– Погодите, не уходите. Мне надо поговорить с вами. Пожалуйста. Произошло такое…

Я шагнул к двери. Наверное, все до единой крупицы язвительной горечи, что еще оставались во мне, я вложил в свои слова:

– Запишитесь на прием у меня в офисе.

Он сделал шаг мне вдогонку:

– Дрезден, Мавре известно про этот дом. Ради вашей же безопасности дождитесь хотя бы рассвета.

А ведь он говорил дело. Черт возьми! Рассвет загонит Черных в их убежища, а если у них и есть подручные из смертных, с этим я как-нибудь справлюсь. Артуро наверняка еще не проснулся, а Мёрфи только-только одевается и собирается в спортзал. Боб вернется в последний момент, так что для разговора с ним мне все равно пришлось бы дожидаться рассвета. В общем, в любом случае у меня имелось свободное время.

– Ладно, – буркнул я.

– Вы не против, если я скажу вам несколько вещей?

– Еще как, – сказал я. – Против.

Голос его дрогнул:

– Черт подери, вы что, думаете, я хотел этого?

– Я думаю, вы причиняли боль человеку, который любил вас. Использовали его… ее. И вообще, насколько я понимаю, вы не существуете. Вы выглядите как человек, но на деле вас нет. Мне стоило бы это с самого начала помнить.

– Гарри…

Гнев ослепил меня багровой вспышкой. Я бросил на Томаса такой взгляд через плечо, что он пошатнулся.

– И радуйтесь, Томас, что вас нет, – сказал я. – Вам крупно повезло. Это единственное, что сохраняет вам жизнь.

Я вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Потом распахнул ногой дверь в гостевую комнату, о которой он говорил. А потом и этой дверью хлопнул за собой, пусть это и было чистым ребячеством. Только оказавшись в душе, я сделал глубокий вдох, заставив себя успокоиться, и пустил воду.

Горячая вода. Райское наслаждение. Нет слов, способных описать удовольствие от горячего душа после нескольких лет жизни без нагревателя. Некоторое время я просто отмокал, потом нашел на полке мыло, шампунь, крем для бритья и бритву. Воспользовавшись ими, я почувствовал себя заметно лучше. Я даже решил, что стоит мне выпить немного кофе, и я буду почти в порядке.

Еще я решил, что если лорд Рейт может позволить себе такой здоровенный дом, то на горячей воде как-нибудь не разорится, поэтому проторчал под душем почти полчаса. Когда я наконец вылез, зеркало в ванной совершенно запотело, а пар стоял такой густой, что впору было задохнуться. Я наскоро вытерся полотенцем, обернул его вокруг бедер и вернулся в гостевую комнату. Здесь дышалось легче, да и свежий воздух сам по себе доставлял наслаждение.

Я расстегнул Томасову сумку. В ней обнаружились пара синих джинсов более или менее моего размера и пара серых спортивных носков. Потом я достал из нее то, что поначалу принял за тент от небольшого шапито, но что на поверку оказалось огромной гавайкой с сине-оранжевым растительным узором.

Я продолжал с сомнением коситься на нее, натягивая джинсы. Они пришлись очень даже впору. Чистого белья Томас в сумку не положил – может, и к лучшему. Лучше я похожу дикарем, чем надену трусы, вполне возможно пережившие прошлого владельца. Вот только молнию пришлось застегивать с повышенной осторожностью. На дверце ближайшего шкафа обнаружилось зеркало, и я подошел к нему причесаться: надеть рубаху у меня пока не хватало храбрости.

Из зеркала на меня глянуло отражение Инари. Она стояла у меня за спиной, широко раскрыв глаза. Сердце мое подпрыгнуло, чтобы застрять комом в горле, но вместо этого продырявило мне мозг и вылетело из затылка в потолок.

– Ох черт! – только и пробормотал я.

Я повернулся к ней. На ней была славная такая ночная рубашонка – розовенькая, вся в желтых Винни Пухах. Девицам помоложе или пониже ростом она доходила бы почти до колен, но у нее только-только срам прикрывала. Правая рука пряталась в черном гипсе – аж по локоть; левую руку она прижимала к себе, держа колчеухого щенка. Он имел весьма недовольный вид и вел себя беспокойно.

– Привет, – сказала Инари; голос ее звучал мягко-мягко, смотрела она отстраненно и рассеянно.

Где-то в голове у меня затренькал звоночек пожарной тревоги.

– Ваш щенок ночью вылез из комнаты, и папа попросил, чтобы я отловила его и вернула вам.

– Э… – ответил я. – Мм… спасибо. Да вы не ждите меня. Просто положите его на кровать.

Вместо этого она продолжала смотреть на меня – точнее, на мой торс.

– У вас мускулы сильнее, чем мне казалось, – сказала она. – И шрамы.

Взгляд ее на мгновение перешел на щенка. Когда она снова подняла на меня глаза, зрачки ее сделались светло-серыми, а еще через пару секунд приобрели металлический оттенок.

– Я пришла сказать вам спасибо. Вы ведь спасли мне жизнь сегодня ночью.

– Всегда пожалуйста, – отозвался я. – Щенка на кровать, будьте добры.

Она скользнула вперед и опустила песика на кровать. Он выглядел усталым, но начал негромко предостерегающе рычать, не сводя глаз с Инари. Оставив щенка, она повернулась и медленно двинулась ко мне:

– Я не понимаю, что в вас такого… Вы потрясающий. Я всю ночь искала возможности поговорить с вами.

Я изо всех сил старался не обращать внимания на ту почти змеиную грацию, с которой она двигалась. Боюсь, если бы я следил за ней внимательнее, то вообще перестал бы замечать что-либо другое.

– Я никогда еще не чувствовала ничего такого, – продолжала Инари, обращаясь скорее к себе самой. Взгляд ее оставался прикован к моему голому торсу. – Ни к кому…

Она придвинулась ко мне достаточно близко для того, чтобы я ощущал аромат ее духов – запах, от которого у меня на мгновение подогнулись колени. Глаза ее сияли нечеловеческим, серебряным блеском, и я вздрогнул – судорога неистового физического желания сдавила мне тело. Не такого, как при первой встрече с Ларой, но не менее сильного. Как-то слишком живо я представил себе, как валю Инари на кровать и срываю с нее эту славную ночную рубашонку, и мне пришлось крепко зажмуриться, чтобы отогнать этот образ.

Должно быть, я зажмуривался чуть дольше, чем мне казалось, поскольку следующее, что я помню, – это как Инари прижалась ко мне. Дрожа, она провела кончиком языка по моей ключице. Я чуть не выпрыгнул из своих взятых напрокат джинсов. Поморгав, я открыл-таки глаза, поднял руку и попытался выразить протест, однако Инари прижалась ртом к моему, а руку мою направила вниз и провела ею по чему-то обнаженному, гладкому и восхитительному. На секунду, наполненную паническим ужасом, какая-то часть меня поняла, что я повел себя недостаточно осмотрительно, позволил себе расслабиться и меня взяли тепленьким. Однако эта часть быстро заткнулась, потому как рот Инари оказался таким… ничего слаще я в жизни не пробовал. Щен продолжал предупреждающе рычать, но я уже не обращал на это ни малейшего внимания.

Мы оба уже изрядно задыхались, когда Инари оторвала опухшие от поцелуев губы от моего рта. Глаза ее сияли теперь ослепительно-чистым белым светом, а кожа переливалась перламутром. Я сделал еще одну попытку произнести хоть пару слов, сказать ей, чтобы она прекратила это… Но слова сами собой застряли у меня в горле. Она оплела мою ногу своей и с какой-то нечеловеческой силой прижалась ко мне, продолжая лизать и целовать мне шею. Холод начал разбегаться по моему телу – восхитительный, сладкий холод, отнимавший у меня остатки тепла и сил, оставляя одно наслаждение.

А потом случилась престраннейшая, черт подери, штука.

Инари издала панический вопль и отшатнулась от меня. Потом со стоном повалилась на пол. Секунду спустя она подняла голову, глянула на меня – полные смятения глаза ее снова сделались обычного цвета.

Губы ее превратились в один сплошной ожог. Прямо на глазах вокруг них вспухали все новые волдыри.

– Что? – пробормотала она. – Что случилось? Гарри? Что вы здесь делаете?

– Ухожу, – сказал я. Мне все еще не хватало воздуха, словно я не целовался, а, скажем, пробежал стометровку. Я взял с кровати щенка и повернулся к двери. – Мне необходимо выбраться отсюда.

И тут в дверь с диким видом вломился Томас. Он уставился на Инари, потом перевел взгляд на меня и облегченно выдохнул: