Я оторопела.

– Найс, иди сюда, будем знакомиться, – позвал Черных.

Откуда-то к нам выбежал роскошный пес, белый, в серо- голубых пятнах.

Он вилял навстречу хозяину не хвостом, а всей задней частью туловища, припадал на передние лапы и норовил лизнуть руку.

– Знакомьтесь, это – Найс, сеттер, отличный охотник. Найс, это Василиса. Василиса хорошая, – предупредил он пса, и тот поверил, обнюхал меня и потерял интерес, вероятно, определив для себя мой статус как «не дичь».

Мы прошли к столу. Белые свечи в сверкающих серебряных подсвечниках, белоснежные туго накрахмаленные салфетки, орхидеи в вазе. Я обратила внимание, что стол сервирован на две персоны, и забеспокоилась:

– А где Юля?

– Ее нет, она в санатории.

Предложив мне стул, Черных занял место напротив, отослал официанта и спросил:

– Что будешь пить?

– Сок.

– Хорошо. А вино?

– А что у нас на ужин? – осмелела я.

– Есть мясо, есть какие-то морские гады, есть дичь. Что ты будешь?

– А что из морских гадов?

– Что-то с рисом.

– Тогда мне этих гадов с рисом и сухое красное.

– Нет, к морепродуктам подают сухое белое. Предлагаю Бургундское, Шабли.

– Давайте,– небрежно пожав плечами, согласилась я.

Но не тот человек был Черных, чтобы от него отмахивались. Он прочитал мне лекцию о французских винах, сказал, что покупает вино только из виноградной лозы, выращенной во Франции, потому что там лозу возделывали еще до рождества Христова.

– В зависимости от почв, на которых растет лоза, сухое белое вино Шабли делится на шабли, пти шабли, грамм крю и премьер крю.

Не скрою, для меня это была китайская грамота. Не было никакой необходимости запоминать названия французских вин, но почему-то я старалась сделать приятное этому человеку.

– Во всех винах, созданных на виноградниках Шабли, присутствуют цитрусовые нотки,– закончил Владимир Иванович и велел: – Сделай маленький глоток и подержи вино во рту.

Ни одной цитрусовой нотки я не почувствовала, потому что Черных не отрываясь смотрел на мои губы.

После ужина он повел меня на экскурсию по дому. На втором этаже показал небольшую коллекцию живописи. Мое внимание привлек портрет молодой женщины. Бледное худое лицо, круги под глазами, отсутствующий взгляд ярко-синих глаз. Что привлекло художника в этом лице?

Словно отвечая на мой вопрос, Владимир Иванович объяснил:

– Это портрет жены художника. Она умирала от чахотки, он каждый день делал наброски, наблюдал и фиксировал угасание, тщательно выписывая его следы. Своеобразная хроника. Портретов несколько, у меня один из первых.

– По-моему, это жестоко, – ужаснулась я.– Это то же самое, что снимать на видео аварию, вместо того, чтобы помочь.

Черных не согласился:

– Не одно и то же.

– Вы смогли бы так?

– Ты просто еще не знаешь, что значит, терять,– он опять посмотрел на меня глазами больного волка.– Если бы у меня был дар художника, я каждый день писал бы портреты своих близких, и постарался бы не пропустить момент их ухода. В этом нет ничего ужасного.

Поддавшись порыву, я протянула ему руку, Черных накрыл мою ладонь своей и повел дальше, рассказывая по пути о своих родителях.

Род его начался с конца шестнадцатого века, когда Екатерина Великая присоединила Северный Кавказ и переселила запорожских казаков на новые земли. Дед Владимира Ивановича был терским казаком, прошел две войны, умер в лагере на Колыме.

Портрет его висел в библиотеке, куда мы, обойдя дом, вернулись. Сходство Владимира Ивановича с дедом было несомненным.

– Я, наверное, тебя утомил, давай пить чай.

– Спасибо, я, пожалуй, домой поеду.

– Уже поздно, ты переночуешь здесь, тебе постелют в комнате для гостей.

– Значит, я все-таки ваша пленница?

Владимир Иванович поморщился:

– Да что ты заладила: «пленница». Может, я просто не хочу оставаться один.– Он навис надо мной, но его низкий голос звучал очень ласково, и мне было совсем не страшно.– Мне очень давно не было так хорошо, и не хочется тебя отпускать, но я дал тебе время до завтра и сдержу слово. Завтра в восемь сообщишь мне о своем решении. Не забыла?

– Не забыла, только я хочу домой,– заметив недовольство на его лице, я заторопилась:– Владимир Иванович, я не засну в чужом месте, не умею.

Он уступил.

– Хорошо, я отвезу тебя домой.

– Сами?– не поверила я.

– А что тебя не устраивает?

– Вы не можете, мы же с вами пили вино,– в глазах у меня был настоящий, неподдельный ужас.

Владимир Иванович засмеялся. Опять меня поразило, каким ласковым был его смех, и как он не вязался с его мрачным взглядом. Отсмеявшись, он прижал меня к себе, прошептал «Василек ты мой» и ушел одеваться.

У крыльца стояла какая-то черная большая машина, в темноте я не разглядела, какая именно. За рулем обнаружился водитель, и я вздохнула с облегчением. Владимир Иванович сел рядом со мной и как мальчишка держал меня за руку до самого подъезда. Неожиданно для меня Черных поднялся со мной в квартиру.

Моя двушка жала ему в плечах, он все время боялся что-нибудь уронить. Осторожно прошел по комнате, остановился у компьютера, перед которым стояла моя лучшая фотография, заглянул в спальню, увидел на стене портрет Валентина, покачал головой и сдвинул брови. Потом извлек из кармана мою трубку и отдал ее мне. Я решительно не знала, что делать: проявлять гостеприимство, предлагать гостю мыть руки, вести на кухню, поить чаем или это будет глупо? Тем более, что мне очень хотелось остаться одной. Черных видел мою растерянность и помог с выбором:

– Василек, напои меня чаем.

Я кивнула и стала протискиваться мимо него на кухню. Черных не пропустил, обнял и задышал где-то в районе темечка. Я растерялась еще больше. «Неужели начнет приставать?»,– от этой мысли я чуть не лишилась сознания. Как можно спать с ним? Что за кошмарный кошмар? Во всяком случае, у меня не хватало воображения представить его в постели с собой. Я напряглась и стояла, окаменев, пока он дышал мне в макушку.

– Ты все еще боишься меня?

– Нет, – я подняла глаза на Владимира Ивановича, чтобы он понял, что я не вру.

– Тогда чего ты вся сжалась? У тебя что, никогда никого не было?

«Господи, ну, зачем так орать?» – я чувствовала, как кровь затопила лицо до корней волос. Я не собиралась отвечать на его вопрос, молчала и рассматривала ворот его джемпера. Джемпер был стильный, из тонкой шерсти, благородного кофейного цвета.

– Все, все, не буду больше, не сердись, – зашептал он, опустил руки, и я выскочила из комнаты.

«Как он догадался? С ума сойти», – приложив ладони к щекам, испуганно думала я.

– Так что, чай будет?– весело спросил Черных, заглядывая на кухню.

Пока я возилась с чаем, ему позвонили. Взглянув на трубку, Владимир Иванович вышел на лестничную площадку и там ответил на звонок. Мне очень хотелось узнать, кто звонит ему и почему он делает из этого тайну. Была версия, что звонок касался Альки и Валентина, поэтому сам Черных сейчас со мной, а за мостами, на окраине города, в пятиэтажке что-то происходит. От этой мысли рука у меня дрогнула, и я уронила ложку.

Черных вернулся, присел к столу, я постелила салфетки и поставила тонкие волнистые чашки на блюдцах в цветочек, бабушкин подарок, мои любимые. Подала вазу с вареньем из крыжовника и розетки. Варенье мама варила по особому рецепту, из ягод удаляла зернышки, и оно получалось красивым, прозрачным, ягоды светились как виноград на картинах Брюллова. Я оглядела чайный стол и осталась довольна: не на приеме у английской королевы, но тоже сойдет.

Подождав, пока мой гость оценил варенье и удовлетворенно покачал головой, я задала мучавший меня вопрос:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.