Выходим на тротуар. Тоффи тут же несётся к кустам, чтобы справить нужду, отчего поводок натягивается и мне приходится последовать за ним. Ноги болят от утренней физической нагрузки, да и усталость сказывается на моём моральном состоянии: настроения никакого. Дожидаюсь, пока собака справится со своими делами, устало опираюсь на одну ногу, рассматривая мелкие трещинки в асфальте, и пытаюсь перетерпеть головную боль, которая постепенно перерастает в невыносимую. За последние несколько дней голова постоянно болит, поэтому становлюсь раздражительной и уставшей. Помню, что по приходу домой мне необходимо приготовить ужин, чтобы не возникало новых конфликтов и тёрок с матерью, а затем нужно сесть за уроки, хотя всё это и будет выше моих сил. Я серьёзно выматываюсь уже к пяти часам, но это скорее не от физической нагрузки, а от морального давления и требований со стороны; кроме того, нужно быть дружелюбной, чтобы не возникало проблем ещё и в школе. Всё это — тяжкий груз для моего здоровья, нет никакого стимула делать что-либо, а тут ещё и связь с отцом не удается наладить. Да, мы говорили, но всё-таки это не те теплые разговоры, на которые я рассчитывала, переезжая к матери. По правде, я думала, что папа и вправду будет скучать, поэтому в скором времени заберёт обратно, но сейчас у него нет времени даже на банальные сообщения в течение дня, что невероятно расстраивает. Живу у матери всего пару недель, а эта жизнь уже до того надоела, что к конце этого месяца куда-нибудь сбегу, лишь бы не видеть мать. Знаю, что так плохо говорить, да и вообще придерживаюсь мнения, что какой бы родитель не был, он родитель, но из данной ситуации видно, что я старалась наладить контакт, но, видимо, с ней это невозможно. Сложно сказать следствием чего является такое отношение мамы ко мне, но, судя по их взаимодействию с Томасом, их роман также не отличается особой нежностью и заботой. Может, это и есть взрослая жизнь, когда нет времени на влюбленный взгляд и банальное ласковое слово, когда вы просто существуете рядом, время от времени спите и обсуждаете проблемы на работе? А может это лишь у моей мамы с Томасом так? Я не наблюдаю со стороны за взрослыми парами, судить могу лишь по фильмам 2007 года, то есть знания мои в этой области ограничены.

Тоффи настойчиво тянет поводок вперёд, заставляя ускорить темп, поэтому прибавляю шагу, хотя ноги отказываются идти быстрее. Нет, я явно не привыкла к физическим нагрузкам, пускай и минимальным по меркам других, но для меня, человека совершенно не активного, ограничивающегося лишь прогулками с собакой, такой резкий переход к упражнениям является болезненным. Тоффи сворачивает налево, и я следом за ним двигаюсь большими шагами. Начинает вечереть, хотя время едва близится к шести. Солнце уже заходит. Продолжаем быструю прогулку, а я прикидываю, через сколько нужно вернуться домой, чтобы успеть приготовить ужин и сделать уроки, хотя второе можно опустить, если завтра утром встану раньше. Обычно все задания я выполняю сразу, чтобы не оставлять хвостов на потом, может, это звучит не очень, но такой метод никогда не подводил, теперь же приходится делать всё кое-как, чтобы избегать домашних скандалов и не отдавать последние моральные силы на стресс.

— Ладно, парень, пора домой, — дёргаю поводок, привлекая внимание пса, поворачиваюсь по направлению обратного пути, отчего Тоффи возмущенно гавкает, но всё равно следует за мной, понимая, что выбор невелик.

Домой мы возвращаемся в ускоренном темпе, потому что мне хочется наконец занять сидячее положение и дать ногам отдохнуть. Тоффи не против бежать немного быстрее, поэтому поддерживает ритм, иногда останавливаясь, чтобы обнюхать дерево или куст.

Сверяюсь со временем, чтобы рассчитать, когда приедет мать. Уже подхожу к дому, издалека заметив припаркованный автомобиль Шистада. Надеюсь, он не станет снова кидаться на меня с угрозами, а продолжит тактику игнорирования, потому что ни злость, ни болтовню на данный момент стерпеть я не смогу. Голова раскалывается на миллион стеклянных кусочков и осыпается мне под ноги, а я с силой давлю это стекло. Чувствую себя особенно ужасно и выгляжу, наверное, так же, но внешний вид — последнее, что заботит меня сейчас.

В коридоре снимаю верхнюю одежду и обувь, попутно проверяю мобильный телефон на наличие новых сообщений. На экране светится пропущенный звонок от Эмили. Набираю её номер, зажав мобильник между плечом и ухом, пока отстегиваю поводок у Тоффи, затем беру аппарат в руку и следую на кухню, попутно оглядывая зал, но Шистада там, слава богу, нет. Открываю холодильник, рассматривая его содержимое. Решаю приготовить макароны с томатным соусом, что будет довольно быстро и просто. Ставлю воду, чтобы сварить спагетти, из духовки достаю сковороду, поставив на огонь греться. Мою овощи и зелень для соуса, желая поскорее закончить с готовкой и наконец улечься в кровать, прикрыть глаза и отдаться релаксу, хотя потом и придётся сесть за домашнее задание.

Использую мысли об отдыхе как мотивацию, нарезаю помидоры, перец и морковь, выкладываю на раскалённую сковороду, которую смазала оливковым маслом, и тушу овощи на медленном огне, затем добавляю томатную пасту и немного воды, чтобы соус не был слишком густым. Накрываю крышкой, нарезаю зелень, которую отправляю следом за пастой. Проверяю, не закипела ли вода в кастрюле, засыпаю макароны, посолив, и ставлю также на медленный огонь. Достаю глубокую прозрачную миску для салата, куда режу мытые помидоры, огурцы, лук и рву листья салата, заправляя всё маслом и посыпав солью и перцем. Пододвигаю стул к плите, потому что стоять совершенно нет сил, помешиваю макароны в кастрюле и соус. Повторно набираю номер Эмили, желая узнать, почему она звонила, и девушка после трёх гудков берет трубку.

— Привет, — здороваюсь, наблюдая, как овощи тушатся в томатной пасте, — ты звонила?

— Да, привет, — отвечает та.

— Что-то случилось? — интересуюсь в ответ, опустив взгляд на собственные ногти левой руки, которые выглядят не лучшим образом.

— Нет, не совсем. Крис рядом? — данный вопрос озадачивает, поэтому хмурюсь, отвечая:

— Машина стоит, но я не знаю, дома ли он.

— Не могла бы посмотреть? И, если дома, пускай перезвонит Элиоту, — даёт инструкции. От данной просьбы напрягаюсь, но всё равно соглашаюсь и в свою очередь хочу поинтересоваться, что происходит, но Эмили уже прощается и кладёт трубку, не дожидаясь моего ответа.

Оставляю ужин готовиться на плите, а сама отправляюсь в комнату Шистада, размышляя, что случилось. Не стучусь, открывая дверь. Шистад сидит на стуле, закинув ноги на стол, и курит, отчего в комнате стоит тошнотворный запах никотина. Заметив меня в дверях, он поднимает глаза, вопросительно подняв бровь, но не меняет своего положения, сделав очередную затяжку.

— Слушаю, — абстрактно махнув рукой, говорит он. Вздрагиваю от раздражения, скрещиваю руки на груди и, желая покончить с этим цирком, передаю просьбу Эмили:

— Эмили звонила, сказала, чтобы ты перезвонил Элиоту, — выкладываю и, не задерживаясь, выхожу в коридор, оставляя дверь за собой открытой.

— Когда это было? — спрашивает парень, мгновенно материализуясь в дверях между своей комнатой и коридором. Голос немного взволнованный, но, возможно, мне лишь кажется, потому что внешне его лицо остается невозмутимо-высокомерным, что не может не раздражать.

— Три минуты назад, — говорю наобум, лишь бы он отстал. Решаю, что разговор закончен, поэтому быстрым шагом возвращаюсь на кухню, надеясь, что еда не подгорела, но сегодня явно не мой день. Вода с макарон залила всю плиту, давая понять, что спагетти переварились. Выключаю огонь под сковородкой и кастрюлей, помешав соус, который, слава богу, не подгорел, затем сливаю воду с макарон и промываю холодной водой, высыпаю обратно в кастрюлю и с облегчением вздыхаю, ведь осталось самое малое — накрыть на стол.

Слышу, как в коридоре открывается дверь, что означает возвращение матери и Томаса. Есть совершенно не хочется, поэтому просто расставлю тарелки и подам еду, а затем спущусь к себе в комнату и наслажусь желанным одиночеством.