— Сегодня мы будем портить только тебя, — отвечает Игорь уверенно и поворачивается ко мне лицом.

— Только для начала сравняем счёт.

Наваливаюсь на его грудь и толкаю в стену, прижимая его к ней спиной. Поднимаюсь на цыпочки и впиваюсь грубым поцелуем в губы, параллельно с тем, срывая с него полотенце.

Не уступая мне в решительности, Игорь обхватывает мое запястье, опускает руку и кладет ладонью на твердый, горячий, пульсирующий член.

Не в силах сдержать полного возбуждения вздоха, смотрю вниз и обхватываю его внушительный член. Веду ладонью от основания и обратно, с упоением наблюдая за тем, как его пресс сокращается, а дыхание со свистом вырывается из груди.

— Черт! — хрипит он мне в ухо, и прикусывает кожу под ним. Опускается ниже и кусает ключицу, шумно вдыхая запах моей кожи.

Ускоряю движение руки по горячей плоти, ловлю его губы и почти задыхаюсь, когда он пальцами впивается в шею, жестко ее сжимая.

— Блять! — рычит мне в губы и до боли целует.

Гортанный стон вырывается из его рта и резонансом разносится по всему моему телу, разливаясь пульсацией внизу живота.

Руку и бедро орошает липким свидетельством его неконтролируемого наслаждения. Хищно улыбаюсь и слегка прикусываю его нижнюю губу, упиваясь тем, как он тяжело дышит, медленно приходя в себя.

— Лет двадцать не дрочил, — выдыхает он хрипло, и глухо ударяется затылком о стену, прикрыв глаза.

— Я тоже, — нахожусь с ответом и пробегаюсь пальчиками по широкой груди.

— Сучка, — его губы дергаются в легкой улыбке.

— Один: один.

— А кто это тут у нас такая счастливая? — вошла мама в мою комнату, как всегда без малейшего намека на стук.

— Доброе утро, — отложила телефон и улыбнулась так, чтобы улыбка не казалась слишком широкой и кричаще довольной.

— Я смотрю, твой женишок вчера был в ударе, — подколола меня мама и легла рядом.

— С его ты взяла? — немного придвинулась к стене, освобождая ей место рядом с собой.

— Так ты ночью вернулась такая довольная, что лампочками не пользовалась. Вон, до сих пор светишься вся.

— Это тайна личной жизни, мам, — кокетливо тряхнула головой и намотала прядь волос на палец.

— Помни, что я не только твоя мама, но и подружка, и брат, и сестра, а властелин холодильника. Колись! Всё было, да?

— Мам! — выпучила я глаза. — О таком нельзя рассказывать родителям!

— Когда я тебе давала уроки сексуального воспитания, ни ты, ни я так глаза не пучили. Хоть намекни. Я скоро стану бабушкой?

— Мы ничего такого не делали, — фыркнула я, пытаясь подавить мечтательную улыбку.

— Ну, да! А трусы ты в ночи стирала только потому, что рыдала в них из-за того, что ничего не было, — перевернулась она на спину и заложила руки за голову. — Целовались хоть?

— Целовались, — кивнула я.

— Обнимались?

— Обнимались, — снова кивнула.

— Писи друг другу трогали?

— Трог… Мама! — выдернула подушку из-под ее головы и накрыла смеющееся лицо.

— Раскусила я тебя, — задыхалась она от смеха, вяло от меня отмахиваясь. — Как легко тебя вывести на чистую воду.

— Это нечестно! — легла на нее сверху и поверх подушки накрыла еще и одеялом. — Ты должна делать вид, что ничего не знаешь. А потом делать вид, что искренно удивлена тому, что у твоей дочки есть половая жизнь, когда я решусь рассказать тебе об этом сама.

— Почему я должна делать вид, что я дура, которая не замечает, что у дочери происходит кое-что интересное? — стянула мама с головы подушку. — Это же то, чем должна делиться дочка в первый же день.

— Зачем? Неловкий же разговор, — скуксилась. — Причем, для обеих.

— А чего здесь неловкого? Неловко делать всё то, о чем нужно непременно рассказать маме.

— Я же не спрашиваю, как обстоят дела у тебя и твоего жениха с работы, — перевела я стрелки. — Распечатываете ли вы задницы на принтере? Занимаете ли конференц-зал для личных утех?

— Могла бы и спросить, эгоистка, — делано обиделась мама и сама спряталась под моим одеялом.

— Так и я спросила, — забралась к ней в укрытие. — Ну, что? Как тебе твой жених? Вы уже целовались? Обнимались? Трогались?

— Эх, Диана, — выдохнула она как-то уж слишком философски. — Это в вашем возрасте, еще не воздвигнутых границ личного опыта, легко найти контакт друг с другом и, не оглядываясь на прошлое, которого почти и нет, нырнуть с головой в пучину нового. А в нашем мудром возрасте тех, кому за сорок, уже сложно перешагнуть те барьеры и не бояться того, что за ними будет так же, как уже было когда-то, но с другими. Понимаешь?

Язык так и рвался сказать, что моему, якобы, жениху уже за сорок, но мозг крепко держал его за вожжи и не позволял выдать информацию, которая не придется маме по вкусу, либо же станет отличной почвой для миллионов шуток с ее стороны.

Так и вижу, как она аккуратно подкладывает мне в карман виагру перед очередным свиданием с Игорем.

Ох, если б она только знала…

— Так у вас было что-нибудь или нет? — поинтересовалась я настойчиво.

— Он — айсберг, — задумчиво ответила мама. — Путь к его сердцу лежит не через желудок, как у большинства мужчин, а через многотонную толщу льда, которую я ковыряю проволочкой. Хотя, знаешь… Что-то у меня, всё же выходит. Он стал чаще обращать на меня внимание. Вызывает в свой кабинет, чтобы поговорить не только о работе.

— Может, он приглядывается к тебе, чтобы повысить? — спросила я, понимая, что речь идет о ком-то из начальства.

— Лучше бы он хотел меня уронить, — фыркнула мама. — Прямо на свой стол…

— Так, мам! Пошли завтракать, — резко встала с кровати, чтобы не думать о том, как всё это может происходить.

— Вот ты увидишь его глаза и сразу всё поймешь, — вещала она мне в спину.

— Ладно, — выдохнула и схватилась за дверной косяк. Развернулась к маме вполоборота и кокетливо произнесла. — Приду как-нибудь посмотреть на твой айсберг и принесу тебе бур, чтобы ты быстрее добралась до его ледяного сердца.

— Только, если что, ты моя сестра, — ткнула она в меня пальцем.

— Ага, старшая.

— Именно.

— Что башка, что задница — одинаково ощущаются после пар Антипова, — ворчал Артем, подпирая бедром подоконник рядом со мной.

— Думаю, задницей ты ему зачет не сдашь, — отшутилась, принимая из его руки бутылку воды.

— Я бы не был так уверен. Ты видела, как он смотрел на меня, когда я выходил?

— Фу, Тём! — поморщилась и закрыла бутылку крышкой. — И как мне после этого к нему на пары ходить?

— В джинсах. Ему понравится, — подмигнул мне парень и развернулся лицом в коридор, скрестив руки на груди, как это сделала я. — Ого, кто идет!

Голос Артема звучал без особого энтузиазма. Примерно таким же — безрадостным — казалось лицо Вилки, которая обещала, что сегодня прямо при мне пригласит нашего общего друга на свидание во имя спасения девичьей дружбы.

— Общий привет, — махнула рукой Вилка и издала нервный смешок, выражающий ее неловкость.

Да-да! Очень неловко приглашать на свидание бывшего, зная, что тот не горит желанием и уже заряжен сарказмом, которым с удовольствием отравит всё её существование..

— Тём, — начала девушка и заложила прядь светлых волос за ухо. — Дело есть.

— Надо же! — вскинул он светлые брови и перешел с ноги на ногу. — И какое у тебя ко мне может быть дело? Таблеток нет, траву не кошу, порошок не сыпется…

— Да, запарил, блин! — вспылила Вилка.

— Кхм! Кхм! — кашлянула я выразительно, что способствовало быстрому натяжению милой улыбки на лице подруги.

— Тём, — продолжила она елейным голоском. — Я знаю, что ты хочешь привязать меня к столбу на главной площади, поджечь и прикурить от того огня, но…

— Но? — подтолкнул ее парень. — Но твоё каменное сердце не горит?