Он прищуривается. Смотрит на меня, словно я мелкая букашка, которую трудно разглядеть.
– Варя, – теперь презрение выражает и его пьяный, гуляющий хрипотцой голос. – Вай, вай… А ты, походу, тот еще фаер[2], – по тону понятно, что на его притязательный вкус очень наоборот. Очень не очень. – Вареником будешь, зануда. Варя… – глумливо хмыкает. – Варя бла-бла-бла. Пиво мне принеси.
Да он надо мной откровенно насмехается!
Бухая козлина…
Варя, Варя, стоп… Помни о Европейской конвенции по защите позвоночных животных!
– Я понимаю, ты сейчас не в адеквате, – снисходительно отзываюсь, глядя в его свирепое лицо. Выставляя указательный палец вверх, акцентирую: – Поэтому, так и быть, я пропущу это неуместное мычание, жук ты навозный!
– Что, бля? Мычание, нах?
– А? Что-что? Прости, я матерным не владею.
– Ты, мелкая ракушка, назвала меня жуком навозным?
– Я? – изображая удивление, в сердцах прижимаю к груди ладонь. – Тебе послышалось, братец, – мило улыбаюсь.
– Закрой рот и замри, – вроде как предупреждает это животное. – Чтобы я тебя в первый же вечер не убил.
Проходя мимо меня в распахнутую дверь, Бойко снова что-то сваливает и разбивает. Не думаю, что специально. Хотя… Кто его знает? Похоже, он ненормальный.
Выдохнув скопившийся негатив, вхожу в дом следом и прикрываю дверь. Нужно отыскать какой-то инвентарь и заняться уборкой разбитых вазонов.
Надеюсь, эуфорбии удастся спасти. Иначе я этого придурка сама убью!
– Это что такое?
Вздрагиваю от ярости, которая вибрирует в приглушенном голосе Рената Ильдаровича, и невольно застываю рядом с Кириллом. Отчим, словно граф Дракула, выплывает из мрака. Вид у него такой… Жуткий. Не понимаю, что в нем мама нашла.
Она, кстати, тянется за ним из темноты. Таращит на Кирилла глаза. Жаль, лица своего супруга сейчас не видит. На наших с «братцем» глазах несколько оттенков радуги оно перебирает. Пока не достигает того самого насыщенного последнего – фиолетового. Замираю, разинув рот, пока Ренат Ильдарович сбрасывает краски обратно до красного.
С удивлением улавливаю трансформацию внешнего облика Кирилла. Секунду назад он фонтанировал злой иронией и бравировал излишней самоуверенностью. Сейчас же выглядит как настороженный зверь. Кажется, даже хмель его отпускает. Лишь глаза блестят.
– Не при ней, – едва заметно дергает подбородком в мою сторону.
Только отчиму, похоже, плевать на эту просьбу.
– Я просил тебя не задерживаться! Знаешь, что сегодня важный для нашей семьи день, и что ты делаешь? Не пойми где таскаешься до самой ночи и заявляешься домой в свинском состоянии! – рубит он свирепым тоном. Кирилл молчит, но отчима это, судя по всему, еще сильнее злит. – С шеей что, твою мать? Без следов ума не хватает? Шалавам своим не можешь объяснить? Как ты с этими сосняками среди нормальных людей покажешься?
– Шарфик повяжу.
– Приглуши свой юмор.
– А ты не втирай мне, – голос Кирилл не повышает, но слышится в нем жгучая ненависть. – Сам все знаю.
– Неблагодарный щенок, – со свистом выдыхает Ренат Ильдарович.
– Какой есть. Радуйся, что вообще в этот дом прихожу.
Отчим шагает к нам, явно намереваясь еще что-то выпалить, но мама вдруг хватает его за руку.
– Ренат, может, не надо? Давай утром поговорим. На свежую голову.
Он смотрит на меня, затем на маму. Пару секунд колеблется. Затем бурно переводит дыхание и, словно ломая себя изнутри, меняет тему.
– Сколько у тебя очков сегодня?
– Будто тебе еще не доложили, – бубнит все так же сердито Кирилл. – Тридцать три.
– Тридцать три, – неодобрительно цокает языком Ренат Ильдарович, хмыкает и замирает, словно отлаженный взрывной механизм. Выдерживает глубокую паузу, прежде чем заорать: – Тридцать три вшивых очка против шестидесяти восьми общих! Всего сорок восемь процентов! Я уж молчу про разницу в одно очко! На своем поле – это позорище! Это нельзя считать победой!
– Ренат, – снова подает голос ошарашенная, как и я, мама.
Кирилл же несколько раз сжимает и разжимает кулаки, но молчит.
– Может, тебе стоит еще больше тренироваться? – не унимается отчим. – Вместо того чтобы шататься ночами где не попадя. Много энергии? Иди на площадку и атакуй кольцо!
– Хорошо, папа, – в этот момент мне кажется, что он просто использует один из правильных ответов.
И это срабатывает.
Ренат Ильдарович выдыхает и, махнув рукой, заметно сбавляет тон.
– Надеюсь, ты понимаешь, что на грядущих соревнованиях по киберспорту тебе не стоит так лажать? – вопрос риторический. Звучит, словно предупреждение. – Ты должен показать лучший результат. Во всем лучший.
– Да, отец.
– Вот и отлично, – окончательно успокаивается отчим. – А сейчас иди, проспись.
Приобняв маму за плечи, уходит первым, оставляя нас с «братцем» снова наедине. Только я собираюсь по привычке приободрить этого несчастного и сказать, чтобы не раскисал из-за папочки, как он с ненавистью выпаливает:
– Чё ты вылупилась, лампочка? Давай, пошла отсюда.
Конечно, после такого я ему «братскую» руку вряд ли подам. На подобное милосердие даже моего ангельского терпения не хватит.
– Свет в конце тоннеля держу.
– Пошла отсюда, я сказал.
– И пойду! Не потому что ты сказал, – передразниваю его грубый голос. – А потому что я так хочу! Твоя компания мне неприятна, вот!
– Хуёт, – выдыхает он и, прямо как папочка, сваливает сам.
Стремительно взбегает по лестнице, а я вдруг замечаю, что у меня дрожат руки.
Черте что, блин…
Глава 3
Сестры не будет!
© Кирилл Бойко
– Катим к общагам посмотреть на льготников? – распевает Чара после тренировки. – Слышал, у них сегодня заселение.
Эта тема меня не особо занимает. Но когда от родного дома воротит, любой кипиш воспринимаешь, как невесть какое развлечение.
– Катим, – ухмыляюсь, расправляя низ футболки. – Кто, если не мы, им в первый же день лещей отвесит. Пусть сразу выгребают, куда попали и кто тут главный.
В соседнем городе один из государственных IT-универов не прошел аккредитацию и лишился лицензии. Так отец, как владелец и по совместительству ректор не просто коммерческого ВУЗа, а целого академгородка[3], с какого-то перепуга вздумал заделаться меценатом. Впрягся в раскрученное небезызвестной нынче Марией Градской политдвижение и подобрал по спешно сколоченной спецпрограмме ватагу маргиналов. Поддержка с толстым расчетом, безусловно. Только пока понять не могу, в каком рейтинге очки себе набивает. Не перед создателем же. Явно на этом свете что-то задумал Бармалей Ильдарович. Черт в помощь, как говорится!
Закидывая за спины спортивные сумки, шумной толпой высыпаем во двор. Бойким шагом пересекаем его по диагонали, чтобы обогнуть спортивную арену и вывалить к парадному крыльцу нужного корпуса.
Одним своим видом срубаем на ходу торжественный настрой собравшихся.
– Ё-ё-ё! Свежее мясо! – горланит Тоха при виде въезжающего Спринтера.
– Интересно, телки будут? – поднимает Чара насущный вопрос.
– По-любому будут, – мрачно констатирую я. И тут же иронизирую, не тая цинизма: – Только вот какие… – сплевываю и вставляю между губ сигарету.
– Ну-с, все как обычно, – тряся пальцем, несется в нашу сторону куратор Курочкин, а между нами просто дедушка Франкенштейн.
Вот не сидится ему, мать вашу, дома!
– Бойко, Чарушин, Фильфиневич, Шатохин, Георгиев!
Ну прям внеурочная перекличка, блядь. Да так, чтобы любой глухой обратил на нас внимание. Даже косоглазая деканша, занявшая трибуну и примеряющая в этот миг одну за другой гостеприимные улыбки.
Поднимаю для нее большой палец вверх, мол, замри так – все сразу свалят.
Стопэ. А это кто рядом?