Палач был на месте. Плаху где-то маскировали до поры, до времени.
Сентябрь был солнечным, теплым. Участок, на котором находился дом, был огромным, с него открывался вид на речку. Черных стоял на высоком полукруглом крыльце усадьбы, широкоплечий, мощный, в светлом костюме, и встречал гостей. Волосы цвета «перец с солью», непроницаемый взгляд, ни намека на улыбку на загорелом лице.
Слева от него находился столик с фужерами и бокалами, официант тут же предлагал прибывшему напитки, тут же вручались букеты и подарки юбиляру, которые он откладывал направо, на другой столик.
Взглянув на Черных, я подняла к небу глаза и попыталась понять, как это Альке только пришло в голову, чтобы я его соблазнила. Он замораживал все живое вокруг себя в радиусе километра. Солнце пряталось, птицы замолкали, поднимался ветер. Как в «Слове о полку Игореве» перед битвой с татаро-монголами.
Алевтина произнесла какие-то слова, клюнула юбиляра в щеку, и тут же отошла, обшаривая взглядом толпу. Я, как парализованная, стояла столбом на ступеньках, глядя себе под ноги. Ноги не слушались.
Сзади напирали вновь прибывшие, а я не могла преодолеть несколько ступенек вверх. Владимир Иванович ждал. Мой страх его забавлял.
– Девушка, – позвал он меня.
– Здравствуйте,– пропищала я.
– Здравствуйте. Вы подруга Алевтины?
«Вежливый палач»,– подумала я и кивнула головой, стараясь не смотреть в его сторону.
– Поднимайтесь, проходите, я пока сыт и закусывать гостями буду не скоро, – подбодрил меня хозяин дома.
Я дотянула до официанта, схватила фужер с шампанским, прошмыгнула в дом и забилась в угол под лестницей на второй этаж, в зарослях редких растений. Мне повезло, здесь было уютно, стояла кушетка в стиле «ампир», а через остекленный фасад дома открывался отличный вид на лужайку, заставленную накрытыми белоснежными скатертями столами. На лужайке сновали официанты, музыканты, осветители и пиротехники.
Мне нужна была пауза для осмысления увиденного. Прижавшись спиной к спинке кушетки, будто в ожидании атаки противника, я поискала глазами подругу. Она мелькала среди гостей, и я стала с любопытством следить за ее передвижениями. Видно было, как Алька прокладывает себе путь к жене Валентина, Юле.
Юлина коляска стояла как раз на пути к столикам, и гости, отходя от юбиляра, натыкались на инвалидное кресло. Мужчины прикладывались к ручке, женщины что-то щебетали, я не слышала, что, только видела, как они фальшиво улыбаются. Светский раут, черт бы его побрал.
Все происходящее вгоняло меня в тоску, мне даже не надо было прикидываться сиротой казанской, я себя ею ощущала. Очень хотелось исчезнуть с этого приема, оказаться дома, на диване под пледом и открыть учебник по криминалистике, чтобы приготовиться к семинару. Ну чем я могла быть полезной своей подруге в таком состоянии? Конечно, ничем! Фужер мой опустел, и когда мимо проплывал официант, я протянула руку и схватила следующий.
Шампанское не сделало меня смелее. Я по-прежнему торчала в зимнем саду под лестницей, начисто забыв об Алькиных планах и своем ответственном задании. Я даже ни разу не смогла себя заставить посмотреть в сторону Черных, какое уж там соблазнение!
Гости съехались, началась суета вокруг столиков. Я видела, как Алевтина крутила головой, наверное, искала Валентина и меня, но я точно знала, что из укрытия не выйду, а при первой возможности улизну домой. Валентина я тоже не видела.
Подруга, похоже, смирилась с моим предательством, заняла место рядом с какой-то парой во всем синем. Алевтина в своем белом и эти двое в синем напоминали мне капитана и двух юнг на палубе лайнера.
Гости рассаживались, суета на некоторое время стихла.
Из зарослей было отлично видно, как к Владимиру Ивановичу подошел кто-то из охранников и что-то зашептал ему на ухо. Черных кивнул, сдвинув брови, потом он увидел кого-то, изобразил подобие улыбки и помахал рукой.
По дорожке между столами к юбиляру направлялся чуть припозднившийся гость, привлекательный мужчина лет тридцати пяти, в черном костюме, среднего роста, крепкий, коротко стриженый. Он пожал Черных руку и сел рядом с Алевтиной. Из своего угла под лестницей я видела, как гость уставился на Альку, и порадовалась: похоже, подруге сегодня будет не до меня и даже не до мужчины ее мечты.
Алька передернула плечами и отвернулась от своего соседа, как бы давая мне знать, что напрасно я на это рассчитываю.
Тут Черных взял в руки микрофон и произнес перед гостями речь.
Смысл ее сводился к тому, что он ничего бы в этой жизни не добился, если бы не друзья, дочь, и те, кто любит его и верит в него. Хотела бы я посмотреть на этих людей.
Примерно через полчаса я поднялась со своего места и направилась в противоположную от парадного входа сторону. Чутье мне подсказывало, что в той стороне дома должен быть выход на задний двор, оттуда я рассчитывала добраться до ворот.
Я шла осторожно, стараясь не шуметь, избегая встреч с прислугой и домочадцами. Пересекла холл и попала в столовую. Ковры глушили мои шаги, и, радуясь тому, что иду в верном направлении, я оказалась на кухне. Тут до меня донесся стон. Я остановилась, прислушиваясь. Звук исходил из комнаты рядом со столовой. Стон повторился, я заспешила, оглядываясь, и натолкнулась на стул. Он сдвинулся по мраморному полу, издав отвратительный звук. Послышалась возня, шепот, потом в дверь просунулась светловолосая мужская голова. Когда голова повернулась в мою сторону, я узнала Валентина. Рубашка на нем была расстегнута, узел галстука распущен, волосы взлохмачены.
– Здравствуйте,– как механическая игрушка проговорила я.
– Привет,– ответил мне Решетников и вновь скрылся за дверью. Стоны продолжились, а я пулей промчалась мимо.
«Что Алька в нем нашла?»– думала я, стремительно покидая дом по мощеной дорожке. Дорожка сворачивала, и за кустами поздних кальквиций и жимолости я услышала голоса. Один голос я узнала сразу и почувствовала озноб. Владимир Иванович тихо переговаривался с охранником, но я услышала конец фразы:
– Как найдешь его, посадишь под замок и позовешь меня.
Охранник кинулся исполнять поручение, я еще немного постояла, не зная, как поступить. За кустами было тихо, и я рискнула двинуться дальше. Не успела я сделать двух шагов, как передо мной выросла огромная фигура хозяина дома. Я шарахнулась в сторону, каблук попал в шов между плитками, которыми был выложен двор, и нога подвернулась. Боль ударила в голову, охнув, я присела, уперлась рукой в землю, на глаза навернулись слезы. Я наклонилась, чтобы Черных не увидел моих слез, светленькие кудряшки, доставшиеся мне от мамы, закрыли лицо.
Черных подошел ко мне и заглянул под кудряшки:
– Болит?– его ладонь легла мне на щиколотку, накрыв полноги сразу, пальцы осторожно прощупали кость, и Владимир Иванович поставил диагноз:
– Цела, не переживай.
Он резко выпрямился, поднял меня и, перехватив под коленями, понес в дом, в комнату, из которой несколько минут назад слышались стоны.
Я в ужасе поняла, что Валентина сейчас кастрируют, и я буду в этом виновата. Алька тогда сначала убьет меня, потом себя. А ей еще надо пересдавать зачет по гражданскому праву. Как-то нехорошо умирать, не приведя дела в порядок.
– Спасибо,– выдавила я из себя, – уже не болит, вам надо к гостям идти, я сама, спасибо.
Черных внес меня на кухню и усадил на высокий стул у барной стойки.
– Неужели я такой страшный? – подкупающе мягко спросил меня хозяин дома.
Избегая его взгляда, я честно призналась:
– Очень.
– Что же это получается, я отпугиваю таких милых девушек, как ты? Это никуда не годится. Надо что-то делать.
– Владимир Иванович,– расхрабрилась я и посмотрела, наконец, в глаза хозяину дома,– вам сегодня пятьдесят стукнуло, не все ли вам равно, кого вы отпугиваете, а кого нет?
– Думаешь поздно?
И он, вместо того, чтобы уйти к гостям, взял меня за подбородок, повернул к себе и поцеловал. Поцелуй длился вечность. О ноге я забыла, как и обо всех других органах и чувствах. Хозяин дома оторвался от моих губ и насмешливо спросил:
