Я же уже изнемогала от запаха его парфюма. Сидела в кофте на голое тело, в штанах на голый зад, потому что трусики мои в этом доме затерялись, и думала о том, что одежда на мне лишняя.

– Что со мной происходит… когда ты рядом?

Мир становился другим, смещался. Он становился нашим, на двоих. Хотелось касаний, объятий, хотелось смеяться вместе, приговаривать вместе. Вот, оказывается, как ощущается, когда тебя понимают.

«Чувства? Химия? Притяжение?»

– Так мы едем?

Улыбка на его губах действовала, как афродизиак.

– Не сегодня.

Новый поцелуй. Чуть глубже. Но все еще «отпускающий».

– А сегодня? Сейчас?

– Сейчас… я снова тебя хочу.

– Я хотел тебя шесть дней. Без перерыва.

Он будет это делать со мной. Как хочет. И я буду хотеть того же.

– Так… люби меня.

И он любил. Уже в спальне. Совершенно иначе, чем в первый раз, глубже. Неторопливо, нежно и не очень, распластывал под собой, укрывая, топил в дурмане наслаждения.

Дальнейшая ночь из-за странной сигареты помнилась мне обрывками. Помнилось, что хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась, как и Крейден в моей жизни. Чтобы длились бесконечно его ласки, чтобы притягивал еще ближе, как канат, его взгляд.

Теперь он был во мне глубоко. Во всех смыслах.

Хорошо, что это не тяготило. Пусть завтра…

После его пальцы скользили по моей спине, делали массаж; поцелуи в шею, плечи. А чуть позже широкую мужскую спину, сидя сверху на выпуклых ягодицах, массировала я.

И уснула там же. Прижимаясь щекой к странной татуировке.

Утро всегда бескомпромиссно. У него нет жалости. И любую, даже самую лучшую вечеринку, произошедшую накануне, утро всегда превратит в комканные салфетки на столе, сигаретный пепел на колонках, сморщенный сыр в тарелках. Оно снимет с тебя розовые очки и спросит: кто ты сегодня? Где ты? Зачем ты?

Стылый воздух шел изо рта паром. Холодно. Поразительно теплый вечер обернулся противоположным рассветом – практически морозным. Пустынная улица; блеклая заря над домами. Я шагала к метро.

Это утро могло стать другим, если бы не звонок на телефон Крею, ни слова после: «Я должен идти. Работа». Работа. У всех работа, и неважно, что выходной. Я попросила его высадить меня на пересечении аллеи Вязов и улицы Гербера, сказала, что оттуда мне недалеко до магазина. Форс наверняка догадался, что спорттовары закрыты в половине восьмого утра, тем более половине восьмого утра в воскресенье. Но ничего не сказал. Не обмолвился даже, увидимся ли мы еще, не спросил мой номер, не оставил свой.

Его касания еще горели на моей коже, мое сердце все еще таяло от тягучих взглядов, перекочевавших в память.

Он был? Он есть?

Если все закончится сейчас – наверное, так было бы правильно, – я не сломаюсь. Переступлю, пойду дальше, помечу эту ночь в голове, как лучшую, буду все остальные с ней сравнивать. Мы не переживем ни ссор, ни обид, ничто не запятнает мимолетное свидание – идеальное по всем параметрам. Только часть меня навсегда уедет с тем, кого зовут Крейден Форстон, в машине, в неизвестном направлении. Даже если водитель не будет об этом знать.

Мы умеем не помнить. Мы умеем притворяться, что не помним.

В восемь утра выходного люди спят, и оттого улицы пустынны.

Не спят только Девенторы.

Именно они сейчас и направлялись мне навстречу.

Они всегда ходили по двое. Иногда по трое, но очень редко. И внешне напоминали людей. Обычные мужчины, разве что всегда в черном, всегда крепко скроенные. Их еще издалека выдавали плащи, которые они носили в любую погоду – дождь, снег, морось, туман. Только летом их одеяния менялись на более легкие, но мрачные тона тканей сохранялись. Они никогда ничем не пахли, не повышали голос; от них, как рассказывали, невозможно было сбежать. Собственно, я и не пыталась. За всю жизнь меня останавливали двадцать один раз – просвечивали, просматривали, пугали до колик, отпускали. Каждый из этих разов я помнила очень отчетливо.

«Только не теперь, только не сейчас…»

Совершенных мной грехов этой ночью добавилось.

Сворачивать некуда. Переходить дорогу – все равно, что кричать «виновна!», все равно, что махать красной тряпкой перед шимпанзе. До спуска в подземку осталось сто метров – мне просто нужно пройти мимо. Просто. Мимо…

«Ни о чем не думать, сохранять спокойствие».

– Остановитесь, мисс.

Послышалось, когда мы поравнялись. И куда-то вниз ухнуло сердце.

Нужно было просто стоять.

Нет, вокруг не возникало силового поля, удерживающего тебя в ловушке, но всегда казалось, что оно есть. Их голоса, похожие на людские, звучали с неуловимым эхом.

«Просто стой. Просто не дергайся».

Я изменила этой ночью собственному парню. И не один раз…

«Это не считается. Мы не женаты…» Это не грех.

Я размышляла о том, как отомстить бывшему, я предложила взорвать его машину…

«Заткнись».

Верно. Просто не думай. Просто заткнись.

На них черные ботинки, как на военных. Плотные джинсы… Я никак не могла заставить себя поднять глаза на того, кто теперь стоял напротив. Один четко по прямой напротив тебя, другой всегда сбоку – страхующий? Или же при таком расположении внутри образовывался невидимый «контур»?

– Смотрите на меня.

«Зачем? За что?» Может, им просто нечем заняться? Улица пустынна…

Нет, это не больно – никто не ввинчивается в тебя буром, не разрывает мозг надвое. Вторжение вообще никак не ощущается.

Голос будто человеческий, и будто нет. Но больше всего меня пугало, когда в чужих зрачках появлялся вокруг радужки двойной обод, еще одно черное кольцо – страшно. А после тебя «вдыхали» – все твои мысли, чувства, воспоминания. Именно этот момент я переживала теперь с дрожью, с ледяной мыслью о том, что, если меня сейчас загребут, я не успею попрощаться с отцом. Не успею ни объясниться, ни обнять, и получится, как с его молодой женой… Меня вечером, если вдруг попытается, не найдет Форс, обо мне будет горевать примитивный, но искренний Итан…

Между этими двумя, которые взяли меня в «полуквадрат», я даже мерзнуть перестала.

Тот, кто сканировал – высокий мужчина с двойным кольцом в глазах, темноволосый, равнодушный, – походил на робота. Слишком безэмоциональный.

Я же успела ощутить все – стершееся в памяти прошлое, отстраненное будущее, которое может не сбыться. И лучше всего настоящее: эту улицу без людей, не разошедшийся еще окончательно утренний туман, чуть натертую промежность. Кажется, я даже пахла до сих пор Форсом…

Секунды тикали медленно и громко.

«Больше всего будет жаль отца…»

Этого не существовало в реальности, но казалось, что пространство вокруг Девенторов клубится черным. Не увидеть прямым взглядом, но вот неверным боковым зрением… Их ненавидели все – дети, старики, женщины, мужчины. Их боялись больше, чем бога или черта, на них часто нападали. Люди больше не воевали друг с другом, никто не воюет внутри касты, когда появляется общий «враг». Никто до сих пор не был уверен, возможно ли их убить…

«Супермысли, когда один из них смотрит тебе в глаза. Так держать, Лори…»

Наверное, так называла бы меня мама, если бы не скончалась, когда мне было полтора года. Лори… Может быть…

– Вы свободны.

Когда это прозвучало, когда передо мной расступились, обошли и оставили стоять позади, как обгорелую балку после пожара, я поняла, что ноги мне не подчиняются. Что из мышц выкачали ток.

Еще раз ко мне подошли уже в поезде, в пустом качающемся вагоне. Дважды за одно утро? Невыносимо.

Когда в чужих глазах вокруг радужки – на этот раз голубой – возникло двойное черное кольцо, приятный женский голос как раз вещал на фоне: «Если вас остановят, не сопротивляйтесь, оказывайте содействие. Девенторы призваны держать порядок в нашем обществе. Помните, что они работают на благо и во благо…»