Деян подходил к задней стороне дома Баруха, ограждённого со всех сторон глиняным, как и все строения, забором. В этом месте к нему примыкала с плоской крышей лачуга, которую они перегородили и приспособили одну часть под кузню, а другую – поменьше, себе под жильё. Ночью, спасаясь от жары, они часто спали на этой плоской крыше, хоть чуть-чуть обдуваемой ветерком. А Станята вообще чуть ли не целый день проводил на крыше, с которой было видно и сад у соседей, с растущими там деревьями, цветами и кустами, и вся улица, с проходящими по ней людьми, и задний вход в дом Баруха, откуда он мог прийти к ним, и снующих по своим делам его слуг и рабов.

Деян издали увидел сидящего на крыше Станяту. Передав ему узелок с едой, он перемахнул через забор.

– Скорей, Деян, скоро он придет, – Станята никак по-другому не называл Баруха, только «он».

Деян мимоходом сунул гостинец в руки Станяты, забежал в кузню и прошмыгнул в каморку, где быстро сбросил с себя халат, рубаху и на голое тело набросил кожаный фартук. Людота мехом нагнетал воздух в горн, вокруг которого были наложены камни.

– Ну что, Деян?

– Нашёл покупателя, еду купил.

– А что невесел?

– Богуш сказал, что Драговист умер.

Людота нахмурился. Эта весть огорчила. Зачем теперь делать оружие, если не стало воеводы Драговиста, с которым все связывали надежды на спасение.

– Ещё он сказал, что пока подождите с оружием, так как прятать негде.

С крыши спрыгнул Станята:

– Он идёт, и ещё один с ним, пузатый такой.

– Деян, а ну-ка подбрось углей в горн, – Людота энергичнее начал качать мехами, после чего огонь ярче загорелся, и в кузнице стало ещё жарче.

К кузнице подошёл Барух с таким важным на вид арабом, что Людота усмехнулся, вспомнив, как его назвал Станята. Действительно, живот у араба сильно выпирал вперёд, а шеи вообще не было видно: плечи и сразу голова. И казалось, голова вообще не могла поворачиваться в отсутствии шеи, если ему нужно было посмотреть в сторону, то поворачивалось всё туловище, и от этого казалось, что владетель такого живота надменно смотрит на окружающий мир.

Барух, видя ярко пышащий огнём горн, и чувствуя уже на подходе к кузнице его жар, остановился, не доходя до кузницы, и крикнул:

– Людота, выноси меч! Почтенный Ясир бен Джазим Багдади желает его посмотреть и купить.

Людота перестал орудовать мехами, подмигнул Станяте, на что Станята улыбнулся, и вынес Баруху меч, выкованный им.

Барух принял его двумя руками и повернулся к покупателю:

– Взгляни на это чудо!

Араб с проворством, которое от него не ожидали вследствие дородности тела, взял меч, положил себе на голову и пригнул к ушам за оба конца, а затем отпустил, – меч вернулся в прежнее состояние. Затем он взглянул на клинок: по нему шел волнистый узор из сплошных изогнутых линий.

Людота положил на деревянный чурбан толстый гвоздь и знаком предложил арабу перерубить его. Ясир взмахнул мечом и рубанул по гвоздю. Гвоздь разлетелся на две половинки. Араб начал разглядывать клинок, но нигде не заметил вмятин. Под конец он достал свой меч и с размаху ударил им по мечу Людоты. На мече Ясира бен Джазима Багдади остались зазубрины. В знак восхищения он зацокал.

Барух взял у него меч, повернул его лезвием вверх, достал шелковый платок и легким движением набросил платок на клинок. После соприкосновения с лезвием на землю упали две половинки платка.

– Я покупаю его. Сколько за него возьмешь, Барух?

– Ну, ты же знаешь, уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, что такой меч стоит столько золота, сколько весит сам.

Ясир чуть подумал и согласился:

– Он того стоит.

Деян, услышав это, очень удивился и, чтобы Барух не узнал, что он понимает их разговор, быстро отвернулся.

– Но я хочу, – продолжил Ясир, – чтобы на мече была надпись: «Я владетель мира».

– О-о, это замечательно, – залебезил Барух, – но только что подумает халиф, если узнает, что у тебя есть меч с такой надписью. Не лучше ли будет, если написать: «Во имя Бога благого и милосердного!», или, например, «Владетель прославится».

– Да, ты опять прав, пусть будет «Владетель прославится». Когда мне можно будет забрать меч?

– Деян, за сколько дней ты на мече сделаешь надпись «Владетель прославится»?

– По-славянски или на его языке?

– Конечно на его.

– Дней за десять можно… Ты только напиши на пергаменте, что надо написать, а я сделаю.

– Сделай за пять, ладно за шесть дней, и не днём более. Сделаешь, – принесу баранины, – Барух повел гостя прочь от кузницы.

– Уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, ты можешь забрать свой меч через шесть дней. Позволь получить задаток.

Ясир молча кивнул и передал Баруху мешочек с серебряными монетами. Барух подкинул на ладони мешочек и оценил его вес. Он смотрел в спину уходящего Ясира и улыбался. У него была причина радоваться. Меч Людоты, который он подобрал при его пленении, уже окупил перстень, подаренный Саадет ибн Юсуфу, и принёс ему прибыль. А все двадцать семь мечей, реализованных ранее, уже принесли Баруху значительную сумму, которая состояла из арабских серебряных дирхемов и золотых ромейских солидов.

Деян проводил взглядом ушедших Баруха и Ясира и вздохнул:

– Хороший меч. Жалко отдавать такой в руки недругов.

– Не жалей, братко, – засмеялся Людота. – Да, меч красивый, и рубит хорошо. А я такой меч только на стену для красоты повесил бы. Сколько ты со мной работаешь, а до конца не осознал, что при таком способе ковки такой меч ничего не боится, кроме холода. А на морозе он ломаться будет. Представляешь, если опять они к нам сунуться… А так, пускай между собой воюют.

Станята, услышав такое, даже взвизгнул от восторга.

Деян продолжил:

– Барух сказал, что этот меч он продаст больше чем за триста византийских солидов, а рабы на базаре продаются от двадцати до шестидесяти солидов. Да за эти деньги нас бы давно выкупили. Может, доделаем тот меч, о котором не знает Барух, продадим и выкупим себе свободу?

Людота усмехнулся:

– Ты зарежешь курицу, которая несёт тебе золотые яйца? То-то и оно. И нас, я думаю, никогда не продаст, да, мне кажется, он и не отпустит нас, когда мы сделаем эти проклятые восемьдесят мечей.

– Что же делать-то?

– Не знаю, – пожал плечами Людота.

– Может убежим? – встрял в разговор Станята.

– А что? – подхватил идею Деян. – Давай доделаем кинжалы и меч, продадим, купим коней и только нас и видели.

– Не спеши. Надо все обдумать, кинжалы и меч доделать, покупателя найти, коней достать.

– У Рашида купим. Я его иногда на базаре вижу.

– Давайте доделаем поскорей. Я вам помогать буду, – у Станяты загорелись глаза.

– Вот с утра рано вставай и помогай, – заулыбался Людота. – А на сегодня сделаем отдых. А теперь, – продолжил Людота, – закрывай дверь, мыться будем.

Дверь в кузню закрыли, все разделись, и Людота большими щипцами взял один из раскалённых докрасна камней, которые нагревались у горна, и бросил в чан с водой, затем ещё, и ещё… От этого поднялся такой сильный пар, что всех троих обдало жаром. Наслаждаясь этим жаром, все трое завопили от удовольствия.

– Эх, сейчас бы березовый веник сюда… – заметил Деян.

Вымыв Станяту и выпроводив его из кузницы, Людота и Деян с наслаждением ещё поддали парку и попарились вдосталь.

Вымывшийся Деян вышел из кузницы и услышал шёпот Станяты, как обычно сидевшего на крыше:

– Деян!

Деян глянул вверх и увидел взволнованного Станяту, одной рукой зовущего к себе Деяна, а палец другой прижался к губам, означая не шуметь.

Деян осторожно залез на крышу. Станята молча указал на соседний сад. Там, уткнувшись в согнутый локоть, лежала на траве девушка и громко рыдала. С юношеской безрассудностью Деян спрыгнул с крыши в соседский сад и бесшумно, как кошка, пригнувшись, чтобы его не заметили, двинулся к плачущей девушке, которая рыдала, не замечая ничего вокруг. Он осторожно коснулся её плеча. Девушка встрепенулась и по инерции загородила лицо накидкой из тонкой ткани, закрывающей волосы и шею, но оставила открытыми заплаканные в слезах глаза.