Малия не думает о том, что с ним стало. Помнит: он пил, и пил много. А утром, на исповеди, о прощении Бога молил слезно. Ей всегда было жаль; Господь его не ту дочь ему вернул. Это Кайли бы застоявшуюся блевотину с груди отмыла, Кайли бы уложила, чтобы проспался, Кайли бы пойло его в железобетонный грунт пустила - тот, ни к черту не годный, на задворках их панельного дома. Кайли стала бы, как мама. Кайли позаботилась бы об отце.

– Если получишь это, знай, что я в порядке. Я в Сан-Фернандо, в безопасности. Сегодня служба. Постарайся не пить, мама не одобрила бы. Не в Рождество, - Малия кусает губы.

Кайли исполнилось бы двадцать один завтра; у нее был бы ретривер и, может, ребенок, который читал библию перед сном и пел в хоре. Отец любил бы его. Может, и Малия тоже. Может, тогда все было бы по-другому.

Она тянется к сбросу вызова, но в последний момент добавляет:

– С Рождеством, папа, - ей сказать тяжело, но должна была. Потому что Кайли не исполнится двадцать один, она не заведет собаку и не родит сына, и никогда не вытянет отца. Потому что она умерла. Потому что Малия убила ее.

И убивала Чарли, когда молчала четыре с половиной года. Ей следовало позвонить раньше. Убедиться, что он в порядке. Кайли бы этого хотела - чтобы он был.

Мне жаль, Кайлс, - отбрасывая мобильник. Жаль, что больше никогда не вернется к отцу.

А он там, в Бикон Хиллс, вытирает пот со лба, счищая снег с могильных плит, и дышит на обмороженные до красных корок руки, и садится на колени, и просит Кайли, чтобы помолилась оттуда за сестру.

//

У Малии груз не падает с плеч после того, как звонит отцу. Она вырубает мобильник и сидит на диване, подогнув колени к груди, в до неприличия коротких шортах - Скотт разобрался с отоплением. Бонусом подкинул дров в душу и бросил спичку.

Малия о нем не думает. Не засыпает (в принципе нормально не спит) с его именем. Не вспоминает как-то даже их регулярный секс и то, как целовались в душе, сдернув шторку, и как обнимал утром, притягивая к себе обнаженную и сонную, и просила дать ей поспать немного, но все равно отвечала, позволяя его языку протолкнуться внутрь, и улыбалась ему в губы. Он был в ней, когда она пожалела, что отпустила его в Дейвис - почти полтора месяца назад. Она была одна, когда запретила себе думать о нем. И о них.

Малия сползает с дивана. Она сделала выбор; она решила, что они со Скоттом друзья. Знает, что так правильно. Он тоже. Он поэтому не звонит.

Но Малия думает о Стайлзе. У нее волчье - привязанность. Никчемная, к Стайлзу Стилински. Она все пыталась забыть. Не забыла. И самой же до омерзения тошно, что он - слабость, когда в приоритете быть сильной. За себя не цепляется тоже. У нее якорь в Дейвисе, и Малия не знает, когда все стало таким сложным. Она была койотом, и ей не приходилось заниматься математикой и влюбляться. Ей было восемь, и она считала, что взросление - это круто. В двадцать три Малия готова поспорить.

Она ворочается на расправленном диване какое-то время, а затем просыпается от того, что кто-то вваливается в квартиру. Неуклюже и без стука, с чем-то огромным в руках и переброшенной через плечо спортивной сумкой.

– Малс. Малс, ты спишь? - пролезает к ней по дивану, нависая сверху. Дышит, как законченный астматик. Если Малия не двинулась, прямо сейчас Стайлз Стилински успешно движется к тому, чтобы у нее был ожог лица от его дыхания. Она отпихивает его от себя.

– Какого черта ты делаешь здесь?

– Серьезно? Завтра, Мал, Рождество. Ставлю двадцатку, что ты знаешь, что это, - шутит он.

– Мне все равно, по какому поводу ты приехал сюда, Стайлз. Что забыл в моей квартире?

– Чувство собственного достоинства и маму моего ребенка. Окей, это все Скотт. Как-то он упустил тот момент, что больше не кладет ключ под коврик перед дверью. Он собирался вернуться раньше. А еще и этот гаденыш Лиам куда-то свинтил. Вот что значит спустить с поводка.

Стайлз тараторит, с темы на тему скачет, а у Малии недоумение на лице сияет вывеской казино где-нибудь в Вегасе.

– Постой-ка. Только не говори, что Скотт не сказал тебе о вечеринке в Лас-Тунас? - Стайлз удивляется.

А потом начинает думать.

– Так вот что он имел в виду, когда просил не рассказывать тебе. Оу. Забудь, Мал. Забудь все, что я сказал, и сваргань мне что-нибудь поесть. Я так устал, Малия, - он кладет голову ей на грудь, но она отстраняется.

– Сам себе и сваргань, - Малия делает вид, что ей плевать. Малия все равно не выигрывает его.

– Ты злишься.

– Нет.

– Я не должен был уезжать тогда. Не прежде, чем мы бы все обсудили.

– Я не собираюсь ничего обсуждать, ладно? Мне нет до этого дела.

– А до меня?

– Что ты хочешь услышать? - у Малии ритм сердца не сбивается. Малия настолько хорошо себя контролирует, что забывает, что Стайлз все равно не слышит.

– Что ты рада, что это я. Отец твоего ребенка.

– Отец ребенка - Арджент, - поправляет она. - Ты хотел есть? Ешь и заткнись, - Малия ставит перед ним тарелку с пиццей. Не разогревает - дубовые куски с пригоревшим сыром съедобными не выглядят.

– Когда ты перестанешь делать вид, что тебе все равно?

– Когда ты прекратишь говорить об этом.

И он не говорит. Она возвращается на диван и накрывается одеялом, и понять дает, что он спит не с ней. Стайлз долго вертится на полу, пытаясь устроиться поудобнее, прежде чем Малия закатывает глаза и двигается ближе к краю.

– Хочешь, чтобы я лег с тобой?

– Хочу, чтобы ты перестал стонать.

Он мог бы пошутить, но не делает этого, потому что Малия раздраженно выдыхает, когда он случайно задевает ее локтем. Стайлз кусает губы.

– Мал.

– Что?

– Не могу заснуть без своей подушки. Оставил ее в Виргинии.

– Не могу помочь, - она не оборачивается, но спиной чувствует, как Стайлз двигается к ней.

– Есть еще кое-что.

– Нет, – Малия пресекает попытку ее обнять. – Ты забываешься.

– Поговорим об этом?

– Много на себя берешь, Стайлз, – она смотрит на его лицо в паре дюймов от своего, и она понимает, что они достаточно близко. Они в одной постели, он раздет (Малия понятия не имеет, когда успел стащить с себя одежду), и он касается ее ноги своей. Но.

Это не Стайлз-называй-меня-своим-парнем. Это не Стайлз, на которого она садилась сверху и которого целовала, пока он оглаживал изгибы ее бедер и нес полнейшую чушь в губы. Это - Стайлз-отец-ее-ребенка и Стайлз-парень-Лидии - несовместимые понятия.

Он уступает: разворачивается на другой бок и пихает ее, кутаясь в одеяло. А утром Малия просыпается от того, что Стайлз дышит в шею и по-свойски прижимает руку к ее груди.

Его же утро встречает раздраженной Малией, сидящей на стуле, и валящим за окном снегом, который не вяжется с торчащими верхушками пальм.

– Отлично выспался, Мал, - радостно говорит он, поднимаясь в своих новомодных трусах от Calvin Klein. Малия не припомнит, чтобы носил что-то дороже семейников, которые ему на пару со Скоттом покупала Мелисса.

– Нравится? Это Лидия подарила, - говорит между делом, разминая мышцы. Он подкачался; Малия отмечает это в очередной раз, когда он наклоняется, чтобы почесать пятку, и напрягает пресс. Стайлз умудряется быть идиотом и агентом ФБР одновременно.

– Давно сделала ремонт? – он плюхается на стул рядом, отпивая сок из ее стакана. Барабанит ногами по перекладине, пытается придвинуться ближе. – И что насчет того, чтобы заморить червячка?

– Я похожа на шеф-повара?

– Ну, на шефа не тянешь, без обид, а вот на повара - вполне. Ты знаешь, Скотт тот еще обжора.

– Это ты к чему?

Стайлз хитро улыбается, целует ее в щеку и салютует в воздухе на пути к ванной.

– Два яйца. Не дожаривай.

– Я не буду готовить тебе завтрак, Стайлз.

– Ты будешь делать это каждый день спустя несколько лет, Мал. Триста шестьдесят пять дней в году. Яйца средней прожарки и апельсиновый сок из коробки, - он держится рукой за дверь, и у него мышцы перекатываются под веснушчатой кожей.