Вслед за коленом показалось бедро, потом резинка чулка, потом кусок голой ноги.

Я повернулась спиной к зрителям, быстро расстегнулась, повернулась обратно и распахнула полы халата.

Я ничего не могла слышать сквозь музыку, но знала, что где-то раздался вздох разочарования.

Иногда, решив похулиганить, я надевала халат на голое тело и оставалась сразу в одних чулках.

Но сегодня я решила поиграть подольше.

Я повернулась вокруг своей оси, бросила халат в сторону.

Потом одну за другой скинула смертоносные туфли.

И по нескольким ступенькам легко – как мне казалось – взбежала на подиум.

Запиши я все, что начала рассказывать, читатель бы решил, что речь идет о подпольном «пип-шоу», где стриптизерша себя демонстрирует, а посетители тайно мастурбируют без риска венерических заболеваний.

В России – империи тупоголовых ханжей – подобное действо считается извращением.

Несгнивающий Запад давно понял, что возможность удовлетворения сексуальных приоритетов есть залог стабильности общества.

Но мое шоу имело иную цель.

Заведение было центром планирования семьи, мужчины приходили сюда, чтобы сдать на анализ семенную жидкость.

В наши дни вся приличная медицина сделалась платной.

Стоимость услуг определяется прейскурантом, который утверждает само лечебно-профилактическое учреждение.

Одинаковая пломба из одинаковых импортных материалов в одной стоматологии может стоить две тысячи, а в другой – пятнадцать.

Пациент всегда рассматривает несколько коммерческих клиник, выбирая ту, где процедуру можно сделать дешевле.

Двадцать первый век у нас стал эрой тотальной рождаемости.

Агрессивная реклама насаждает мысль, что дети являются единственной жизненной ценностью, эту чушь подстегивают материнские капиталы.

Политика объяснима: государству, которое ничего не производит, а лишь перепродает, нужна все новые граждане, поскольку сворой нищих управлять легче, чем горсткой богатых.

Однако нынешние условия жизни таковы, что все больше супружеских пар оказываются бесплодными – особенно по причине мужчин.

Лечение бесплодия недешево, но материнский капитал манит.

Поэтому сильно развелись специализированные ЛПУ, обещающие решить проблему: от «Центров материнства», предлагающих и ЭКО и донорское оплодотворение, до заведений, ограничивающихся диагностикой и консервативным лечением с дальнейшими рекомендациями.

Наш скромный «центр» числился при женской консультации, имел общего главврача и общую лабораторию.

ЖК была муниципальной – то есть государственной, а ЦПС оказывал платные услуги.

Подобных отделений – и даже самостоятельных конторок – в городе существовал добрый десяток.

Все, как и стоматологии, занимались одним и тем же по сходной методике, но предлагали разные цены.

Борьба за пациентов, не привязанных местом жительства и умеющих пользоваться поиском в Интернете, была условием выживания. Наш главврач обладал серьезной коммерческой жилкой, сделал упор на лечение мужского бесплодия – точнее, на его диагностику.

Забор семени для анализа везде был одинаковым.

Пациенту выдавали мензурку и отправляли в туалет, где он занимался мастурбацией.

В некоторых клиниках для облегчения процесса имелись плакаты с голыми девицами или затрепанные порножурналы.

У нас вместо натужных фантазий предлагалось стрип-шоу.

Не знаю, как главврач добился разрешения на такие условия для сдачи анализов, но все было организовано всерьез.

Женская консультация, в которой ютился наш центр планирования семьи, занимала цокольный пристрой жилого дома.

Помещение строилось во времена, когда не было понятия арендной платы, а отопление стоило копейки.

Внутренняя планировка отличалась свободой и обилием нефункциональной площади. Вереницу кабинетов прерывали просторные рекреации.

Посередине пристроя открывался главный вход, за которым простирался необъятный холл, где были регистратура, гардероб, аптечный киоск и несколько диванов, разделенных кадками с пальмами.

Сейчас все изменилось согласно коммерческим временам.

Рекреации изолировали и сдали под аптеки двум различным сетям – на первый взгляд конкурирующим, на самом деле помогающим друг другу ценовой вариацией препаратов.

Вместо главного сделали два отдельных входа с торцов. Один вел в ЖК, второй – в ЦПС.

Сам наш «центр» состоял из двух помещений.

В одном бывшем гинекологическом кабинете, перегороженном ширмой, располагались регистратура и пункт приема анализов. Во втором посменно принимали два штатных андролога.

Валентина Прокофьевна была одновременно и регистратором и приемщицей. Четвертой в штате числилась Юля.

Эта пустоголовая лупоглазая дура с грехом пополам окончила медучилище. Работа аналитиком в ЦПС – где приходилось всего лишь рассматривать через микроскоп образцы и подсчитывать количество подвижных сперматозоидов в поле зрения – была вершиной ее карьеры.

«***Дуля» не урабатывалась. Анализы у нас принимались три раза в неделю, со вторника по четверг, не больше, чем у восьми человек одновременно.

Консультация, где работали две смены по пять гинекологов, за день пропускала не один десяток женщин – причем не бесплодных супруг, а в основном самых обычных.

Какие-то являлись на профилактический осмотр, какие-то следили за беременностью, но многие приходили с заболеваниями и сдавали мазок на бакпосев.

В отличие от Юли, аналитики из консультации работали целыми днями.

Лабораторией заведовала я – числилась в ЖК, получала доплату от ЦПС.

Для «медицинского стриптиза» приспособили бывший входной холл.

Сначала там все было устроено с предельной дешевизной.

Наружные окна занавесили.

В качестве подиума приспособили несколько старых столов, скрепленных между собой и покрытых бархатными портьерами, лежавшими в кладовой с советских времен. Сооружение получилось чересчур высоким, на него приходилось взбираться со стула.

Кабинки с выходом в узкий коридорчик вдоль стены сбили из тонкого пластика, окошки затянули марлей.

Стоимость анализа, на который направлял андролог, чуть-чуть увеличили по сравнению с самой высокой из конкурентов.

Выступающих главный врач отобрал сам.

Основным условием кастинга являлось то, чтобы исполнительница принадлежала к внутреннему персоналу, не имеющему контактов с пациентами.

У Валентины Прокофьевны были красивые гладкие бедра и большая грудь.

Возможно, и ей хотелось забыть о семье, потрясти телом перед чужими мужчинами. Но регистраторшу все видели, ее участие превратило бы наш «центр» в подобие публичного дома.

В результате «стриптизерш» отобралось три.

Кроме меня, имеющей дело только с аналитиками, на подиум допустили Юлю-Дулю, безвылазную из лаборатории, и медстатистика Ирину, которую знали в лицо даже не все в самой ЖК.

Все-таки Юля и я выступали в масках. Ирина не опасалась ничего и выходила на стриптиз с открытым лицом.

Мы работали по графику: я в среду, Ирина во вторник, Юля – в четверг.

Нововведение стало окупаться с первых дней.

Наш город был огромным, но невероятно убогим. Тут не имелось не только стриптиз-шоу, но даже ни одного приличного ночного клуба.

Прошло немного времени и у главного появились средства на усовершенствование зала.

Новый подиум заказали у столяра, сделали низким, снабдили ступеньками, обили толстым ковролином.

Кабинки тоже заменили, устроили звукоизоляцию, а вместо узких щелей с марлей вставили большие окна из одностороннего зеркала, позволяющего все видеть изнутри, но не пропускающего взгляд снаружи.

Принимать на анализы стали и без направления, не все мужчины приходили за результатами.

Наш ЦПС сделался городским стриптиз-клубом, хоть и с весьма ограниченным репертуаром.