— Ну, да. Согласен. — Он растерянно провел ладонью по волосам, хмурясь от собственной свалившейся несообразительности. Что вообще с ним такое творилось? Ерунда какая-то. Это желание окружить Микасу вниманием, даже несмотря на ее колючесть, походила на мазохизм. Тогда что же постоянно толкало на такие желания? Эрен шмыгнул носом, но тут же выпрямился, возвращая остатки самоконтроля. — Тогда для меня ее возьми, если не сложно. В сумку не поместится уже. Документы. Инструменты. Перекусить. Вода. — Проведя подушечками пальцев по пробившейся щетине, Йегер цокнул языком. — Побриться не успеваю. Или отрастить бородку? Ощущение, что в какой-то отпуск собираемся, — бросил он и закусил язык, чтобы не болтать лишнего и не казаться чрезмерно навязчивым. Открыв дверь, он пропустил вперед Микасу.

— Лучше бы реально в отпуск. А борода — идея плохая, — прошептала она, подхватывая косуху.

Черные тучи медленно ползли по небу, напоминая всем о том, что скоро будет дождь. Они стояли у парковки в абсолютной тишине. На часах было уже за семь.

— И как вам мои песни, господин фронтмен?

— А? Какие песни? — Эрен едва не поперхнулся сигаретным дымом, что так тщательно втягивал в себя, немного ёжась от промозглой погоды.

Который раз уже Микасе удавалось застать его врасплох? Он только успел погрузиться в размышления об океане, пальмах и прогретой солнцем заднице. Успел представить улыбку Микасы, выходящей из воды… Ну, и не только улыбку.

— Я не глухая. Точнее, я только сейчас вспомнила, что нихера ты не про чай или бутерброды говорил. — Она покосилась в его сторону. Старательно пытаясь вспомнить, что писала в ту тетрадь, а что нет.

Нервный смешок вырвался непроизвольно, и Эрен, затянувшись сильнее обычного, выпустил клуб дыма, оттягивая ответ.

— Повесишь за яйца, да? — Поправив ремень сумки, начавший тянуть плечо, он наклонил голову сперва в одну сторону, потому в другую. — Прости. Я не должен был этого делать, но… — Вобрав в себя побольше воздуха, он начал высказывать свое мнение настолько эмоционально, что даже по одному взгляду было понятно все: — У тебя охуенные тексты есть. С сердечками тот реально клевый. Простой, но что-то есть в нем. Знаешь, отображает желания, все такое… Но я не назвал бы его пошлым. Это странно, но я не хотел ничего добавить или убрать. И музыка такая, знаешь… — Он промурлыкал немного, изобразив примерную мелодию.

— Ладно, тогда не буду вешать. — Микаса отобрала у него сигарету и сразу же затянулась. Вдруг ее пробило на смех. — С сердечками, значит, вот как?

— Значит, прощен? — Он склонился, всматриваясь в глаза Микасы, сдерживая победную улыбку. — И ты ее написала недавно. Ну, объятия и рассвет уже были. Есть еще пожелания по тексту? — Выгнув бровь, Эрен приблизился к лицу Аккерман, едва касаясь кончика ее носа своим.

— Споешь ее. — Оставляя на его губах легкий поцелуй, она сразу же отстранилась. — Второй раз предлагать не буду.

— Я? — Не успев толком ответить, только мазнув губами, Эрен округлил глаза. — То есть, вот так просто отдаешь ее мне? За что? Я рад, это даже не обсуждается, и спеть вот так… — Быстро заморгав, Йегер замолчал. Эмоции на его лице мелькали от удивления до крайнего возбуждения. — Мне не отдавали еще свои песни. Это… Ну, лично очень. И… — Вдох, выдох. Стало немного легче. Склонившись снова, Эрен поцеловал Микасу в ответ, чуть задержавшись, прикрыв глаза, выражая свою благодарность. — Впервые не хочу ничего говорить больше.

— Личное, личное, — передразнивая его, она высунула язык. — Сам додумывай, за что. И почему автобус опаздывает? Скоро уже дождь начнется.

— Не. Смотри, — Эрен махнул рукой в направлении, где мелькали фонари гастрольного автобуса, — вон плетется. Отвечаю. Это Порко опять забыл что-то, и пришлось им возвращаться. В прошлый раз это был паспорт и какая-то из его железяк. Интересно, что в этот раз? Гель для укладки? — Йегер рассмеялся.

Большой автобус остановился ровно перед ними и, когда вещи были загружены в багажное отделение, принял в тепло салона. Поздоровавшись со всеми, Эрен тут же прошел почти в самый конец, плюхаясь на сиденье, и, откинув его назад, закрыл глаза. Дорога предстояла быть не близкой, что могло позволить немного вздремнуть. От попытки Порко спросить о чем-то Эрен отмахнулся моментально, не желая ничего обсуждать. Все и без того было слишком очевидно.

Микаса села на предпоследнем ряду подальше от окна. Все, чего ей хотелось, — спать. Но Браун, севший к окну, занял ее перешептываниями о гитарах, домашних животных, каким-то образом их разговор перешел на тему религии, но вскоре им надоело, так как именно эту часть разговора он принимал слишком серьезно. Ей стало ясно, с кем она больше всего сдружится, — уж слишком много общего у них было, ну и вести разговор легко, чего не скажешь о Порко, который сидел в самом носу автобуса. Браун уснул вскоре, как и она.

В какой-то степени Эрен понимал, что постоянно находиться рядом с кем-либо — невозможно и даже странно. Поэтому спокойно отреагировал на решение Микасы сесть отдельно. Да и впереди были длительные гастроли, уж всяко еще можно было насладиться уединением.

Вытянув ноги под переднее сиденье, Эрен привычно подложил под шею сложенный пуловер, оставшись в одной футболке, и веки сами начали смыкаться, стоило в автобусе воцариться тишине. Удивительно, но под чьи-то разговоры уснуть у Йегера никогда не получалось. Даже если это был голос Микасы. Обычно Эрен бросал бутылку в нарушителей его сна, но как можно сделать такое в отношении Аккерман?

Только вот сон все равно не шел. Сознание уплывало вместе с пейзажем за затемненным окном; мутнело, когда вспышкой возникло до дрожи в теле реалистичное видение. Да какое там видение? Эрен четко ощущал себя подвешенным в воздухе. В голову болезненно что-то впивалось, а тело… Он его не чувствовал абсолютно, будто его и не было. Животный страх, от которого челюсти сжались, едва не кроша зубы в приступе паники. Опять это ощущение одиночества и обреченности, от которых Эрен заскулил, как подбитый волк. И только от возникшего лица Микасы пришло утешение, а страх сменился смирением. Йегер и рад был бы потянуться к ней, но не мог, словно всего его парализовало. Улыбка Аккерман - последнее, что он увидел, а после — острейшая боль в горле и привкус металла на языке, дополненный теплом на губах.

Йегер схватился за шею, откашливаясь, беспорядочно хватая ртом воздух. Сердце заходилось в хаотичном ритме, грозилось прорвать ткани, мышцы, сломать к хренам ребра и вырваться наружу, лишь бы не участвовать в этом аду. Со лба тонкими струйками стекала испарина. Футболка липла к коже, а единственное, чего хотелось, — ощутить, что он жив, что находился не во внезапно возникшей иллюзии — результате дерьмового решения принять в ту ночь таблетку. Хватаясь за спинки кресел, Эрен, смахивая с лица холодный пот, добрался до места, где сидела Микаса, и дернул ее за руку. Еще раз, и еще. Ледяные пальцы сомкнулись на ее запястье, и Эрен боязливо озирался, словно все могло повториться.

Микаса дернулась, резко раскрывая глаза.

— Что? — как-то растерянно спросила она, поднимая голову на Йегера. Плечо саднило от того, что на него упала тяжелая голова Брауна, а сердце чуть ли не выпрыгивало из грудной клетки от испуга. — Что-то случилось?

Эрен быстро закивал, не в состоянии выдать и звука, он потянул Аккерман, буквально съедая нижнюю губу, отчего она уже начала пощипывать. Приходилось медленнее моргать, будто сознание боялось, что могло вновь погрузиться в тот кошмар, пережитый, как самая настоящая реальность.

Микаса отстранила от себя голову Брауна в сторону окна, стараясь не разбудить его, и, прихватив бутылку с водой, села рядом с Йегером.

— А я предупреждала, что все это тебя разочарует, — прошептала она, проворачивая крышку. — Пей.

Сделав пару глотков через силу, Эрен вернул бутылку и дрожащей рукой провел по опущенным векам; глаза щипало от подступивших слез. Еще недавно он готов был расстаться с творчеством, с интересами, с жизнью. Он готов был найти тот самый подходящий способ просто закончить все, чтобы остаться навсегда в одиночестве и покое. Но, побывав на этой грани (пусть и вымышленной, нереальной), осознав, что кроме страха ничего не испытал, Эрен понял одно: в жизни еще осталось чертовски много всего, чего можно хотеть, несмотря на все дерьмо. В конце-то концов, он пообещал постараться заботиться о Микасе. Разве можно было теперь отказываться от таких слов?