Однажды после охоты остался маленький медвежонок, которого приручили, и он жил у них во дворе, для него построили специальный сарай. Работник запрягал его в тележку и ездил на Ангару за водой. Когда медвежонок вырос, пришлось его отдать в цирк, потому что он стал хулиганить. А все семейство еще долго скучало по косолапому.

Старший брат был женат, у него уже был сын, а старшая сестра была замужем и жила в Париже. Бабушка была у нее в гостях один раз и очень смешно рассказывала, как ей понравились вкусные местные деликатесы, а потом она узнала, что это были лягушачьи стегнышки (лапки), и долго блевала. Именно это слово она использовала, когда рассказывала эту историю, что было совсем на нее не похоже.

Потом, когда родные примут решение уехать из страны, они уедут именно в Париж. Бабушка останется с отцом. Они будут переписываться, присылать друг другу фотографии. На похороны отца из Парижа приехать уже никто не сможет, а фотографии сыграют роковую роль в жизни моей бабушки.

Бабушка поступила учиться в авиационный институт и училась на первом курсе, когда ей пришлось принять участие во всеобщей коллективизации. Бабушку отправили сначала учительствовать, а потом помогать налаживать новую, светлую жизнь в роли комиссара. Совсем юная девушка скакала на лошади, стреляла из маузера и была грозой местных бандитов, искренне веря в то, что скоро у всех будет прекрасная жизнь и не станет на свете обездоленных людей.

Бандиты встретили ее одну, на лесной дороге, зимой, когда она возвращалась из какого-то села с очередного собрания домой, в город. Силы были не равны. Бабушка очнулась от боли на дороге, ночью, лошади не было, начиналась пурга. Удар ножом пришелся в живот, но она осталась жива. Бабушка собрала кишки в кулак и прошла так несколько километров. Она сама дошла до города.

Рану на животе зашили, а вот ноги пострадали очень сильно – они были обморожены. Врачи лишь разводили руками. Началась гангрена. Хозяйка, у которой бабушка снимала комнату, забрала ее домой и сказала врачам, что выходит сама. Лечила какими-то травами. Не обманула. Когда мясо на ногах начало расти, нужно было обязательно ходить, чтобы кожа заживала правильно. При малейшем движении она лопалась, текла кровь, и было очень больно. Хозяйка оставляла еду далеко от кровати, и бабушка была вынуждена вставать каждый день. Каждый день она собирала волю в кулак, как тогда, на ночной дороге, кишки. Она болела очень долго и тяжело, но справилась.

С тех пор бабушка стала курить. С неизменной сигаретой в уголке рта, которая очень быстро тухла, можно было увидеть ее за любимым занятием – чтением.

Изредка она отрывала взгляд от книги, улыбалась или хмурилась – в зависимости от поворота сюжета.

Она познакомилась со своим будущим мужем, Михаилом, уже после смерти своего папы. Он стал отцом моей мамы и дяди Коли. В стране царили разруха и жуткий голод. Двое молодых людей в каком-то вшивом бараке пили чай с поцелуями. Обычная горячая вода, и после каждого глотка – поцелуй. Они обосновались в городе Черемхово, это недалеко от Иркутска. Она учительница, он – инженер на шахте. Мама и ее брат были погодки, совсем маленькие, когда их папа Михаил не вернулся с работы. Диверсия на шахте. Началась новая жизнь, без него.

За несколько лет до начала Великой Отечественной войны родственники очень настойчиво просили бабушку приехать к ним. Вот за эти письма и красивые фотографии бабушку вместе с детьми отправили на Колыму, в Бодайбо, на поселение. Это был не самый худший вариант. Моя мама рассказывала, как она ходила с большим бидоном за молоком, и в магазине ее звали «маленькой хозяйкой большого дома». Бабушку реабилитировали, но она уже успела заработать цингу.

В Бодайбо она встретила своего второго мужа. Он был военным, из Москвы, который опоздал в Кремль с фронта на свое награждение – веская причина для ссылки в Сибирь. Он потерял свою семью, но нашел новое счастье в Сибири. Родился Борис, и после реабилитации им разрешили уехать. Выехать на материк было сложно. Сначала ехали на машине, потом на корабле и на поезде. Им разрешили жить в Ростове-на-Дону. Муж доехал только до Москвы – умер от старых ран, полученных на войне. В Ростов-на-Дону они поехали уже вчетвером.

Я представляла бабушку, одну, с тремя детьми – самый младший был еще грудничком – в холодном вагоне, мчащемся в неизвестность. Я не плакала, но боль за близкого человека я научилась чувствовать именно тогда.

Попутчик был из города Балашова Саратовской области, а это далеко не Ростов-на-Дону. Он хвалил город и говорил, мол, с голода там не умрете. Так они оказались в городе моего детства. В городе Балашове.

Бабушка умела очень красиво вышивать гладью и ришелье, прекрасно вязала на спицах и крючком. Умела шить, мастерить шкатулки из открыток – одним словом, была настоящая мастерица. Очень пригодились навыки, полученные в детстве. Это помогло им выжить без работы целый год, на съемной квартире. Бабушка очень красиво вышивала постельные принадлежности, и от заказчиков не было отбоя. Затем бабушка устроилась на работу в школу, которую позднее оставила ради меня. Знаю, она любила свою работу. Я помню, как бабушку с Днем учителя каждый год поздравляли ее бывшие ученики. Приходили важные тетеньки и дяденьки, точнее, это для меня они были уже взрослые, в военной форме или просто в красивых костюмах. Огромный букет хризантем появлялся в комнате первым. Обязательно пили чай. Бабушка в этот день мне всегда казалась гордой и немного чужой, и я ее почему-то ревновала.

У нее всегда было какое-то занятие. Очень редко она сидела на лавочке во дворе, но и в эти минуты руки были непременно заняты какой-то работой – вязанием или вышивкой. Она не умела бездельничать, не умела просто болтать, сидеть и ничем не заниматься. Во дворе ее не очень любили и звали Огурчища – фамилия второго мужа была Огурцов – но произносили это прозвище шепотом. Поговаривали, что у нее «было прошлое».

Иногда все-таки она позволяла себе отвлечься и принимала участие в игре в лото. В нашем дворе был большой стол, и вечерами в хорошую погоду взрослые любили позабавиться игрой в лото, к тому же это был еще и неплохой заработок. К нам приходили из ближайших домов – наш двор славился гостеприимством. Мы, дети, залезали под стол: нам было интересно слушать, как идет игра. Очередь кричать, вытаскивать из мешка бочонки с цифрами и называть их шла по кругу. Каждый новый ведущий кричал по-своему, у каждого были свои прибаутки, так что игра превращалась в увлекательное занятие. Так мы узнали, что цифра двадцать два – «ути-ути», а семьдесят семь – «топорики», восемьдесят – «бабка», девяносто – «дед», а одиннадцать – «барабанные палочки». Под столом можно было найти денежку – мелкую монету, потерянную и не поднятую в порыве азарта.

Уходили по домам, когда становилось совсем темно. Кто-то выигрывал, кто-то проигрывал, все реагировали по-разному: смеялись, злились, обижались или молча уходили с надутыми губами.

Бабушка же закуривала свою неизменную сигарету, убирала коробок спичек в карман, и мы шли домой. Огонек сигареты догорал, а вместе с ним догорал очередной день. Как понять, выиграла она или проиграла?

– Вот я вас двуосткой!

Это означало, что мы опять нахулиганили. Баба Поля погрозила пальцем. На стене при входе на ржавом гвоздике висело что-то, похожее на ремешок. Это был наш кошмар. Ни разу нам не попадало этим предметом, но название и то, как он надежно висел на стене, могли остановить даже Зорро в тот момент, когда он совершал свои подвиги.

Баба Поля была бабушкой моей подруги Ирины. Была еще Таня, тоже ее внучка. Ирину привозили из Саратова погостить к бабушке, а Таню – из Москвы. А это, я вам скажу, уже совсем другие новости и впечатления. Мы были ровесницами. Ирина бывала у бабушки чаще, очевидно, это нас и сблизило. Ира росла без папы. Она говорила, что он работает на Северном полюсе, и поэтому у нее такая фамилия – Шубочкина: чтобы было тепло.