Поместье барона давным-давно пришло в запустение, если оно вообще когда-либо знало золотые времена. Сейчас это был всего лишь бесплодный клочок земли. Да и имя у него злосчастное: Гастефриш – «гнилая пустошь».

Ни на Крысином Холме, ни в соседних деревнях не осталось никого, кто бы знал, как обрезать по версальской моде вечнозеленый самшит.

Наш путь пролегал через неухоженный сад, брошенный на произвол судьбы. Мы бесшумно перебегали от одних кустов к другим, прячась от охранника, который наблюдал за воронами во дворе замка. Обойдя заросшую мхом статую нимфы, оказались на заднем дворе. Каменные стены были пронизаны темными бойницами, за исключением самой высокой и широкой, с небольшим балконом, увитым плющом. Отблески свечей танцевали за легкими занавесками.

– Служебная дверь никогда не запирается, – заверил меня Бастьян.

– А слуги?

– Барон ужинает рано и отпускает своих людей по домам до наступления ночи.

Откуда ему известны такие подробности? Я поспешила за братом. Он уже толкал трухлявую деревянную дверь, открывая вход в родовой дом барона Гастефриш. Она бесшумно закрылась за нами. Мы погрузились в полную темноту

– У тебя есть огонь? – прошептал Бастьян.

Трутовая пастушья зажигалка и перочинный ножик всегда со мной. Я прокрутила кремневое колесико огнива. Через несколько мгновений на кончике фитиля появились искры. Брат приблизился к масляной лампе, которая, казалось, только и ждала нас.

– Иди за мной, ласка.

– Куда?

Бастьян осветил лампой свое лицо.

Он всего лишь на год старше меня, но я всегда относилась к нему как к младшему брату. Бастьяну, с его худосочным телосложением, обычно требовалось несколько дней на восстановление после ежемесячного забора крови для обязательной десятины. Папе приходилось поить сына настойкой из корней горечавки, в то время как я, напротив, уже через час после кровоспускания была на ногах.

Гуморальная теория[3], проповедуемая гематическим Факультетом, подобное явление объясняет тем, что в каждом человеке преобладает та или иная физиологическая жидкость.

Например, у холериков, подобных Валеру, избыток желтой желчи, что делает их злыми и нервными. У флегматиков, как Бастьян, преобладает флегма. Поэтому они частенько выпадают из реальности и погружаются в задумчивость и грезы.

Я – исключение: смешанный гуморальный тип, а согласно диагнозу отца – меланхолик и сангвиник. Избыток черной желчи от бездействия вгоняет меня в тоску и мрачные мысли. А бурная активность, напротив, заставляет кровь кипеть: я становлюсь импульсивной и вулканически взрывной.

Кроме захватывающей охоты, именно присутствие Бастьяна часто помогало мне успокоиться и правильно перераспределить поток противоречивых эмоций.

Сколько часов я провела рядом с братом, растянувшись с ним на траве и разглядывая облака! Мое мрачное воображение рисовало жутких монстров и сцены убийств, а брат в это же время угадывал сияющих пегасов и волшебные фейерверки!

Деревенские дети часто дразнили Бастьяна сумасшедшим из-за его мечтательной отрешенности; а меня – ведьмой из-за серебряных волос. Именно я защищала маленького брата от всех, кому вздумалось повеселиться за его счет. С ведьмой шутки плохи!

Однажды в подростковом возрасте я пришла к нему на помощь, когда он, пытаясь отыскать в лесу хорошее место для работы на пленэре, не нашел обратной дороги и заблудился. Но сегодня, впервые, старший брат решительно повел меня сквозь темноту.

– Давай поднимемся в комнату Дианы, – мягко предложил он.

– Дочери барона?

Она, наверное, моя ровесница или чуть старше. Я никогда с ней не разговаривала.

Жители деревушки обычно видели семью барона один раз в году, 21 декабря, в церкви, когда поданные королевства встречают ночь Тьмы, – самую длинную ночь в году, заменившую им старое доброе Рождество.

Что общего у брата с баронессой? Он из простолюдинов, к которым вампиры относятся как к скоту. Она – благородная смертная, приближенная к элите.

Если только?.. Я вдруг вспомнила о прошлогоднем приглашении в замок. Дело было летом. Барон заказал Бастьяну портрет дочери, достигшей брачного возраста. Сейчас, как и тогда, удачный портрет был лучшим способом найти достойного жениха в чужих краях.

Но, как и умелых садовников, художников на Крысином Холме не сыскать. На самом деле мой брат – единственный во всей округе, кто мог справиться с этой задачей. Две недели провел Бастьян в доме барона, рисуя наследницу.

– Диана и я… Мы любим друг друга, – застенчиво пробормотал он, подтверждая мои догадки. – Я поклялся спасти любимую от брака по расчету, для которого ее отец заказал портрет.

Бледная улыбка озарила потное лицо брата. Улыбка невинного романтика, несмотря на полный кошмар в реальности.

– Мы решили бежать, она и я.

Бежать? Куда? Мне вдруг захотелось схватить его и хорошенько встряхнуть. Я тоже, сколько помню себя, мечтала уехать! Бросить вызов закону о невыезде, навсегда, до самой смерти приковавшему простолюдинов к родным местам! Но я – не наивная мечтательница, как брат! Я знаю: это невозможно.

– Диана поможет на время спасти наши шкуры, – продолжал Бастьян, поднимаясь по скрипучей лестнице. Голос его вибрировал от радужных надежд. – В глубине комнаты стоит глубокий шкаф. Там я частенько скрывался, когда появлялся слуга.

– Ты хочешь сказать… Вы виделись и после окончания сеансов позирования? – изумилась я.

– Каждую неделю, в течение года. У нас нет секретов друг от друга.

Поднимаясь по последним ступеням, я припомнила летние послеобеденные часы. Бастьян подолгу отсутствовал, возвращался поздно и без единого эскиза. Теперь понятно, где он проводил время: в объятиях девушки, поцелуй которой, если о нем узнают, может обречь брата на смерть!

В коридоре, наполненном мерцающим светом масляных ламп, мы остановились возле лакированной двери.

Бастьян осторожно процарапал замысловатый узор на стене, который, видимо, являлся своеобразным паролем для входа в комнату. Открытая дверь приведет нас либо к спасению… либо к нашей погибели.

ДВЕРЬ РАСПАХНУЛАСЬ, и мы увидели баронессу в длинном пеньюаре.

Этот вид домашнего платья, изобилующего кружевами, соответствовал представлениям аристократов о простоте, когда их неожиданно заставали в домашней обстановке.

Девушка сидела за туалетным столиком возле открытой стеклянной двери балкона и расчесывала длинные светлые волосы. Легкая прозрачная занавеска едва заметно колыхалась от дыхания ветра. В наступивших сумерках единственным источником света служил канделябр с оплывшими свечами. Из темноты над мраморным камином с тлеющими угольками улыбался ее портрет. Я догадалась: работа моего брата, вернувшаяся в отчий дом после путешествия в неизвестный королевский двор. Остальная часть комнаты была погружена в полумрак.

– Диана! – воскликнул Бастьян, протянув к ней дрожащие руки.

Диана – имя римской богини охоты. Барон – страстный любитель псовой охоты – не стеснялся пускать коня по полям пшеницы, чтобы загнать оленя.

– Случилось непоправимое. Мой отец, мать и Валер…

Голос брата сорвался, сдерживая рыдания. До самой встречи с возлюбленной Бастьяна поддерживали безумные призрачные ожидания. Но упоминание о родных вернуло к кошмарной реальности.

– Они убиты, – закончила я за брата. – Мы – единственные выжившие.

У меня нет выбора: я должна доверять этой девушке, на которую Бастьян возлагал надежды. Баронесса пропустила нас и бесшумно закрыла дверь.

Тишина, мертвенно-бледное лицо и ослепительно белое платье девушки делали ее похожей на… привидение. Неужели известие о судьбе моей семьи привело ее в такое состояние? Нет: мне кажется, на ней не было лица уже тогда, когда отворилась дверь…

Бастьян заполнял молчание возлюбленной беспорядочным потоком слов: