— Хватит пока! Я не могу уже больше. Давайте обо всем этом поговорим вслух. Вы не против, Валентина Петровна? Дело в том, что я ощущаю, как вы делаете сразу несколько дел, и это меня ужас как отвлекает.

Валентина Петровна встала с кровати, и обвела взглядом всех больных шестнадцатой палаты (Вику, Сарнацкую, Чеславовну и Василису), которые сидели на своих кроватях.

Стены за спинами женщин покрылись инеем. Сами они покраснели от холода, щеки их и вовсе посинели, но глаза при этом горели странным притягивающим к себе серебристым огоньком.

— Хорошо, — согласилась рассказчица. — Давайте поговорим вслух…

За спиной Валентины Петровны стена полностью покрылась ярко мерцающей «ледяной корочкой». Женщина-монстр с шумом выдохнула воздух из легких и заговорила неприятным прокуренным голосом:

— Мир, в котором вы живете, придумал создатель, более того, он и вас наделил способностью быть создателями, так как создал вас по образу и подобию своему.

Чеславовна аж подпрыгнула на своей кровати, настолько сильно зацепила ее новая информация.

— Ничего себе! — взвизгнула она. — Получается, и мы можем создавать миры?

Валентина Петровна кивнула в ответ.

— Можете и создаете. У каждого из вас был либо свой дом, либо квартира, либо комната, либо какой-то уголок… неважно у кого что… Важно то, что у каждого там было все по-своему. Это и есть пример миров, которые вы сами создавали.

— Я никогда не задумывалась о том, что мы являемся создателями, — сказала Сарнацкая.

Валентина Петровна со значением кашлянула.

— Да, но между создателем, придумавшим ваш мир, и вами имеется существенная разница, — пояснила женщина-монстр. — Она заключается в масштабах того, что вы создаете.

— Но если следить за вашими рассуждениями, — осторожно заметила Вика, — то получается, что и мы можем стать такими, как создатель нашего мира, и мы можем развить в себе способность создавать такие же огромные миры, как и он.

Валентина Петровна подошла к Вике и погладила ее по голове своей громадной ладонью.

— К этому разговору, моя прелесть, мы еще вернемся. Вы должны понять одно: для того, чтобы создать что-то новое, необходимо это что-то придумать.

Валентина Петровна отошла от Вики, встала в центре палаты и подняла указательный палец высоко кверху:

— И вот тут-то без фантазии вам не обойтись!

Николаев открыл глаза и уставился на белый потолок. В воздушном пространстве появилось много блестящих звездочек и несколько здоровых черных мух. Павел Петрович попытался приподняться, но у него это не получилось, и он бессильно опустил голову.

Николаев застонал, закрыл глаза и повернул голову набок. У него появилось такое ощущение, что пол, на котором он лежал, зашевелился.

— О боже, как мне плохо, — прошептал он охрипшим голосом и снова открыл глаза.

Перед ним красовался пол, по которому ползали мелкие твари — беловато- красноватые червячки и серые жучки. А чуть дальше виднелись ноги Магамединова, которые наполовину утонули в живом ковре.

Николаев оттолкнулся рукой от пола и сел. Все — стены, двери одиннадцатой и десятой палат, пол, потолок — закружились в невыносимой карусели. Он с трудом понял, что находится в коридоре хирургического отделения недалеко от палаты, в которой Анна травила свои пророческие байки.

Павел Петрович резко согнулся вперед, и его вывернуло наизнанку. Затем все его тело затряслось, голова непослушно закачалась в разные стороны, и он с трудом взглянул на Магамединова, который сидел с закрытыми глазами на полу, опершись о стену.

— Магамединов! — позвал Николаев охрипшим голосом, словно его контузило. — Магамединов!

Максим Викторович не откликнулся, и это напугало Николаева. Павел Петрович почувствовал неладное.

— Блин, — застонал он. — Вот же влипли.

Николаев встал и, шатаясь, двинулся в сторону Магамединова. Он услышал, как сильно забилось его сердце, казалось, что оно вот-вот вырвется наружу.

— Магамединов, вставай друг! — прохрипел Павел Петрович. — Нечего здесь лежать.

Николаев подошел совсем близко к Магамединову. По его лицу заструился холодный пот. Он оперся одной рукой о стену, другой же схватился за голову и завыл от боли, сжимающей тисками его мозги.

— Ох…. Ох, — вновь застонал Павел Петрович.

Он опустился на корточки рядом с Максимом Викторовичем и выругался:

— Магамединов, черт бы тебя побрал!

А затем ударил своего друга по щеке. Магамединов мгновенно открыл глаза и в шоке уставился на Николаева.

— Максим! — зарычал Павел Петрович. — Нам надо уходить, пока эта дура еще чего-нибудь не вытворила.

В ответ Магамединов порадовал Николаева придурковатой улыбкой.

— Бегемот ты… хи — хи… ободранный, — произнес он и потянулся рукой к лицу Павла Петровича. — Тютельку тебе б пришить…

Николаев не выдержал и снова со всего размаху приложился ладонью к щеке Магамединова:

— Какую на хрен тютельку?! Ты соображаешь, что говоришь?!

Максим Викторович завертел головой.

— Нет! Ты нехороший! — заявил он. — Моя тютелька тебе не подойдет.

Николаев резко схватил его за руку и потянул за собой.

— Пошли отсюда! Здесь небезопасно.

Магамединов протопал за Павлом Петровичем целых три шага и вырвал свою руку.

— Подожди, я пописаю, — сказал он, отвернулся от Николаева, расстегнул ширинку и стал мочиться прямо на пол.

Заведующий хирургическим отделением чуть не подавился, видя, что вытворяет его друг.

— О боже! — прошептал он.

И как назло, в этот же момент открылась дверь двенадцатой палаты, и в коридор выглянула Анна. Она взглянула прямо на Магамединова. Максима Викторовича это совершенно не смутило. Он спокойно завершил сей некультурный процесс.

Николаев испуганными глазами смотрел на Анну, на ее лицо, ожидая всего самого невероятного, что могло еще с ним случиться.

— Все хорошо… Все хорошо, — пробормотал он. — Мы уже уходим.

Павел Петрович крепко схватил за локоть Магамединова и потащил его за собой. Максим Викторович послушно побрел за ним, на ходу застегивая ширинку.

Оля открыла двустворчатые двери и, схватив Сергея под руки, вытянула его на лестничную площадкуери, от которой лестница вела вниз, к подземным этажам. С ног парня текла кровь, брюки ниже колен были полностью пропитаны ею. Места, где «ногогрыз» зацепил его ноги своими пилами, кровоточили вовсю.

Сергей, видимо, уже ничего не понимал и находился во власти шока и боли.

Оля опустила парня на холодный пол лестничной площадки и вернулась к дверям. Она открыла их и осторожно выглянула в узкий коридор. В нем стоял густой пар, все стены и потолок были забрызганы кровью. На полу разлагался человеческий фарш, по которому и внутри которого ползали и вжикали «ногогрызы». Сверху фарша виднелись головы Жукова, Марии и Жоры. В метре от двухстворчатых дверей на полу, в луже крови, сидел Капрон, у него одна нога была отрезана по колено, вторая почти полностью, на левой руке у него не было пальцев. Капрон из последних сил наносил здоровой рукой удары «кочергой» по «ногогрызам», крутящимся возле него.

Капрон бросил измученный болью взгляд на Олю.

— Уходи отсюда! — крикнул он.

Оля шагнула к Капрону и попыталась схватить его за руку. Капрон оттолкнул ее от себя раненной рукой и скривился от новой вспышки боли.

— Уходи, я сказал! Спасай Сергея!

Оля остановилась в нерешительности. Шустрый «ногогрыз» бросился в ее сторону, Капрон прихлопнул его «кочергой». Вокруг «ногогрыза» растеклась желтая слизь.

Оля, проглотив ком, подступивший к ее горлу, прошептала:

— Прости, Капрон, и прощай!

После чего она развернулась и скрылась за двустворчатыми дверями.

Выскочив на лестничную площадку, Оля схватила Сергея под руки и потянула вниз по лестнице. Сергей застонал.

— Потерпи, Сереженька, я сейчас что-нибудь придумаю, — шептала Оля, пытаясь смахнуть слезы, струящиеся по ее щекам.