Днём весенним батраки

у бушующей реки

груз на струги погрузили,

что подводами свозили.

Сосчитали всё, как надо,

за сохранностью следя, —

от узорчатой ограды

до последнего гвоздя.

На шестидесяти стругах

повезут для Петербурга

наши предки силачи,

бурлаки-бородачи.

Вёрст отмеряют немало

Камой, Волгой и Окой,

но сначала предстояло

плыть им нашей Чусовой.

Что строптивою зовется;

не река, а сущий бес!

С грозной силою несётся

водопадами с небес.

В ней плывущих поджидает

целый строй камней-«бойцов»,

что в распутицу пугают

даже опытных гребцов.

Прозеваешь и мгновенно

не успеешь отвернуть —

разобьёшься непременно

об их каменную грудь.

Струг один тогда разбился,

опрокинулся, кружился,

как у прях веретено,

а потом ушёл на дно.

Скачет бойко Чусовая,

беды в памяти храня,

среди гор родного края,

водопадами звеня.

А вверху, как часовые,

в форму синюю одеты,

стынут кедры вековые,

обдуваемые ветром.

Они взоры устремляют

вниз, туда, где Чусовая,

буруном петляя белым

по Уральскому хребту,

путь на запад дарит смелым,

а влюблённым – красоту…

Исход шестнадцатого века.

Великий Пётр – на фоне синем.

Прельстило море человека,

Да слишком бедная Россия.

Почти нет фабрик и заводов,

И производства – никакого.

К осуществлению походов

В морские дали не готова.

От всех зависимою стала,

Бьёт даже в крышки на погосте

Из-за отсутствия металла,

За морем купленные гвозди.

Стремятся местные конторы

За всё чужое рассчитаться,

Хотя свои леса и горы

Таят несметные богатства.

А нерадивые бояре,

Забыв о нравах благородных,

Плодят беду в хмельном угаре

На землях русских плодородных.

Средь нищеты с годами стали

В быту и алчнее, и злее.

Живут без чести и морали,

Крестьян мордуют, не жалея.

Разорены деревни, сёла;

Вокруг – ни пашен, ни скотины…

Стал Пётр печальным, невесёлым

От неприглядной той картины,

В своих мечтах живя вдали,

В стране стальной, не деревянной,

На той земле обетованной,

Где будет строить корабли.

И лишь задёргалась щека,

Провозгласил он, как отрезал:

«В горах уральских мужикам

Копать руду, варить железо!»

И работный народ

Всей Руси крепостной

В мир железных пород

Шёл живою стеной.

И Демидовы, строясь,

Не бранили судьбу —

Им наш Каменный пояс

Был без квот и табу.

Все, указу покорны,

Впрягались на годы.

И у рек быстрых горных

Вырастали заводы.

В ту пору давалась

Руда нелегко —

И горя досталось

В земле глубоко,

Где сыро и мрачно

Голодным, больным,

Прикованным к тачкам

Рабам крепостным.

Писалось Петром

Быть к работным добрей,

Да в штольне добром

Не унять бунтарей.

Кабальных Демидов

Не думал жалеть —

Косою завита

Тяжёлая плеть.

Грехи отпускала

Строптивым сполна;

Кровавою стала

Спина не одна.

Для страж так угодней,

Чтоб с кровью – всегда.

И шла с преисподней

На домны руда.

От жаждущих хлеба

Натруженных рук

Наверх, где от неба

Лишь крохотный круг.

Над ним – не забой!

Там в году – времена.

И видит любой,

Как приходит весна.

Внизу ж и во сне

Соловьи не споют,

Рабы о весне

По бадье узнают:

Вернётся обратно

В снегу, как в пуху,

И сразу понятно —

Зима наверху…

Избитый жестоко

Работный народ,

Пустил раньше срока

Для сына завод.

И дом из гранита

У домны сложил,

Чтоб младший Демидов

В нём жил не тужил.

На выступе горном,

У Нейвы-реки

Вознёсся он гордо

С отцовской руки.

Заводчик бывалый,

Жесток, как всегда,

Приладил к подвалам

Трубу от пруда.

Чтоб шлюз поскорей

У плотины поднять,

Когда бунтарей

Доведётся унять…

Томился город на жаре,

А я всё думал о фузеях

В стенах Уральского музея,

О ядрах, пушках, о Петре,

Его характере крутом,

Могучей силе и о том,

Как стала Русь морской державой,

Как жил Урал в тот трудный час,

Как били шведов под Полтавой

Из пушек, сделанных у нас.