– Поговаривают, что попытки покушения совершаются регулярно, – продолжала Наоко. – Секретные службы Его Величества каждый раз пресекают их.

Мы остановились перед дверью с изображением русалки в окружении ракушек.

– Это умывальня, – объявила новая знакомая, приглашая меня в комнату, выложенную белой плиткой. Подобную красоту я никогда не видела. – Ванна там, – девушка указала на глубокий блестящий медный бак, украшенный бронзовой головой лебедя.

– Ванна?

Девушка с удивлением посмотрела на меня:

– Ну да. Чтобы мыться! Горячая вода с этой стороны крана…

Она повернула ручку слева. Клюв лебедя тут же выплюнул струю воды, от которой пошел пар. Затем повернула ручку справа.

– …и здесь холодная. А разве у вас в замке нет ванны?

– Ну, да… конечно. Но она не похожа на эту, – постаралась я спасти положение.

Нельзя забывать: отныне я – баронесса, а не простолюдинка. Нет больше Жанны, дикарки из леса, умывавшейся влажным полотенцем, смоченным в тазу с холодной колодезной водой. Я – Диана, нежная демуазель, родившаяся с серебряной ложкой во рту. Мне положено вести себя так, будто с детства привычна к этой роскоши и блеску.

– Я оставлю вас, – сказала Наоко. – Вот ароматические соли для ванны. Полотенца и новая одежда, которую мадам Тереза передала, лежат на комоде. Платье должно подойти по размеру, но, если необходимо, швеи всегда смогут подогнать его под вас.

Она показала на аккуратно сложенный сверток, рядом с которым стоял поднос с едой.

– Взяла на себя смелость добавить несколько галет на завтрак и чашку кофе с молоком. Как только освежитесь, позовите меня, потянув за этот бархатный шнур. Нужно поторопиться: сегодня утром «Искусство светской беседы» с мадам де Шантильи.

Девушка направилась к двери, но в последний момент остановилась на пороге.

– Кстати, Эленаис назвала вас серой мышью. Но мне нравится окрашивание ваших волос.

– О, благодарю…

Не хотелось разубеждать новую знакомую в том, что таков мой натуральный цвет.

– Рада, что меня выбрали вашей помощницей. Вы кажетесь доброй и милой. Возможно, мы могли бы даже… подружиться?

– Ну… конечно, Наоко.

Девушка приветливо улыбнулась. Ее усталые глаза просияли, на щеках появился легкий румянец.

От прогорклого пота и засохшей крови пеньюар затвердел, словно панцирь. Я с наслаждением сорвала его с себя. Раздевшись, шагнула в ванну, наполненную подогретой колдовским, неизвестным мне способом, водой.

Теплая влага размягчила напряженные мышцы. Звук струи, бежавшей из крана, растворил все мысли. Тело и разум одновременно успокоились.

Свернувшись калачиком в окружении небывалой роскоши, я позволила себе расслабиться впервые с тех пор, как покинула Крысиный Холм, и вдали от чужих взглядов – вампиров и людей, больше не сдерживаясь, горько заплакала.

Высокие каблуки новеньких туфель, каких у меня в жизни не было, звонко цокали по мраморной лестнице. Бежевая юбка из плотной парчи сковывала ноги. Корсет под блузой с рукавами три четверти затруднял дыхание.

Ранее тремя ловкими движениями Наоми успела уложить мою густую шевелюру в аккуратный пучок. Я бы ни за что не справилась сама.

– Скорее, – подгоняла она меня. – Мы опаздываем на занятия.

Я крепко держалась за натертые воском перила, чтобы не растянуться на полу, и нервно поглядывала на швейцарских гвардейцев, дежуривших в здании.

Поднявшись на второй этаж, мы приблизились к двери с изображением музы, играющей на лире.

Наоко три раза осторожно постучала, прежде чем повернуть ручку.

Все пятнадцать учениц, занимавших отдельные парты, дружно повернулись в нашу сторону. В первом ряду величественно восседала Эленаис.

– А, Наоко! Мы ждали вас!

В кресле напротив парт улыбалась светловолосая женщина в кремовом платье из органди[12]. Накладные волосы придавали объем прическе, вершину которой украшал кружевной платок. Очки на носу такие же, как у Валера. Только в золотой оправе, а не железной.

– А вы, должно быть, Диана де Гастефриш? – поинтересовалась она. – К вашим услугам, мадам де Шантильи.

Я попыталась повторить изящный реверанс Наоки, но запуталась в нижних юбках, чем вызвала приглушенный смех класса.

– Имейте снисхождение, девушки! – призвала к порядку учительница. – Диана сможет отработать язык жестов, принятых при Дворе, с генералом Барвок. А у нас, напоминаю, урок искусства светской беседы, а не манер.

Кивком головы она пригласила нас войти и сесть за два свободных столика на последнем ряду.

– Если новенькая не способна изобразить приличный реверанс, не представляю, как она сможет связать два слова! – съязвила Эленаис.

– Мадемуазель де Плюминьи! – резко остановила ее преподавательница.

Я почувствовала пульсацию гнева в висках. Любым способом необходимо внушить этой выскочке, что я ей ровня: такая же самодовольная, высокомерная и жестокая. Мое фальшивое имя – единственный пропуск ко Двору и шанс отомстить за родных.

– Простите, мадам, но разве новенькая в списках нашего класса? – продолжала фурия, повернув в мою сторону изящный подбородок. – Кажется, она никогда не выезжала дальше своей убогой деревни. О чем она может говорить, кроме коров и свиней?

– Об овцах, например, – парировала я.

– Прошу прощения?

– В моей убогой, как вы выразились, деревне, земля недостаточно богата, чтобы выращивать коров и свиней. Поэтому нам приходится довольствоваться овцами. Кстати, ваши прекрасные кудряшки напоминают мне Маргаритку – самую красивую овечку в стаде поместья.

– Но… моя прическа а-ля «Юрлю-берлю»[13] – крик моды при Дворе! – задохнулась от неожиданности девушка, явно непривыкшая к нападкам на ее идеальную внешность.

– Неужели? В любом случае Маргаритка получила первое место на сельскохозяйственном конкурсе в 294 году. Вы должны поучаствовать в этом сезоне. Может, повезет одержать победу?

Ошарашенно икнув, красотка повернулась к мадам де Шантильи:

– Надеюсь, вы накажете ее за наглость!

– Почему же, Эленаис? – сухо поинтересовалась учительница. – Мне кажется, что мы в самом разгаре наглядной демонстрации искусства светской беседы. Точнее, поединка остроумия. А это незаменимый навык. Чтобы блистать при Дворе, ваших прелестей, достойных Елены Прекрасной, недостаточно. Прошу показать нам все, на что вы способны.

Послышались подбадривающие возгласы со стороны подружек:

– Давай, Эле! Покажи ей!

Соперница, притягивая все взоры, повернула ко мне свое нежное, раскрасневшееся личико. Очевидно, привыкнув к тому, что сила ее красоты лишает любого речи, а хлопанье ресниц, при желании, способно развязать Троянскую войну, она с трудом подыскивала слова.

– Я… я не позволю вам, – наконец пробубнила она. – Это… вы сами – овца! Или еще хуже: серая мышь, как я сказала сегодня утром. – Довольная своей находчивостью, она вновь растянула губы в улыбке. – Да, верно: глупая ничтожная мышь!

– Если думаете, что мышь глупа, то спешу заверить, как сильно вы заблуждаетесь. Потому что те, что жили в моем замке, поломали все капканы. Однако нужно иметь безграничное терпение, чтобы вести беседу с курицей, даже если она дочь знатного птичника. Наш обмен репликами, думаю, только что подтвердил это.

Де Плюминьи потеряла дар речи. Присутствующие затаили дыхание, не зная, что делать теперь, когда их королеву публично сбросили с трона. Даже Наоко опустила глаза. Наверное, у нее сохранились болезненные воспоминания об издевательствах Эленаис.

Повисшую тишину нарушил шум рядом со мной: соседка, что-то жуя, хлопала в ладоши.

На ней было темно-синее приталенное платье из грубой, эластичной ткани, которое контрастировало с переливающимися шелками остальных воспитанниц. Кружево нижнего белья нахально выглядывало (наверняка умышленно) из глубокого декольте.