«Люди, которые сомневаются в своём рассудке, не могут страдать шизофренией. Больны только те, которые утверждают, что совершенно здоровы».

© Филипп Ванденберг

Глава первая

– Там никого нет, Гвенни.

– А я говорю, что есть. Я видела.

– Тебе, должно быть, показалось.

– Я, правда, его видела, мама. Почему ты мне не веришь?

– Потому что привидений, Гвен, не существует.

Взрослые не верят в привидения. Моя мама не верила тоже. Для нее это лишь сказки. Особенно в эти дни, когда по небу с грохотом проносятся самолеты. Сейчас неспокойное время и эти самолеты летят на войну.

Мое имя Гвендолин Кейтлин Фостер. Мне десять лет. Внешность у меня самая обычная, но мама всегда говорила, что я очень красивая и цвет моих глаз – это цвет морской глубины. Только вот я видела не глубину моря, а лишь плесень, которая росла повсюду: на камнях в нашем пруду, на крыше дома, на его стенах и в легких моей матери.

Дом, что мы арендовали у мистера Гаррисона, был очень старым. Фасад потрескался, устаревшая кровля могла обрушиться в любую минуту, а трухлявые полы на втором этаже, и вовсе прогнили насквозь. И все это покрывала плесень.

Спальни второго этажа пустовали, заключая в себе лишь тьму. Постояльцы съехали еще пять лет назад, а новых, мистер Гаррисон не искал, чтобы не угнетать беспокойством мою больную мать.

Когда мистер и миссис Тоферы съехали, я продолжала слышать, как скрипят половицы второго этажа, будто престарелая пара все еще находилась там. В доме по-прежнему пахло их старостью. Пахло их вещами и их книгами. Наверное, Тоферы оставили после себя сгусток затхлой тоски о своей потерянной молодости.

Я любила играть на втором этаже. Даже несмотря на то, что здесь было тесно, пыльно и мрачно. Мне нравилось глядеть через окно спальни Тоферов на маму, которая сидела в саду и читала. Иногда я стучала по стеклу и пряталась. Мама отвечала, что видела меня и знает, что это я. Мне было весело так подшучивать над мамой.

Как-то раз, когда мне было примерно лет семь, или восемь, точно не припомню, я сидела в коридоре и играла моей любимой фарфоровой куклой. Кукла была очень старой. Ее милое личико покрылось трещинками, платье помялось, но я полюбила Кэролл. Так я назвала ее. Мама не знала о Кэролл, потому что я нашла ее в одной из комнат на втором этаже, куда подниматься было строго запрещено.

В тот день я впервые увидела привидение. Скорее всего, это был дедушка мистера Гаррисона, а может быть и прадедушка, потому что он очень был старым. Призрак вышел из дальней комнаты и закричал на меня, он потребовал, чтобы я убиралась прочь отсюда. Я бросила куклу, и убежала со второго этажа. Я не сомневаюсь в том, что видела настоящее привидение, но мама мне тогда не поверила, и я не стала с ней спорить. Кэролл так и осталась лежать на полу второго этажа. Я больше никогда туда не поднималась, хотя очень скучала по своей любимице.

Это было первый раз, когда я увидела привидение. Потом такое случалось чаще.

Мою маму звали Маргарет Фостер. Я помню ее красивой женщиной с ухоженной кожей, вьющимися светлыми волосами и доброй улыбкой. От мамы всегда пахло цветочным парфюмом, и я всей душой любила этот нежный аромат.

Но последнее время, он так редко звучал в нашем доме, потому что мама сильно болела. Мама часто кашляла и от этого, из ее горла шла кровь. Мне было страшно за маму, и я ни на шаг не отходила от нее и подносила ей теплую воду.

– А вдруг ты умрешь, – сказала я однажды маме.

– Не дай своим страхам выбраться наружу, – ответила мама. – Не позволяй им управлять твоим сознанием. Ты сильная, Гвендолин.

Я послушалась маму, но мои страхи ее потерять, все равно никуда не ушли.

Моего отца зовут Виктор. Он ремонтирует музыкальные шкатулки, граммофоны и радио. На эти деньги мы живем.

Больше никаких родственников у меня не было. Я не знала ни дедушек, ни бабушек, потому что они давно умерли.

Жили мы в небольшом городке Фрамстон. Находится он в сырых, темных краях. Люди здесь часто болеют. Многие умирают от туберкулеза и других заболеваний легких. Особенно умирают осенью, когда воздух становится липким и холодным. Умирают здесь не только от болезней, но и по другим причинам тоже. Особенно в нынешнее неспокойное время, когда идет война.

– Пообещай мне, что ты не умрешь, – попросила я маму как-то вечером сидя на краю ее постели. – Пообещай.

– Мне уже легче, Гвенни. – Мама улыбнулась и положила свою горячую ладонь мне на колено. – Ступай спать, милая. Мне уже лучше. Не бойся, милая, все будет хорошо. Мне лучше.

– Ты всегда так говоришь, – заупрямилась я. – А на самом деле, тебе совсем не лучше! Я же вижу! Ты не в силах даже подняться с кровати, мама.

Мама тяжело вздохнула и снова начала кашлять. Теперь, кашель не прекращался, и мне стало страшно.

На следующий день я подслушала доктора Четтера и мои страхи стали сильнее.

После того как в полдень мама приняла лекарства и уснула, старый доктор сидел на кухне и что-то записывал в своем дневнике. Он не знал, что я его подслушиваю из сада, и что-то бубнил себе под нос.

Доктор пробормотал, что моя мама может скоро умереть, потому что в аптеках нет лекарств, а в больницах нет мест. Услыхав это, я заплакала и убежала подальше от дома. Теперь, как бы там ни было, мама все равно умрет. Даже доктор так говорит.

Через три дня так и случилось.

Когда мама умерла, я заперла дверь ее спальни на ключ и сидела в кухне. На втором этаже, все также трещали половицы, и временами с потолка осыпалась штукатурка. От ветра дрожали стекла, и ставни окон, но из спальни, где лежало мертвое тело моей матери, не донеслось ни шороха.

В комнате за стеной было тихо.

А знаете, какие страшные мысли меня тогда заставили запереть дверь маминой спальни? Мысли о мертвых, именно о тех мертвых, которые не знают, что они умерли. Я боялась, что моя мертвая мама встанет с кровати, и будет ходить по дому.

Но ничего не происходило, мама не поднималась. Я не любила этот дом. Самое честное слово, я не любила его! Он всегда был холодным и стены его трещали от ветра. И сейчас, когда мне так страшно, этот дом я не любила еще больше.

Вдруг в зале начали бить часы. Этот звук напугал и заставил вздрогнуть! И в этот момент домой вернулся отец. Впервые за столько времени, я, как никогда была рада его видеть.

– Папа! – крикнула я, бросаясь к нему, и обняла его так крепко, как никогда не обнимала. Наверное, тогда он все понял. Понял, что нашей матери больше нет. – Папа, я боюсь! Мне здесь очень страшно.

– Не бойся, – сказал мне отец. – Я рядом с тобой, дочка. Я здесь.

Отец позвонил своим друзьям, и они нам помогли. Мой отец плакал лишь однажды. Но ни сегодня.

На кладбище было холодно. Ветер срывал последние листочки с деревьев и уносил их в неизвестном направлении. Листочки не могли сопротивляться, они просто улетали. Я думала, что это маленькие души дерева, и когда дерево сбросит всю листву, все свои души – оно погибнет. Как и все вокруг.

Я не смогла подойти к гробу, потому что совсем не хотела запомнить маму в таком виде. Отец подошел, коротко простился и вернулся ко мне. Но я не подошла.

Никого из тех людей, что пришли попрощаться с моей мамой, я не знала и видела впервые. Они все были старые и уставшие. Когда пошел дождь, все эти люди поспешили уйти с кладбища, а могильщики начали опускать гроб в яму. Но я не могла уйти. Я просто стояла, и смотрела, как друзья папы опускают гроб с моей матерью в темноту, и никакая сила не могла оттащить меня от могилы.

– Нас выселяют, – сказал мне отец. – Идем собирать вещи, Гвендолин.

– Выселяют? Почему?

Отец обнял меня, и сказал: