Второй куплет со словами «Не целуйся, слышишь, без любви» всколыхнул кучу новых воспоминаний, и я побежала вниз, к Джеффу в кабинет. Он, как обычно, забаррикадировавшись от внешнего мира четырьмя компьютерами, нервно стучал по клавиатуре.

– Джефф!

– Yes, honey!

– Какой у нас ближайший праздник?

– Пасха.

– Нет, не подходит.

– Mother's Day[2].

– Тоже не подходит, это семейный праздник.

– А зачем тебе?

– Подруг хочу собрать. Ой, 8 Марта же скоро!

– Это что такое?

– Это Международный женский день.

– Опять подарок нужен?

– Конечно, но не то, что ты подумал. Я хочу пригласить подруг, и чтобы они привели своих подруг, и чтобы мы все разоткровенничались и рассказали друг другу истории из своей жизни.

– А ты уверена, что они захотят с тобой откровенничать?

– Нет.

– Тогда ты должна закинуть удочку, причем так, чтобы никто не догадался, что ты ловишь рыбку, – вычурно выразился Джефф.

– Удочки у меня пока нет, но я что-нибудь придумаю.

– Пригласи на свой день рождения. Более естественного повода и не придумаешь.

– Ждать до августа?!

– Дарлинг, время летит быстро.

Конечно, Джефф был прав. День рождения – отличный повод, да и поиск «удочки» вскоре навел на мысль: мужчина, которому предстоит сделать решительный шаг, думает: «Что я скажу?», а женщина – «Что я надену?».

У каждой настоящей женщины есть особенное платье. Бывает, открываешь шкаф, перебираешь вешалки, прикидывая, что надеть, или копаешься на полках в поисках нужной вещи, и вдруг на глаза попадается уголок старого платья, которое не носишь давно, но выбросить рука не поднимается, – и замираешь, и на минуту забываешь, зачем полезла в шкаф, и что-то уже всколыхнулось в груди, и сердце забилось чаще, и ты вытаскиваешь это платье из небытия, прижимаешь его к лицу, вдыхаешь тот самый, только тебе знакомый аромат, и в голове уже звучат стихи, музыка или особые слова. И, забыв, что уже везде опаздываешь, примеряешь платье, бежишь к зеркалу и видишь себя счастливой, красивой, как в тот незабываемый день.

Вот и придумалась «удочка» – девичник «Платье с историей».

А Джефф придумал ресторан. Культовый для нас с ним. Со стеклянными стенами. И обещал мужей взять на себя.

Тысячелетиями люди задаются вопросом: что такое любовь? Химическая реакция? Электрический разряд, удар молнии? Или особое психическое состояние, сродни эйфории? Почему вдруг вполне адекватный человек начинает думать только об «объекте», все планы подстраивать под кого-то, поступки соизмерять с чьими-то желаниями, а свои желания задвигать на второй план? Хорошо, если любовь взаимная, а если нет?

Безответная любовь – это большое бедствие. Такая любовь может сломать жизнь или вылиться в неконтролируемое состояние, которое американцы называют obsession.

Вот и меня однажды, без объявления войны, сразила обсессия.

Удивительные дела творятся под луной и солнцем: больше года я не замечала человека, но однажды…

День был самый обычный: осенний, с шуршащим ворохом золота и багреца на тротуарах. Домой не хотелось – там ждал нелюбимый муж. Хотелось неспешных разговоров под лампой с абажуром, но не с этим «спутником жизни», и я заехала к друзьям на чашку кофе.

Все сидели за большим столом, пили кофе и красное вино. Среди гостей был офицер американской армии, только что вернувшийся из командировки в Кувейт. Он рассказывал о восточных нравах, о таинственных женщинах, закутанных с головы до пят в черное, о серьезных до угрюмости мужчинах. «Там никто не улыбается», – сказал офицер и посмотрел мне в глаза.

Да, мы встречались раньше, сидели за тем же столом, болтали о пустяках и пили то же вино, но в тот день то ли звезды сложились на небе в какую-то особую комбинацию, то ли магнитная буря незримо вилась над нами, только ударило ножом – да-да, как у Булгакова, – и мы пропали.

Спустя несколько дней я переехала к нему.

Его эйфории хватило ненадолго, он поостыл, а во мне закипели страсти. Было всё: битье посуды, уходы, приходы, разъезды и съезды. Стены дрожали, щепки летали, задевая окружающих, полицейские машины, проезжая мимо нашего дома, подозрительно замедляли ход.

Пять лет длилось это действо, а затем ревность съела остатки добрых чувств друг к другу, и мы окончательно разошлись.

Я страдала, надоедала друзьям плохим настроением и навязчивым желанием говорить только о нем. Меня уже избегали.

Приближался День благодарения. В офисе только и говорили об индюшках, стаффингах и греви[3], делились рецептами клюквенного соуса, строили планы на четыре выходных дня. Спрашивали и меня. Мне хотелось выть, но я улыбалась и заверяла, что у меня все хорошо.

В американском обществе не завалишься просто так, «на огонек»: «Здрасте, я проезжала мимо». Надо созвониться за месяц, а лучше – за полгода. У друзей на праздники уже всё устаканилось с семьями, детьми, съехавшимися из колледжей, внуками, собаками… Я не звонила никому, не хотелось слушать вежливые отказы.

В среду перед праздником босс летал по клинике, как будто к его спине привязали пропеллер, и мы закончили прием пациентов к трем часам. Все наскоро попрощались, пожелали друг другу happy Turkey Day – и разбежались. Я долго еще сидела перед выключенным компьютером, в тысячный раз прокручивая в голове вечное: «Вчера еще в глаза глядел» и «Мой милый, что тебе я сделала?»[4].

Приехала бригада уборщиков, надо было выметаться из офиса.

«Только не домой, только не в ту дурацкую съемную квартиру. Если я окажусь сейчас там, то завою на луну. Бокал красного вина – то, что мне нужно». Пережевывая мрачные мысли, я свернула на парковку у ресторана и поплелась в бар.

Ресторан был выбран мною неслучайно: хотелось вновь разбередить душу.

Пять лет назад в середине ноября вдруг пошел снег. С утра бесшумно и красиво падал большими ватными хлопьями. Через несколько часов весь Вашингтон спрятался под белой шалью, город и окрестности вымерли: закрылись школы, почти все магазины, рестораны, правительственные и частные конторы.

– Ну и что, что снег, не хочу сидеть дома!

– О'кей! – согласился он.

Мы поехали куда глаза глядят. На улицах было безлюдно, встречались только редкие буксующие в снегу машины.

– Я проголодался, – сказал он, – давай найдем ресторан.

– Мы заблудимся, нас завалит снегом по самую крышу, и мы умрем от голода в сугробе. Все закрыто.

– А мы уже заблудились, я понятия не имею, где мы находимся. Поищи в телефоне.

– Ты умрешь со смеху: я забыла телефон.

И вдруг сквозь сплошную белую стену замерцали лампочки.

– О, наконец-то что-то вижу, – сказал он. – Проверим? Через минуту он вырулил на стоянку перед рестораном.

Двухэтажное здание окружали деревья, покрытые пушистым снегом, а сквозь него мигали золотые огоньки. Ресторан был открыт. Мы выбрали место поближе к окну. В зале мерцал камин, а за окном волшебно и тихо падал снег. Мы пили красное вино, держались за руки и объяснялись друг другу в любви…

Любовь не лампочка: захотел – включил, передумал – выключил. И даже понимая, что ты больше не нужна, не можешь разлюбить вот так сразу и придумываешь своему нежеланию видеть очевидное кучу оправданий. Тяжело сказать самой себе: просто он меня не любит. Мы встретились, когда оба разводились, мы поддержали друг друга в непростой период жизни, мы держались за руки, потому что оба оказались в одинаковой ситуации.