Ой, на краю леса, леса

За селом,

Там гуляла парочка

Ве-се-ло.

Ой, на зоре-зореньке

Ра-зош-лись,

Только месяц их до дома

Про-во-дил…

Безошибочным чутьем раненого сердца Вероника уловила грусть в пении девчонок. Видно, им самим ещё не с кем так весело гулять до самой утренней зорьки. Или, по крайней мере, сегодня не с кем. Для кого же они плетут веночки? Будь в Пирогове какой-то праздник, они бы пошли на гуляние, а не сидели максимально далеко от него. Или их родители не пускают? Вероника не слишком обращала внимания на народный календарь: когда там Русалочья неделя, а когда Ивана Купала, кто их знает? Только знаменитую самую короткую ночь летнего солнцестояния в этом году пропустить не смогла: чёртов выпускной! Тоже традиция!

Возле пруда, где за жабьим хором почти терялась девичья песня, Веронике нравилось. Здесь спокойно. И грусть золотого вечера, и протяжная народная песня с ее простыми переливами подкармливали ее печаль, в то же время вбирая ее в себя и действуя обезболивающе. Когда кто-то разделяет твои чувства, всегда легче.

Вероника, правда, сомневалась, что вдохновенно орущие лягушки грустят, но их вибрирующее вопли резонировали в ее душе, прямо до пупырышек. От волнения или от вечерней сырости руки покрылись гусиной кожей. Вероника потерла предплечья, чтобы согреться.

Благодаря Людке, она знала, конечно, что орут в прудах не жабы, а лягушки, причем только самцы. Это их брачные серенады, так что, в отличие от поющих на берегу девчонок у лягушек личная жизнь удалась. Впрочем, будь они абсолютно счастливы – молчали бы в тряпочку. То есть, в водяной лопушок. А пока подруги не пришли, можно и покричать. Кстати, Жабокруковка всё-таки названа в честь этих крикунов, а не жаб. Просто по-украински лягушка – жабка, а собственно жаба называется иначе: ропуха. А крук – это ворон. Вероника подняла глаза к верхушкам деревьев, рассчитывая увидеть там парочку смоляных силуэтов. Нет, воронов пока не видать. Хотя, судя по названию, жаб и воронов тут положено встречать чаще, чем всех других жителей вместе взятых. Вот людей здесь на нескольких квадратных метрах полянки всего трое, считая и Веронику, а лягушек никак не меньше двадцати. Пока сходится. Почему же ни одного ворона?

– Кру! Кррру! – как по заказу раздалось сверху.

«Ух ты! Это же не птичка, а летающий слон! Как его ветки держат? Интересно, а здесь все желания сразу сбываются?» – со скрытым ехидством подумала Вероника, заранее издеваясь над собой: «Вот дурочка, размечталась!» Но скучавшему в депрессии юному организму нелогично хотелось чуда.

«Вот бы Ромка приехал сюда за мной!» – быстро пожелала Вероника, зажмурившись и сжав кулаки, словно обороняясь от собственного здравого смысла. Понимала, что желание безнадежно, но спешила загадать, пока бесцветное тоскливое настроение снова не одолело ее.

– Круу! – как-то укоризненно каркнул ворон, тяжело взлетел и пропал за деревьями. Словно предупреждал о чем-то. Мол, что ж ты, мать, желание на невыполнимую ерунду потратила! Я же помочь хотел. Ты бы ещё луну попросила. А говорили, отличница, умная должна быть!

Вероника пожалела, что позволила горьким мыслям отравить ее сельскую идиллию. Она снова сосредоточилась на золотом небе и почти неподвижных верхушках осин и акаций, живой стеной отделяющих улицу от полянки с прудом. Эх, если бы в мыслях поставить такую стену, чтобы ничего не видеть и не слышать. Хочешь заглянуть – тогда пожалуйста, а без спросу чтобы ни одна жаба… мысль не проскочила!

Она смотрела и смотрела на облака, их края желтели и наливались солнцем, будто жарились. А потом стали аппетитно румяниться розовыми боками, когда солнце спустилось ниже. Лягушки притихли. Девчонки-певуньи давно убежали, в просвете между веток повис тонкий месяц. Только по нему Вероника сообразила, что запад совсем не там, где она думала, а ее интерес к цвету облаков – чем дальше, тем более гастрономический, а не художественный. Румяные, пышные, они напоминали зажаристый омлет и намекали: пора ужинать!

Выйдя на улицу, на обратном пути Вероника ещё полюбовалась настоящим закатом. Оказывается, прежнее буйство золота – всего-навсего отражение, искусственное и мелкое, как выкопанный на лужайке пруд. Во всех смыслах расширив свой горизонт, «дачница» вернулась в дом, уплела омлет с помидорами, и только собиралась забраться на диван и для приличия почитать что-то по программе, как пронзительно запищал телефон.

«Мда, это хуже, чем крики жаб, – недовольно подумала Вероника. – Нужно сменить сигнал».

– Привет! Куда ты пропала? – исключительно жизнерадостно затрещала Людка. – Встретила в магазине твоих, мне сказали, ты ушла в монастырь, или в подполье… или просто решила землянку в лесу вырыть, я толком не поняла. Но пока у тебя не отобрали последнее средство связи с огромным миром, и, главное, со мной, рассказывай!

Тон подруги не терпел возражений. Отвязаться, сказав: «Знаешь, созвонимся завтра, я читаю вопросы по географии!» – от нее не получится. Да и не хотелось. Родной Людкин голос успокаивал получше жабьих серенад. Она умела подколоть Веронику так, что та, даже из самой глубины депрессии не могла не ответить, и волей-неволей немного отталкивалась от дна.

Услышав план «самоизоляции», Людка немедленно стала над ним, мягко выражаясь, иронизировать. Хотя против самого отъезда «на дачу» не возражала.

– Глянь-ка, в твоем захолустье даже связь берет! Или ты на крышу влезла, чтобы сигнал поймать? Кровопийцы не загрызут?

– Издеваешься, мы в одном городе, вообще-то находимся! Почему бы тут связи обрываться? И комаров вокруг нет. Я в доме, так же, как ты! На диване сижу!

– Удивляюсь, что не лежишь на печке! – хохотнула Людка. – Это мы-то в равных условиях? Когда я сижу на балконе в крутом спальном массиве столицы, на пятнадцатом этаже, куда даже комары не долетают, а ты – в дальнем углу Жабокруковки? Без воды, без интренета, с удобствами во дворе?

– Кстати, все удобства в доме, включая интернет, наверное. Я нарочно не брала смартфон и ноут, чтобы не отвлекаться. Так что проверить не могу. Но, судя по остальным приметам, тут всё на уровне. И вообще, видела бы ты это «село»! Над каждой развалюхой спутниковая тарелка торчит, ездят на внедорожниках, со всех сторон сплошная цивилизация, даже тошно! Хорошо хоть я живу среди частных домов, а то проезжала тут всяких монстров из стекла и бетона, сверкают так же нагло, как в центре!

– Ой, и что там сверкает? Офис городской свалки?

– Пивзавод, кажется.

– Ого! Тогда я тебе даже завидую. Весело живешь! Только окошко на ночь плотней закрывай, мало ли какие пары в атмосфере, еще отравишься, кошмары приснятся. И с утра пивное похмелье будет! – Людка хихикнула и спохватилась, перешла на тревожный тон: – А скажи, у тебя там подвал или чердак есть?

– За домом точно какой-то каменный сарай есть, то ли гараж, то ли погреб. Там замок висит, не знаю, что внутри. А подвала вроде нет. Только кладовка. Хотя лестница наверх есть. Я не проверяла, там жилой чердак или склад, или просто выход на крышу? Ещё не лазила.

– Так чего ты ждала весь день? Жаб и воронов считала? Чердак это же для фильмов ужасов первое дело! Вернее, второе. Подвал всё-таки лучше… Но! Я слышала, в сельских домах на чердаках часто хранят гробы. Новенькие, на всякий случай, вдруг пригодятся, а тут уже твой размерчик готов, чтобы долго в очереди не стоять. У тебя на чердаке гроба нет?

– Прекрати, глупости молоть! – почти взвизгнула Вероника. Ей впервые показался пустой дом неуютным, слишком большим и… чужим. Со своими тайнами, о которых она понятия не имеет. Ведь дом точно очень старый, только снаружи на нем тонкий слой евроремонта. А что внутри?

– А на мельницах живет нечистая сила, – не унималась Людка. – Ты же где-то возле Пирогова, да? Там точно есть мельницы!