– Вы сами их посадили? – уточнил Геннадий Михайлович, тихий сосед Ангелины.

– Нет. Этим делом занималась не я.

– А вы что-нибудь из своих расскажите.

– Из своих? – Анна ненадолго задумалась. – Прошлой осенью раскрыли дело серийного маньяка, насильника и убийцы. Этот случай, пожалуй, неординарный. Сначала он изнасиловал и убил женщину, а потом, через двадцать лет, женился на ее дочери и поселился в ее доме[2].

– Чудовище… – сдержанно заметила Ангелина. – Вот уж воистину, никогда не знаешь, за каким углом тебя поджидает смерть. Вам не бывает страшно?

– Признаюсь, да… – Чуть помедлив, Анна продолжила: – Иногда встречаются люди, которые внушают мне ужас. Все прочие выглядят заурядно, так же, как мы с вами.

– А что насчет следов преступления? Какие-то могут сохраняться долгие годы? – спросил Хаустов.

– Иногда такое случается. Как правило, это отпечатки или данные генетических профилей…

– Имеете в виду ДНК?

– Ну да… – подтвердила Анна. – Если криминалистам удается извлечь ДНК из уцелевших биоматериалов, результат прогоняют по базам данных и выявляют совпадения. Два месяца назад в Симферополе один мой товарищ посадил недочеловека, виновного в половых преступлениях против шестнадцати детей. Младшему было всего полтора года.

– Боже, какая мерзость! – воскликнула Ангелина.

– А я говорила… Одна только мерзость и грязь, – подтвердила Стерхова.

– И сколько лет он орудовал?

– Около восемнадцати.

– Куда же смотрела полиция?

– Это вопрос риторический.

– А как насчет информации? – поинтересовался тишайший Геннадий Михайлович и снова умолк, как будто ушел в тень.

– Не поняла вопроса, – взглянула на него Анна.

– Случалось ли вам добывать ранее неизвестную информацию?

– Нечасто, но такое бывает. Не далее как сегодня.

– Поделитесь? – не справилась с любопытством Ангелина.

– Мне бы не хотелось, – заметила Стерхова, – но если в общих чертах – в деле появился новый свидетель.

– Какое самое старое преступление вам довелось расследовать? И каким оно было?

– Самое старое? – с усмешкой спросила Анна. – В моей практике был такой случай: шестьдесят пятый год, убийство ребенка. Когда разоблачили убийцу, он был уже мертв.

– Есть божий суд! – торжествующе произнес Горский. – И как же он умер?

– В тюрьме. Поперхнулся баландой.

– Надеюсь, что ему помогли, – сдержанно проронила Ангелина. – Кому еще налить чаю?

Горский протянул чашку и, взглянув на Стерхову, справился:

– Как продвигается расследование урутинского дела? Разумеется, кроме того, что появился новый свидетель?

– Многое пока неизвестно, – уклончиво ответила Анна.

– Ах да, простите, я понимаю. Вы не имеете права разглашать информацию.

В попытке выглядеть убедительной, Анна оглядела веранду.

– Ну что же, спасибо, я хорошо провела время.

– Хотите сбежать? – обеспокоился Горский.

Она поднялась с дивана:

– Сожалею, но мне пора.

– Геля… – Он посмотрел на жену. – Шофер в гараже?

– Уехал. Я его отпустила.

– Но как же так, не подумав?..

– В Урутин Анну Сергеевну отвезет Женя.

Стерхова указала на бокал в руках Хаустова:

– Он не может вести машину.

Хаустов покрутил содержимое в бокале и приблизил к ее лицу:

– Можно убедиться, весь вечер пью минералку.

Минут через десять автомобиль Хаустова съехал с асфальтированной дороги поселка на грунтовую, которая, в свою очередь, перешла в гравийку.

– Сюда меня везли по другой дороге, – сказала Анна.

Хаустов объяснил:

– По гравийке до Урутина ближе.

– На такой скорости мы с вами до утра до города не доедем.

– Здесь опасно, камнями побью лобовое стекло.

– Камни отлетают от попутки или от встречки. – Стерхова оглянулась: – Кажется, за нами едет машина.

– Где? – Хаустов посмотрел в зеркало заднего вида. – Если бы ехала, светились бы фары. В темноте здесь можно слететь в кювет. У гравиек обязательно бывают кюветы.

– Можно побыстрее?

– Скорости не прибавлю, иначе побью днище. – Он ткнул пальцем в навигатор. – Сейчас будет деревянный мост через Урут.

– Старый?

– Кто? – сухо осведомился Хаустов.

– Мосту, говорю, сколько лет?

– Да уж пятьдесят, наверное, не меньше.

– И много у вас таких мостов?

– На всю округу один.

Стерхова беспокойно заворочалась на сиденье и, когда автомобиль заехал на мост, скомандовала:

– Стойте!

Хаустов дернулся, резко затормозил, и Анна клюнула носом в переднюю панель.

– Вы что?! – вскрикнул он. – Так и в реку съехать недолго!

– Мне нужно выйти. – Она распахнула дверь.

– Вам по нужде? – Хаустов чуть замешкался. – Может, лучше в лесу?

– Нет, лучше здесь.

– Тогда я отъеду.

Красные габаритные огни уплыли вместе с автомобилем Хаустова и замерли в темноте, метрах в ста от моста.

Помедлив секунду, Стерхова прошла вдоль ограждения и остановилась там, где, по ее расчетам, автомобиль Савельева съехал в реку. Она перевесилась через перила и глянула в парящую на холоде воду. Ей представилось, как неотвратимое течение тащит машину, как уходит под воду нос беспомощной железяки и растворяется в глубине пятно белой крыши.

С реки потянуло холодом, где-то далеко, в чаще леса, заухал филин. С дороги послышался хруст гравия. Почувствовав, что там кто-то есть, Анна вгляделась в темноту. Едва различимый силуэт был определенно мужским. Достигнув моста, он будто вырос и показался аномально большим. Ей вдруг представилось, что, приблизившись, он с ней заговорит.

Все так и вышло. Незнакомец произнес:

– В сентябре вода в Уруте холодная… – и вдруг присел.

Сильные руки схватили ее за щиколотки, ноги взлетели в воздух, Анна перевалилась через перила и рухнула в темноту. Перед ударом об воду пришла нелепая мысль: почему он сказал «в сентябре», ведь сейчас апрель…

Она ушла в глубину, как показалось, метра на три. Обжигающая ледяная вода мгновенно пропитала одежду и потянула вниз. Преодолевая эту неумолимую силу, Анна беспорядочно двигала ногами и руками. Когда осталось совсем немного до того, чтобы вынырнуть, она ощутила спазм и поняла, что больше не может задерживать дыхание. Анна инстинктивно скинула туфли и вытолкнула себя на поверхность. В то же мгновение она сделала мощный вдох, который заполнил легкие, но вместе с тем вызвал приступ удушья и паники.

Судороги в пальцах мешали расстегивать пуговицы, но она с ними все-таки справилась и стащила с себя жакет. Минуты две или три Стерхова барахталась в воде и больше не могла сделать ни вдоха. Но когда сознание стало угасать и зазвенело в ушах, ей все же удалось продышаться. После этого она огляделась и определила, к какому берегу двигаться. А потом поплыла, беспомощно, по-собачьи.

В воскресенье ровно в половине восьмого Анна Стерхова распахнула глаза и произнесла в темноту:

– Сегодня воскресенье, и я – в Урутине.

Расчет был на то, что собственный голос примирит ее с безрадостной правдой бытия. Мать в чем-то права: жизнь в командировках походила на затяжную гастроль, когда названия городов определялись только по надписям на вокзалах.

Внезапно ей вспомнился вчерашний заплыв в реке, и она повторила то, что слышала на мосту:

– В сентябре вода в Уруте холодная…

Стерхова включила светильник, но не потому, что было темно, а потому, что сделалось жутко. Тот страшный человек ушел в сторону Хаустова. Но когда, вернувшись в автомобиль, Анна спросила его про незнакомца, он сказал, что никого не заметил.

Нужно отдать должное, Хаустов без лишних вопросов укутал Стерхову в плед и быстро домчал до дома. Возможно, поэтому ей удалось не заболеть.

Трель дверного звонка скорее напугала, чем отвлекла ее от тревожных мыслей. Как была, в пижаме, Анна подступила к двери и заглянула в глазок.