Он сидел на подоконнике, свесив одну ногу на пол, а другую согнув в колене и оперившись спиной о холодный кирпич стены. Серебристый свет открывал взору его начищенные туфли, выглядевшие вычурно среди этого беспорядка, чёрные штаны и уголок его темного пиджака. Лицо оказалось сокрыто темнотой, в которой поблёскивали его белёсые волосы и серо-голубые глаза. Оранжевый огонек сигареты, зажатой между его зубами, освещал контур губ.

Он медленно втянул в себя никотин, покрутил на языке, пропуская в лёгкие и выдохнул через нос, отчего по комнате разнёсся неплотный серый дым. Здесь было тихо, и Драко чувствовал, как успокаиваются демоны внутри, опуская свои черные головы и прикрывая светящиеся жёлтые глаза. Нервы, натянутые, словно тонкие струны, постепенно возвращались в исходное пластичное состояние. После ещё одной крепкой затяжки дыхание практически выровнялось, приходя в норму. Приложив два пальца к крупной вене на шее, Малфой про себя считал пульс, ожидая, когда сердце окончательно успокоится. И хотя внешне он был невозмутим, внутри всё ещё кипела буря – злость, бурлящая под кожей, отдающая зудом на кончиках пальцев.

Когда Драко открыл глаза, дверь немного отворилась на столько, чтобы мог войти человек, и так же тихо закрылась, не пуская внутрь свет хогвартских коридоров. Луна осветила её силуэт, очерчивая контуры простой плиссированной юбки, белой блузки и джемпера, затянутого по самое горло форменного галстука и вьющиеся кудри, снова аккуратно убранные заколкой с левой стороны. Драко посмотрел на её ноги – полоска голой кожи, начинающаяся чуть выше колена и заканчивающая черными гольфами, плотно обтягивающими голени, в серебристом свете казалось почти прозрачной. Её грубые чёрные ботинки прятали узкие щиколотки. Затем взор лениво пополз выше, цепляя скрытые одеждой бёдра и тонкую талию. Её грудь размеренно вздымалась. Открытая шея переходила в острый подбородок, на который падала чёрная тень, делая его более узким. Драко мазнул взглядом её губы, сжатые в линию, нос и наконец достиг глаз, которые казались совершенно чёрными при мутном освещении.

Лицо Гермионы не выражало ничего – белое полотно, на котором могла возникнуть абсолютно любая эмоция, стоило каким-нибудь словам прозвучать в тишине помещения. Но Драко молчал, пока разглядывал её. Затем он отвернулся к окну и сделал последнюю затяжку, потушив сигарету о подоконник. Он проглотил дым, чувствуя, как тот оседает на стенках легких и согревает органы в груди.

Гермиона тоже молчала, осматривая его фигуру и то, как скривился его рот, когда она вошла. Это было унизительно – стоять здесь, да и вообще идти в эту комнату, но она ничего не могла поделать с щемящей болью. Кожа шеи все еще пульсировала там, где были его пальцы, хотя она знала наверняка, что никаких синяков пока не осталось.

В комнате стояла вибрирующая тишина, оседая слоями недосказанности на их плечах. Гермиона сделала несколько шагов вперёд – в маленькой комнатушке эти шаги казались километровыми. Малфой отчётливо слышал тихий стук её ботинок по пыльному полу, но не повернул головы, чтобы взглянуть. Тот покой, которого он, казалось, достиг, снова покинул его, и кровь быстрее разгонялась в венах, отдаваясь шумом в ушах. Парень снова почувствовал вспышку неконтролируемой ярости, когда Грейнджер присела рядом на подоконник, даже не стерев грязь. Он посмотрел на её профиль, освещённый луной, и заметил красные следы собственных пальцев, оставшиеся на её шее, словно отпечаток его руки на ручке двери этой комнаты. Его ладонь взметнулась, и Драко очертил контур образовавшей гематомы, которая, впрочем, могла не образоваться, если в правильный момент применить нужные чары.

-Больно?

В тишине его голос прозвучал хрипло и низко. Гермиона прикрыла глаза, когда холодные пальцы Малфоя коснулись её кожи.

-Нет,-ответила она.

Ей не было больно. Не физически.

Драко слабо разомкнул губы, чтобы произнести что-то, но передумал. Его несказанные слова оттолкнулись от стены и повисли тяжким грузом в груди Грейнджер. Она проглотила это и посмотрела на парня, сидящего напротив. Ему снова захотелось курить.

Её ресницы слабо затрепетали, и Драко подумал, что она снова заплачет. Влажные дорожки практически высохли на её бледных щеках, но всё ещё резко контрастировали на свету. Малфой прикрыл глаза, возобновляя под веками её образ, когда его рука сжалась на тонкой шеи, припечатав девушку к стене. Она не выглядела испуганной, скорее уставшей, измотанной, изнеможённой. Её болезненный вид свидетельствовал о том, что она была не в порядке, словно мучалась в лихорадке, которая никак не проходила. Рассудок охватила зараза, которая сводила с ума, издеваясь над ней, но не отпуская из цепких лап. Драко вспомнил чувство клокочущей ярости и то, как скрежетали его зубы, когда он прижимал тонкое тело к холодной стене в ванной комнате. Он ненавидел её, готов был вгрызться в её пульсирующую вену и разодрать плоть. Малфой смотрел на неё сквозь мутную дымку, застилающую глаза, а потом несколько капель упали на его горячую от злости руку, скатившись по её подбородку. Это отрезвило, заставило разжать пальцы и отойти – сначала на метр, потом еще три и, наконец, совершенно уйти из комнаты.

Малфой открыл глаза, встречая её покалеченный взгляд. Это был не первый раз, когда Драко хватал Гермиону за шею или слишком сильно сжимал запястье, но первый раз, когда она заплакала. Возможно, это была последняя капля – сосуд переполнился, и все вылезло наружу. Малфой часто переходил границы дозволенного и только сейчас осознал, насколько зыбкой была почва всего этого. Они балансировали на кончике ножа и сорвались, бесконечно падая в пропасть, ожидая столкновения с землёй и боясь того, что ждёт внизу.

Драко снова протянул ладонь и погладил её щеку – нежно, едва касаясь кожи. Гермиона подалась навстречу его руке и сама словно кошка потёрлась о шершавые пальцы. Малфой дотронулся до её волос, наматывая прядь на палец, затем сжал её плечо и потянул на себя. Она устроилась между его ног, прижимаясь спиной к твердой груди и вытягивая ноги. Рука Драко легла на его согнутое колено, а другая потянулась за пачкой в кармане брюк.

Гермиона сидела тихо. Он зажал сигарету между зубов, поджёг её невербально, и слабый огонёк вновь осветил его губы. Девушка смотрела на тонкие пальцы его бледной руки – на одном из них блестело массивное фамильное кольцо, с выгравированной буквой “М”. Она потянулась и пропустила свои пальцы между его, позволяя коже плавиться от соприкосновения. Лунный свет озарил их соединённые руки, играясь с острыми гранями.

Драко курил, разглядывая её макушку из-под опущенных век и приложившись головой к стене. На улице стоял ранний декабрь – снег едва покрывал землю. Сейчас, ночью, белые хлопья кружились за окном и оседали на голых ветках вековых деревьев.

Та ярость, что клокотала в груди Малфоя, никуда не ушла, но он усмирял своих демонов, которые смотрели на него, сверкая жёлтыми кровожадными глазами. Они подстрекали Драко сжать её, придавить к стене и заставить сделать то, что он скажет. Но Драко знал, что он больше чем его пороки, больше чем его злоба. Он знал это и усмирял в себе – сигаретами и тем чувством невесомости, возникавшем всегда, когда она сидела так – тихо, близко и успокаивающе.

Оба знали, что его поведение недопустимо, но граница дозволенного с каждым разом становилась более размытой и грозила совершенно пропасть. Иногда Малфой думал: что будет, если он ударит её? Если из её губы пойдет кровь от звонкого удара. Будет ли это концом?

Нет, Грейнджер не была всепрощающей или святой. Она была больной, подцепившей заразу, которая разъедала её, уничтожала. Гермиона чувствовала себя отвратительно из-за этой связи, ненавидела его, но ещё больше ненавидела себя. Малфой был ей противен. Он был мерзким ублюдком, злобным эгоистом, способным на что угодно. Иногда ей казалось, что Малфой может её убить – просто раздавить как мелкого таракана. И это, наверное, было не так уж далеко от правды.