Лучистая поляна по обыкновению встретила путников теплым светом волшебных огней. Однако, вопреки извечному покою и неизменной тишине, на ней стояло необычайное оживление. Столпившись под деревьями, пастыри взволнованно перешептывались и то и дело печально качали головами.

Завидев Хейту и Тэша, все разом переполошились. Эйша с матерью, златовласой Ошей, сломя голову бросились к Тэшу, сгребли его в охапку и принялись судорожно рыдать от счастья. Отец его, краснобородый Шорш, тоже мигом оказался рядом и принялся строго выговаривать нерадивого сына, но за женскими рыданиями его было совсем не слыхать.

Тэш, видимо, ухитрился-таки в перерывах между рыданиями в общих чертах растолковать, как обстояло дело, потому что Эйша и Оша следом бросились обнимать Хейту. Они и без того питали к ней теплые чувства, а тут вконец растрогались. Девушку целовали и благодарили, потом снова целовали, и снова благодарили. И неведомо сколько вся бы эта суматоха продлилась, если бы из дома не показался Шарши.

Все смолкли точно по волшебству. Глава пастырей казался не просто строгим – суровым. Но Хейта знала, что за этой видимой холодностью крылась небывалая радость о том, что его возлюбленный внук вернулся домой.

Шарши пристально поглядел на Тэша и жестом велел ему подойти. Маленький постреленыш, вконец растеряв привычное озорство, опасливо втянул голову в плечи и, бросив на Хейту жалобный взгляд, понуро побрел к застывшему в безмолвии деду.

Хейте не было слышно, о чем они говорили. Шарши что-то спрашивал, Тэш отвечал, стыдливо потупив взор. Несколько раз старик поднимал внимательные глаза и задумчиво поглядывал в ее сторону. Потом он приобнял внука за плечи и перепоручил его заботливой Ашше, которая тут же увела того с глаз долой. Сам Шарши, направившись к дому, оглянулся на пороге и кивнул Хейте, предлагая ей последовать за собой.

В жилище главы пастырей было светло, уютно и тепло. Несколько волшебных светильников покачивались под потолком. Деревянная мебель, утварь и другие затейливые вещицы отбрасывали мягкие тени.

Хейта окинула задумчивым взглядом диковинный дом, давно ставший для нее привычным и родным. От мысли, что с ним тоже придется расстаться, девушке вдруг сделалось необычайно грустно и тяжело.

Шарши поймал ее взгляд, взял со стола кувшин с родниковой водой, налил полную кружку и протянул ей. Хейта приняла ее с благодарностью. Она любила родниковую воду. Прохладное питье бодрило дух, делало разум ясным, а на сердце от него незаметно делалось легче и светлей.

– Спасибо, что сберегла Тэша, – молвил Шарши.

Хейта кивнула.

– Да ты уже поди наслушалась благодарностей, – криво усмехнулся он. – А от Кхоша, конечно, первее всего?

Девушка фыркнула.

– Да. Он при встрече на добрые слова не поскупился.

– Ты прости, что отправил его, – трудно вздохнул Шарши. – Знаю я, что этот напыщенный глупец тебя не жалует. Зато сон насылать он мастер. Вот я и подумал, быть может, при случае, он выручит Тэша так, чтобы никто не пострадал.

– Да все в порядке, – равнодушно пожала плечами Хейта. – Я и похуже речи слыхала.

Шарши неожиданно посерьезнел и нахмурился.

– А вот и не в порядке. Я и Кхошу выскажу. И этим…, – он воззрился на девушку, снедаемый бессильным гневом.

Хейта печально улыбнулась.

– Оставь, деда. С людьми толковать не имеет смысла. Они не поймут. Уж точно не сейчас.

Шарши кивнул, упер в стол невидящий взор и неожиданно со всей мочи бухнул по нему кулаком.

– Они не имели права тебя изгонять! Ты ведь не замышляла дурного!

Хейта осторожно приблизилась.

– Ты ведь знаешь, что имели, деда. Старейшина волен поступать, как считает нужным во благо деревни. И он свой выбор сделал, – она вздохнула. – Да и потом… нечего мне там делать.

Шарши вскинул горькие глаза.

– Не говори так, внучка. Ты среди них росла. И они – люди. Как, в первую очередь, и ты.

Хейта мрачно усмехнулась.

– Знал бы ты, как эти люди меня ненавидят. Как страшатся волшебства. Они ведь готовы были разорвать на части и Тэша, и меня.

Лицо пастыря дрогнуло. Он опустил потускневшие глаза.

– Но ты всегда так надеялась, что однажды все переменится к лучшему.

Хейта сухо усмехнулась.

– Знаешь, для девушки, владеющей древним волшебством, я на диво недалека и слепа!

Шарши покачал головой.

– Не говори так, внучка.

– Но это так! – воскликнула Хейта. – Они всегда меня ненавидели. Всегда боялись. Ты б только видел, как они возликовали, когда Фархард меня изгнал! Небось, всю жизнь, именно этого и дожидались.

Пастырь скрипнул зубами.

– Шоргшэх6.

В глазах Хейты протаяла боль.

– Мать с дедом жалко. Я ведь из-за них не уходила. Но теперь-то уж ничего не поделаешь, – она с надеждой поглядела на пастыря. – Приглядишь за ними, дед Шарши? Одни они пропадут…

Пастырь сдвинул небесно-голубые брови.

– Ты что же, и от нас уходишь?

Насилу выдержав его взгляд, Хейта кивнула.

– Ухожу. Я все обдумала по дороге.

Шарши затряс головой.

– В этом нет нужды. Одного дома тебя лишили, внучка. Но двери другого для тебя всегда открыты.

Хейта улыбнулась и ласково его обняла.

– Благодарю тебя, деда. Но что я стану здесь делать? И сама изведусь, и вас измотаю. Да и потом, я ведь всегда мечтала мир повидать. Вот, видно, время и пришло.

Шарши долго на нее глядел, потом печально улыбнулся. Как и Лахта, он ведал, что переубедить упрямицу не удастся.

– Куда идти-то сдумала?

– В Хольтэст, – ответила Хейта. – К Фэйру. Он давно меня звал, а я все отказывалась. Стану ему помогать, исцелять, а дальше видно будет, – она вновь подступила к Шарши. – Ты только обещай за моей матерью и дедом приглядывать, хорошо?

Пастырь кивнул.

– Конечно, внученька. Обещаю.

Хейта вздохнула.

– Я, правда, с ними даже не попрощалась.

Шарши открыл рот, но ответить не успел. В тот же миг распахнулась входная дверь, и на пороге показалась заплаканная Лахта.

– Доченька! – судорожно воскликнула она.

Следом дверной проем подпер мрачный как туча Борхольд. Хейта кинулась матери на шею. Дед стоял рядом и молчал, а подслеповатые глаза были горькие-горькие.

Неведомо, сколько они так простояли, когда Лахта, наконец, отстранилась. На бедной женщине не было лица, но она изо всех сил держалась, чтобы снова не заплакать.

– Дошли так быстро, как смогли, – заговорила она. – Я, почитай, сразу к дому бросилась. Мне никто и не подумал мешать. Все судят о том, что делать с Вархом. Даже потешников втянули. Но они вроде против него настроены, – глаза ее вдруг потемнели. – Вот и хорошо. Пусть ему столько работы присудят, чтобы он руки стер и спину вовек не разогнул!

– Мама! – изумленно воскликнула Хейта.

– А что? – ничуть не растерялась та. – Из-за него мою дочь изгнали. Это я еще мало пожелала, – она пытливо огляделась. – Ты в этом доме будешь или в каком другом?

Хейта, открыла, было, рот, но слов не нашла, и просто застыла, вперив в мать широко раскрытые глаза. Лахта испытующе посмотрела на дочь, склонила голову на бок.

– Уходишь?

Девушка сглотнула.

– Да, решила до Фэйра пойти. Как ты говорила.

Лахта кивнула.

– Хорошо, стало быть, я не зря твои вещи взяла, – она обернулась к Борхольду, и тот передал ей видавший виды дорожный мешок. – Когда-то, – сказала Лахта, – он принадлежал твоему отцу. А теперь будет твоим. Я тут одежды в дорогу припасла, одеяло, немного еды.

Хейта онемела.

– Но как ты…

Лахта улыбнулась уголком рта.

– Считай это материнским чутьем, – она вздохнула. – Да и недобрая это затея жить подле деревни, из которой тебя изгнали. Чтобы каждый звук, долетавший оттуда, изо дня в день напоминал о случившемся.

Хейта с трепетом переняла вещь, которая когда-то принадлежала ее отцу, горячо поцеловала мать, а следом и деда. Борхольд прижал ее к широкой груди.