Хроники города N.
В такую погоду хочется просто спать. Закрыть глаза, забыть обо всех проблемах и ни о чём не думать. Но вместо этого я иду по улице, думаю о том, где достать денег, и глотаю грязный снег. Огромные мокрые хлопья сероватого оттенка. «И в течение всего дня сохранится морозная и солнечная погода…». Прогноз опять ошибся. Я так хочу солнца! Я так хочу тепла!
Нет, это не снег, это какое-то подобие снега. Настоящий снег – белый. Красивые и правильные снежинки. А это просто подобие. И город наш подобие города. Это не город, а завод: комплекс промышленных предприятий; ручной труд постепенно заменяют машины, и количество рабочих постоянно сокращается. Как результат – процветающая безработица и повышенная смертность от пьянства и плохой экологии. Мать тоже недавно попала под сокращение и теперь работает, где придётся. Впрочем, таких городов, я думаю, тысячи. Посмотришь в окно – а там чёрные трубы и ещё раз чёрные трубы. И небо, грязно-голубое для всех и грязно-серое для меня. Одинокие завядшие деревца и одинокий шарик солнца. Картина Репина: «Хроники города N.» Город N. живёт своей жизнью и вряд ли что-то его изменит. Маленький, невзрачный на вид, но для меня всё равно самый любимый. Хотя… Я же даже не была нигде. Люблю то, что есть.
Кого я люблю? Маму – несмотря на ежедневное невзаимопонимание. Неизвестного папу – несмотря на то, что его просто нет рядом. Своих друзей и одноклассников – несмотря на то, что все они разные и по-своему сложные: каждый уникален, в каждом скрыта какая-то тайна. Скажу пафосную вещь, но я верю людям и верю в людей. Надо доверять, чтоб любить, правда? Надежда, вера и любовь неразлучны. А ещё я очень-очень хочу, чтобы любили меня: только искренне, фальши и подделок в этом мире и так хватает. Так легко сказать: «Я тебя люблю» – и вместе с тем так трудно.
Я шла по главной улице города, думала о том, как это замечательно – любить и быть любимым, и на душе внезапно стало так уютно, будто и не было совсем этого мокрого снега и ссоры с мамой. Я подумала, что скоро прилетят снегири, я так люблю снегирей! А ещё асфальт после дождя и незабудки. Незначительные, но такие радостные моменты повседневной жизни!
В этом приподнятом настроении я гуляла ещё часа два, потом начало темнеть, и мне опять стало грустно: ночевать придётся неизвестно где. Когда я подошла к дому, все мои уже были на месте и открывали портвейн. В нашей компании появилась новенькая. Даша – типичная хорошая девочка, которую задолбали правильным воспитанием и нравоучениями. Единственная дочка. Младше на год, очень обеспеченная, обожаемая родителями – в общем, со мной сходства никакого – но мы сразу почувствовали друг в друге что-то близкое. От Дашки я узнала, что родительская любовь – это не миф, она действительно существует и даже бывает переходящей границы. Ей запрещали гулять по вечерам, ходить в гости; во всём видели опасность и старались её избежать. Они хотели, чтобы вечером вся семья сидела дома перед телевизором или в театре, например. Ездили отдыхать за границу и покупали всё, что ребёнок пожелает. А ребёнок чувствовал себя птицей в золотой клетке. И периодически сбегал из дома. Дашка даже уехала как-то из города, но её быстро нашли и вернули родителям…
В тот вечер Тимоха (наш неформальный вождь) проставлялся – обмывали его новое приобретение в лице старого мотоцикла. Так что мы ещё и покатались. Все девчонки просто визжали, Даша сидела на мотоцикле в первый раз и от восторга сказать толком ничего не смогла, так забавно смотрелось. Ночевать все разошлись как обычно: мальчики в Тимохин гараж, девочки – по домам. Дашка не хотела идти домой; для меня это вообще было опасно. Мой дом – мамина крепость.
Местные бомжи уже заняли ближайшие подъезды, и, так как мы были одеты более-менее прилично, было решено идти на вокзал и спать по очереди.
Она уснула сразу: с виду – домашняя девочка, не привыкшая к подобным пьянкам и ночным катаниям на старом «Минске». Но не прошло и часа, как она открыла глаза, удивлённо оглядела вокзал и, находя новую обстановку крайне интересной, предложила пойти встретить ночной поезд. Или проводить.
– А спать? – за себя я не беспокоилась, а она в школе точно заснёт.
– Машка, на пенсии отоспимся! – ну-ну, подумала я, отоспимся.
Оказалось, что мы обе никогда не ездили на поезде: я – потому что вообще из этого города не выезжала, она – как я и догадывалась, их семье был ближе самолёт. Поэтому мы с одинаковым трепетом слушали гудение поезда и втайне завидовали отъезжающим.
– Ты была в Москве?– заранее зная ответ, зачем-то спросила я.
– Да, была проездом. Там шумно, люди ходят взад-вперёд, толкаются… Знаешь, они так гордятся, что они москвичи!
– Я бы тоже гордилась.
– Да ну, это ты сейчас так говоришь, вот съездишь, посмотришь, как там живут, и сразу почувствуешь, что чего-то не хватает! А не хватает времени, свободы и той душевности, что есть только в провинции…
– Ты, наверное, много уже где была?
– Вообще да. И страны разные посмотрела, но знаешь, где мне понравилось больше всего?
– Где?
– В Питере. Там так здорово, Машка: фонтаны, каналы… И люди какие-то другие, не как в Москве. Хотя везде хватает и хороших людей, и всяких козлов. Там я уломала родителей отпустить меня на экскурсию по ночному городу, на автобусе, а со мной рядом сидел такой мужчина…(Дашка мечтательно закатила глаза). Как раз стояла пора белых ночей – светло, как днём, просто бесподобно – и нам показывали разведение мостов… Так вот, я взяла его за руку, и это было так романтично, до сих пор мурашки по коже…
– Здорово, а сейчас у тебя кто-нибудь есть?
Она только печально вздохнула:
– Меня ведь чуть не на поводке держат: там опасно, туда нельзя. Сижу взаперти и читаю любовные романы: их все кругом осуждают, мол, тупое времяпровождение, деградация личности, а так реально отвлекает… И жить хочется, и мечтать. Про всяких принцев…
Я улыбнулась: знакомая тема. Так мы и проговорили всю ночь, под грохот приходящих и уходящих поездов.
Столичные записки.
– Кристинка?
– Чего тебе?
– Да так, проверка связи.
…Никогда бы не подумал, что сделать предложение так сложно. Хотя по любви ещё сложнее, ты любишь – а тебе могут отказать. Сейчас я уверен, что моя Кристин только и мечтает, что об этой свадьбе, но всё равно какая-то сила мешает и что-то внутри противится этому тщательно спланированному – даже не нами! – проекту. Холодный расчёт, практичный, циничный. А любовь? Да что это такое, любовь? Знает кто-нибудь? Вот и я не знаю. А вкус больших денег я запомнил навсегда. Вот они, эти бумажки, целая пачка передо мной, я могу их пересчитывать, могу подбросить в воздух и потом ловить, как делают в фильмах (кстати, идея), да хоть комнату ими обклеить вместо обоев! А любовь – это только придуманные кем-то слова и глюк, воспетый поэтами, который навещает людей с больным воображением… Человек любит только себя. Все мы эгоисты. Только одни умело (или не очень умело) скрывают это за маской альтруизма, а другие – по-моему, так честнее – играют в открытую. Всего-то. А вы говорите, любовь…
Так как же ей сказать эти дурацкие слова? «Готова ли ты стать моей женой?» – фу, как глупо; конечно, готова, что там готовиться. «Ты выйдешь за меня?» – опять глупо, как-то фамильярно. «Дорогая, предлагаю тебе мою руку и сердце» – это вообще какая-то пересадка органов получается, она сразу и не догонит, что к чему. Думай, голова, думай…
Целое утро мы не вылезаем из постели, курим прямо здесь и стряхиваем пепел на пол. Бардак – чёрт ногу сломит. Мы едва одеты, но говорить по-прежнему не о чем, какие-то дежурные фразы и ничего больше. Ни грамма нежности, заботы друг о друге.
Я предложил: один из нас пойдёт и приготовит завтрак, другой – сделает уборку. Она скривила гримаску и заявила, что прибирать – не занятие для модели её уровня, а готовить она вообще не умеет…И с этой женщиной я собираюсь связать свою жизнь. Я скинул одеяло, оделся и ушёл на кухню. Да здравствует «Роллтон», он спасёт немало голодающих и посадит немало желудков. Нет, готовить я, в отличие от этой мадам, умею, но после таких заяв совершенно не хочется. Хорошо, дорогая, мы это припомним. Надо вплотную заняться твоим перевоспитанием. И тут она заглядывает в кухню и невинно так спрашивает:
