\

- Босс, твоя жена здесь, - говорит Коффи, когда Стайлз заходит в их контору, остывшую из-за двух потолочных кондиционеров, но при том провонявшую канализацией, жареным чесноком из ресторанчика под ними и пятью парами потных подмышек. - Ждет в твоем кабинете минут двадцать. Сногсшибательная же у тебя женщина. Так и подмывает согрешить, - смеется он. Кейт закатывает глаза.

- Тебе пятьдесят семь, старый ты хрен, - говорит Рамирес неодобрительно.

- К твоему сведению, у меня там все работает похлеще, чем у молодого паренька. Иначе было бы у меня шесть детей?

- На моей родине с тебя бы содрали восемь средних годовых, - замечает Тун Ли.

- Так ты поэтому эмигрировал? Еще небось наделал своих китайских детей в Чайнатаун, а потом смотался от обязанностей в Адскую кухню. А босс тебя взял, потому что он не расист.

- Так ты же свою черную жопу тоже в Адской кухне просиживаешь.

- Моя жена белая, сукин ты сын.

- Сти, твой кофе. Двойной эспрессо без молока, как ты и просил.

Ее силиконовые сиськи снова вывалились из лифчика.

- Стайлз, - поправляет он ее.

- Босс, жалеешь, что в свое время сэкономил на шумоизоляции? - орет ему Коффи. - Бьюсь об заклад, что есть несколько игр, в которые вы с женой смогли бы сыграть. Подогнать тебе старую форму ФБР?

- Знакомьтесь, Коффи - бывший юрист с блестящим интеллектом и отличный отец, - Стайлз захлопывает за собой дверь. В его кабинете пахнет мебелью, ненатуральной кожей и его женщиной. - Привет.

- Привет. Подумала, ты будешь не против пообедать вместе.

На Лидии ее дизайнерский брючный костюм в тонкую полоску, круги под глазами густо замазаны консилером. Если бы она не спала так плохо все прошлые недели, а он не будил бы ее и они не занимались любовью, им было бы тяжелее построить их будни. Нужно уделять время друг другу, советовал психолог. Так или иначе, он всегда будет ее любить. Но пройдет еще немало времени, прежде чем он начнет снова ей доверять.

- Ты прекрасно выглядишь.

- Спасибо.

Иногда ему кажется, что они не справятся. Трудно найти свежую тему для часового разговора с тем, с кем ты разговаривал всю неделю. Особенно когда запрещено говорить все время о вашем ребенке и домашних делах.

- Так твоя мать уехала в Италию?

- С адвокатом по бракоразводным процессам, в его резиденцию в Милане, по-моему. У нее с ним роман, он младше ее на семнадцать лет. Знаешь, когда мне было пятнадцать, я уверяла себя, что у меня нет ничего общего с матерью. А теперь невольно узнаю в ней себя, - хмыкает Лидия. - Они с отцом научили меня правилам поведения и тому, что ничто в этом мире не длится вечно: браки разваливаются, сломленные разочарованиями, обязательствами и отсутствием секса, дети вырастают и начинают тебя ненавидеть, а лучшая позиция после развода, чтобы не выглядеть особенно унизительным и не лишиться своих деловых связей, - это обойтись без адвоката, разбирательств в суде и сказать, что вы остались друзьями.

Стайлз замечает, что она старается сохранить самообладание, сдерживая злость на родителей, проданные права на фотосессию в популярный глянец и банковские счета, и попутно не расплакаться, хотя он ее муж и не стал бы ее за это винить. Ей всегда нравилось ощущать себя с ним командой, союзом двух людей, в отличие от ее родителей или многих других пар, которые были перед ее глазами, когда она росла.

- Мы воспитываем отличного парня, и это твоя заслуга. Пусть в остальном не все гладко, не сравнивай себя ни с кем.

Стайлз наклоняется, чтобы провести рукой по ее щеке, и Лидия перехватывает его ладонь. Он видит, что она любит его, и ему этого достаточно.

- В следующем году, - говорит она. - Съездим в отпуск, попробуем еще. Если удастся забеременеть, купим квартиру в Верхнем Ист-Сайде. Будем растить наших детей вдали от бизнес-районов, запущенной экологии и круглосуточных джаз-клубов. Дай мне полгода. Всего шесть месяцев. Утрясти все сделки.

- Только не надо идти на это ради меня, - замечает он более раздраженно, чем хотелось бы. Они снова вернулись к статистике предполагаемых разводов и списку разочарований, усиленно испытывая терпение друг друга, думает Стайлз. Но потом она смотрит на него так, что он вспоминает, каково это - быть связанным с человеком, который вызывает у тебя не обиду и глухую ярость, а предвкушение счастья и неутоленный сексуальный голод.

- Я тогда не была готова. Появление Томаса в корне все изменило: лишило меня привычного режима, отняло мой тщательно спланированный распорядок, все то, что прежде определяло каждый мой день с утра и до вечера. Мне необходимо иметь цель, необходимо к чему-то стремиться, что-то преодолевать и чему-то способствовать. Мне необходимо что-то делать. Я не знаю, что стало бы с нами, не родись Томас. Я бы не поняла самого главного. Я хотела ребенка. И я хочу, чтобы мы сделали это снова. Чтобы он знал, что его ждали. Я хочу совершить то, чего не совершила как мать. Как жена. То, чего лишила Томаса.

Но Стайлз ничего не отвечает. В последнюю среду сентября в три после полудня звонит Мелисса и говорит, что у его отца был сердечный приступ и он так и не пришел в себя.

========== гонзо-спасение затонувших ценностей и снова «кэмел», синие ==========

Комментарий к гонзо-спасение затонувших ценностей и снова «кэмел», синие

Инстаграм-посты героев в хэдканоне фика: https://vk.com/wall-128924855_110. Правда, в таймлайне не этой главы и не глав до, но в таймлайне “Хейл-Стилински-Арджент”. Чтобы вы знали, чего еще ждать :)) Дайте мне знать, что думаете об этом)

Следующая глава - временной скачок в пару месяцев.

Упакуй багаж, оставь этикетку с именем, объясни, что Бог заплатил за тебя.

Уборщик возле медленно двигается по линолеуму, скрипя дешевыми резиновыми тапками, двойные щетки полотера издают ровное гудение. Запах моющих средств забивается ему в нос вдобавок к больничной вони отделения реанимации. Его отец лежит за толстым стеклом в палате интенсивной терапии. Вокруг пищащие мониторы, он сам на навороченной кровати нового поколения, с пластиковыми трубками в носу и отекшими запястьями. Сильно постарел.

- Реаниматолог принял решение ввести его в медикаментозную кому, - говорит Мелисса, словно Стайлзу и без того не ясно, что он не спит. - Организм был ослаблен и не справился с последствиями поражения клеток мозга. Следующие двадцать четыре часа будут решающими.

- И что это значит? - Стайлз раздражается. Ему хочется наорать на Мелиссу за ее спокойствие, но вместо этого он срывается на уборщике, попутно отпинывая гудящий полотер. - Все санитарные работы проводятся в первой половине дня! Убери это, мать твою, в сраную подсобку вместе со своим сраным си-ди-плеером! Это, блять, больница, ты драишь пол в отделении, а не в «Хард Рок Кафе»! Кусок дерьма.

С восьми у него те же головные боли, что были у мамы. Иногда он так же сильно ненавидит шум телевизора, свет люминесцентных ламп и пустую болтовню в холле. Но за последние двадцать лет это уменьшилось за счет постоянной боли в желудке.

В конце его рецепта есть мелкий шрифт.

Прямо перед объяснением дозировки, но после инструкции, есть список побочных эффектов.

Понижение аппетита, тошнота/рвота, боль в животе, сонливость, судороги, беспокойство, учащение дыхания, галлюцинации, агрессивность, паника. Могут возникнуть иные побочные действия кроме перечисленных. Не принимайте препарат во второй половине дня. Не смешивайте с другими лекарственными средствами. О любых побочных эффектах, либо о тех, что вызывают особенное беспокойство, немедленно сообщите врачу.

- Стайлз? - голос Мелиссы тонет в ватной ушной глухоте и гудении в затылке. Его начинает сильно мутить от запаха антисептика, хлорки и стирального порошка с ее формы. - Ты меня слышишь?

- Мне нужно к отцу.

- А ему нужны двадцать четыре часа в полной стерильности палаты интенсивной терапии. А мне нужны горячий душ, хоть какой-нибудь ужин и восьмичасовой сон, потому что я все еще не обладаю сверхъестественной способностью быть на ногах двое суток на одной пачке сырных крекеров анестезиологов. Так что иди домой, милый. Сегодня тут дежурит заведующий, а я не собираюсь потерять последнюю работу, - говорит Мелисса, выталкивая его из отделения.