то. Даже Краму доставался более ласковый и миролюбивый взгляд.

- Я всегда буду первым, запомни это, - прошипел мой младший братец, а я лишь усмехнулся и покачал головой, пропуская его рассерженное величество вперед. – Ты мне больше не брат после такого.

Я замер на несколько секунд, осмысливая сказанное, и поднялся к себе. Кажется, Рон впервые не шутил и говорил настолько серьезно и уверенно, что я понял, это конец.

- Может, ты объяснишь, что вытворяешь? – мрачно поинтересовался Фред, развалившись на постели.

Я хмыкнул и принялся снимать ботинки.

- Тебе стало настолько жаль Грейнджер? Или ты решил таким образом расшевелить Ронни? Умно, - усмехнулся Фред. – Или ты действительно хотел ее поцеловать? – Брат хитро сощурился, и я фыркнул.

- Вот еще! Девок что ли мало, чтоб Грейнджер внимание уделять.

Фред пожал плечами, справедливо соглашаясь с моими словами, и завалился спать. А я тогда не мог уснуть всю ночь, коря себя за содеянное. Как бы мне ни была дорога Грейнджер, она не стоит того, чтобы из-за нее рушить семью. Никто не стоит таких жертв. Поэтому под утро я решил, что верным выходом из ситуации будет начать ее избегать, таким образом, покончив со всем этим цирком.

И спустя две недели мы снова поругались. Теперь уже Гермиона пыталась выяснить, по какой причине я ее избегаю. Она сломалась, моя стойкая Грейнджер сломалась, из последних сил сдерживая слезы, но, в итоге не выдержав моего напускного равнодушия и панциря из иронии, заплакала и сбежала, а я стоял посреди коридора и даже не попытался ее остановить. Обещав защитить ее от всего мира, я не учел одну деталь: а кто ее защитит от меня? Так я слонялся бесцельно по коридорам Хогвартса, пока не стемнело, а к отбою вернулся в спальню и лег спать, удивив этим друзей.

- Джордж, ты не заболел ли часом? – усмехнулся Ли, когда я отвернулся к стенке, укутавшись с головой в одеяло.

- Нет, - буркнул я.

- Не обращай внимания, - насмешливо сказал Фред. – У старины Джорджа депрессия.

Я сжал челюсть так сильно, что свело зубы. Это не депрессия. Такое состояние называется «я полный осел и не знаю, как с этим жить» или «сто и один способ распознать идиота».

Дальше произошло разоблачение ОД, наказание и наше с Грейнджер частичное примирение: в конце концов, мы стали разговаривать друг с другом, когда я всячески пытался защитить ее и от Гойла, и от всего, что казалось мне потенциально опасным. А вместе с этим мы с Фредом решили, что пришел тот самый подходящий момент, чтобы эффектно покинуть школу, оставив после себя какую-то память, по крайней мере, у Амбридж.

Я не планировал прощаться с Гермионой. Это далось бы мне тяжело так же, как и ей, но что-то привело ее в последние минуты в общую гостиную. Я подозреваю, что этим «что-то» была Алисия Спиннет. Воспользовавшись случаем, я попросил прощения за все свое поведение, а в ее глазах читалось отчаяние. Казалось, что Гермиона сейчас сорвется и убежит вместе со мной, наплевав на свое будущее. Казалось, что ее от этого отделяет всего один малюсенький шажок, который она переступить не могла. Это же заучка Грейнджер, она на такое не способна, да и я бы не допустил. Со своей жизнью я могу делать все, что угодно, а ее судьба должна оставаться только подвластной ее же рукам. В тот день мы с Фредом намеревались нарушить большую часть правил школы, так почему бы мне не нарушить свое главное правило? – подумалось мне, и я пустился во все тяжкие, поцеловав эту девчонку. В этот момент она стала всем для меня, стала частью меня, и пусть я уже сто раз пожалел, что коснулся ее губ, потому что окончательно пропал, тогда я чувствовал себя по-настоящему нужным. Гермиона Грейнджер одним своим поцелуем добилась того, чего не добивалась ни одна девушка, с которой я проводил время. Она окончательно и бесповоротно приковала меня к себе.

Стоит ли говорить, что я чуть с ума не сошел, когда узнал, что эта ненормальная, вместе с моим братом, сестрой и Поттером отправились в министерство сражаться с Темным Лордом? К тому же в нее, такую маленькую, но такую отважную ударило неизвестное проклятье. А если бы это была авада? Что бы было тогда? Говорят, чтобы окончательно понять, насколько важен тебе человек, закрой глаза и представь, что его нет, и не было, и не будет никогда. Я представил, и мне стало по-настоящему страшно. Больше никогда не увидеть ее ласковых глаз, то, как она смешно хмурит брови и морщит нос, не услышать ее звонких смех, переливающийся десятками колокольчиков, не прикоснуться к мягким губам…

Я не хочу ее потерять. Я не могу ее потерять.

В один из знойных июльских дней я решил немного прогуляться по Косому переулку, давая мозгу возможность отдохнуть от работы: сегодня была моя очередь заниматься разного рода отчетами, цифрами и всякой бумажной волокитой. Уже возвращаясь обратно, я обернулся и взглядом наткнулся на Грейнджер. Сначала думал, что показалось, но я присмотрелся получше и убедился, что это она – в красивом платье, с аккуратно уложенными волосами, искрящаяся неподдельной радостью. Я невольно залюбовался ею и той живой красотой, которую она излучала в этот день и, казалось, затмевала даже солнце. Я ухмыльнулся и поймал ее взгляд, который наполнился изумлением, а затем неким счастьем. Неужели я вызываю у нее такие сильные эмоции?

А на смену моей радости пришел гнев. В одно мгновение я увидел, как чья-то рука легла на тонкую талию Гермионы, а ее обладателем оказался не кто иной, как Виктор Крам. Что я тогда почувствовал? Тупую боль и ненависть, разъедающую меня изнутри. Решив, что этим двоим и без меня будет отлично, я вошел в наш с Фредом магазин и хлопнул дверью – не нарочно, просто было необходимо выплеснуть негативные эмоции. Я сразу же принялся за работу, но ничего не сходилось, не получалось, в голове все еще стояла та самая картина – счастливая Гермиона, которую властно обнимает не менее довольный Крам. Меня перекосило то ли от ярости, то ли от отвращения, и я разломал карандаш напополам. Он надломился с характерным треском, а его остатки разлетелись в разные стороны.

- Вот поэтому перья практичнее, - заметил Фред и расположился на стуле напротив. – Ты чего кислый такой?

- Жара на нервы действует, - как можно спокойнее ответил я и помассировал виски.

- Да-а, - протянул он. – Духота раздражает. Не продохнуть, - и демонстративно обмахнулся ладонью. – Сегодня ужин в Норе, ты помнишь?

- Помню, - ответил я, пытаясь вновь сосредоточиться на бумагах.

- Я приду с Анджелиной, - продолжал брат.

- Отлично, - на автомате сказал я.