– Стайлз клялся и божился отправить обратно каждый.

– Не отправил, - догадливо замечает Скотт. - Так он звонил тебе?

– Да. Сказал, что сдают телефоны до конца пребывания в Куантико. Снова извинялся.

Скотта полосует. Фактически - от упоминания одного. Сразу все вспоминает, мне жаль, брат. Что целовался с ней. “Нет, Сти, не жаль”, - головой качал.

Лидия облепляет его мозолистую ладонь тонкими, стянутыми замшей перчаток пальчиками, опуская голову ему на грудь: ты здесь, чтобы в себе не копался - не заслужил, понял?

– Не смог дозвониться до нее. Ни разу.

Лидия не просит дать ей время - для ясности. А на тридцать седьмом лифт тормозит, и Скотт думает, что их с Малией “сколько” разве что в ярдах, когда пыхтишь-пытаешься туда, наверх, а все равно по пролетам - вниз.

/

Он говорит ей о Кире. Невзначай вставляет между очередной порцией бэглз на его тарелке и дорогим кофе: мама звонит мне в скайпе каждую пятницу. И, кстати, недавно встретил Киру в супермаркете, и мы переспали.

У Скотта полный боли взгляд, который прячет в расковырянном слоеном кольце с сырной начинкой. Оттягивает вилкой плавленную нить, а в секунду следующую утыкается в живот, пока по голове его гладит, утешая, успокаивая, я рядом, мой мальчик-бардачок. Из Скотта МакКолла вычерпать можно что угодно: от пленочной боли до разочарования в полиэтилене черепной. Скотт устал.

– Не ищи в этом то, чего не совершал, - Лидия обхватывает его лицо ладонями - они теплые и пахнут домом. Он накрывает своей рукой. - Ты еще не раз ошибешься. Считай это, - она осекается.

– Доказательством того, что люблю ее? - он продолжает.

– Что стакан больше полон, чем пуст.

/

Скотт берет станок Стайлза, и после Лидия гладит его по выбритой щеке и называет красавчиком. Она застегивает на нем рубашку, и ткань собирается в складки на его теле при любом движении.

– Она мне мала.

– Ничего подобного. Я купила ее Стайлзу в прошлом месяце.

– Так куда мы идем?

– Увидишь, - Лидия в черном платье, меховой курточке поверх и с усмешкой, растянутой на пухлых губах. От Лидии шлейф Шанель номер пять тянется до самого парадного.

Они идут вдоль пестрых витрин фешенебельного Бродвея, залитого огнями, не спеша, Лидия держится за его локоть и выдыхает облачко пара, а затем замирает вдруг - себе же запретила - возле одного из дизайнерских бутиков с ценниками в годовую скоттову зарплату.

Но подрывается тут же, коря за то, что оступилась, дальше тянет, идем, Скотт, здесь не на что смотреть. Хорошо, разве что на платье свадебное, в котором я хочу выйти за него-идиота.

– Давай зайдем, - предлагает он до нелепого просто. Почему нет, магазин лишь, не Белый дом.

– Нет. Нет, мы спешим, - она нервно дергается, глупая, думаешь, я не знаю? Держит марку неприступной девочки и при нем зачем-то тоже. - Я туда не зайду, Скотт.

– Хотя бы раз сделай то, чего хочешь сама, а не что от тебя требуют другие.

– Только если примеришь смокинг, который я для тебя, дорогой, выберу.

– Мы говорим обо мне?

– Мы говорим о свадебном салоне, в который ты - надо же - собираешься зайти. Это смешно, Скотт. И нелепо. К тому же, трата времени, причем совершенно пустая.

И она оборачивается, и всполохи неона крадут то, что так настойчиво прячет, когда вдруг твердо:

– Я примерю, - руку протягивая, обхватывая ладонь ее нестерпимо нежно. Знает: у надменности в вывернутом швами-рубцами - домашний очаг и ребенок от Стайлза Стилински.

/

Она расправляет складки на юбке самого красивого свадебного платья, которое Скотт когда-либо видел. А он между тем путается в галстуке, затягивая концы атласа, господи, скажи, что я делаю не так.

Лидия касается его оголенной вспотевшей шеи почти невесомо, глупый, кто так завязывает, это платтсбург, а не морской узел.

– Я ни на что не гожусь?

– Я бы вышла за тебя. Но ты видел меня в свадебном платье, а это - одна из частых причин неудачной женитьбы, - Лидия цокает языком, но улыбается затем почти тут же. И в ямочках Скотт находит кое-что запрятанное так глубоко, что есть в четверых только - Айзеке, Ардженте и их двоих.

– Мы с Эллисон выбрали это платье шесть лет назад. Оно было единственным в коллекции, а в этом году модель снова вернули в продажу.

– Но оно все еще здесь.

– Поднялось в цене после того, как Вера Вонг представила его на неделе моды в Милане как классику бренда. Сейчас оно одно из самых дорогих в мире, - Лидия оглаживает бока расшитого корсета. Думает об Эллисон. Он тоже. Им было шестнадцать, и они были все так же банальны и влюблены - свадьба, рассадка гостей и имена детей в накидку к объятиям в лесу в ее день рождения. Эллисон примеряла его фамилию и прятала вкладки в браузере после каждой пижамной вечеринки с Лидией. Скотт не знал, что они смотрели дальше с уверенностью в одном: Бикон Хиллс не был их последней остановкой. Но он был.

– Нам пора, - Лидия напускно-безразличный тон возвращает в секунду. Будто все это - кинопробы, у вас есть пять минут, чтобы сыграть драму. Спасибо, свободны.

Скотт стаскивает с себя баснословно-люксовый смокинг немногим позже, но сперва все равно зачем-то задерживает взгляд - он видел себя таким однажды. С Эллисон. Крис вел ее к алтарю.

Но, одетый так спустя шесть лет, в празднично-лоснящейся ткани свадебного костюма находит строгий крой и белую похоронную рубашку.

//

Церковь настолько маленькая, что не вмещает в себя весь воскресный приход. Малии восемь. У нее дурацкая кофта с рюшами, шерстяная коричневая юбка и туфли, которые больно жмут в пальцах - их купили Кайли для уроков танцев в прошлом месяце. “Практически новые, милая, еще не успели разносить”, - они не мои, у меня нога больше, мама!

– Малия, - отец бьет ее по руке, когда снова тянется к ремешку. Замешательство на лице дочери видит, хорошо, органист садится за инструмент, скрывает потерю бдительности Чарли. - Не стой. Молись, как умеешь.

/

Глиняную площадку перед церковью размывает так сильно, что шины их старенькой машины вязнут, и отцу приходится выйти и толкать ее, по колено застрявая в фермерской грязи. В салоне холодно и радио выдает помехи, мама крутит заевший переключатель, сестренка хихикает: вот бы как в прошлый раз, да, Ли?

Но тогда было глупое шоу Вигглз, которым папа подпевал. Сейчас в коробке их подержанной хонды в белом шуме - торопливые сообщения дикторов о надвигающемся урагане и теле, найденном у подножия утеса по Сент-роад. Малии кажется, она одна их слышит.

/

“Настоятельно рекомендуем вам плотно закрыть все окна и двери. Приближающийся из Долины Напа …”.

Они натягивают резиновые сапоги возле задней двери. Малия - резво, шикает на сестру, которая медлит, копошится с резинкой и шуршит желтой курткой.

– Ли, мама с папой будут сердиться.

– Они не узнают. Я всунула подушки в пододеяльники на наших кроватях и пообещала маме, что прочту тебе молитву о здравии.

– Но у меня ничего не болит.

– Я соврала. Чтобы мы смогли спустить наш кораблик, - она говорит с расстановкой, будто это - самое очевидное для шестилетней сестрички.

– Обманывать - это грех. Так написано в Библии, - пищит Кайли, и Малии кажется, что вот-вот прорвет слезную плотину. Она злится, гневно толкая сестру в грудь, и та падает и тянет за склеенные кормовые сгибы их бумажного корабля. Обе замирают.

– Извини, Ли, я случайно.. я не хотела, - она издает противное хлюпанье.

– Ты дура! Оставайся дома и попроси своего дурацкого Бога сделать тебя не такой неуклюжей! - Малия выкрикивает в запале, и тут уже мама подоспевает, а она выкручивает ручку и выносится под дождь, увязая в грязи, стаскивая сапоги и откидывая их в сторону выбежавшего за ней отца.

Она убегает раньше, чем он ловит ее в объятия. Он не находит ее к тому времени, как шквальный ветер сносит соседский сарай.

Сдернутую полицейскую ленту по Сент-роад и кусочную одежду возле обрыва. Странно, что никто до сих пор не посчитал пальцы.