Я пошарилась в своем мобильнике. Всего 20 контактов! Кто я такая?! Старовер из какой-нибудь Глухолесовки, состоящей из трех избушек? Как в наше время вообще можно жить всего с 20 контактами в телефоне?! Что я за чудовище? Среди них даже родственников нет. Только какие-то Нюра, Эльдар, Пицца Хот, Суши-Муши, и прочая бесполезная фигня.

Мы на месте.

Поднимаясь по ступенькам на 4 этаж, я готовилась изобразить крайнюю степень придурковатости, когда хозяин квартиры, где должна жить я, с долей агрессии обнаружит мою попытку открыть его дверь ключом. В мыслях я даже ухитрилась с воплем «за Сталина!» выпрыгнуть в окно подъезда, эпично разбив собой стекло, сопровождаемая удивленным взглядом мужика, недоумевающего как таких психов не отстреливают при первом же медосмотре.

Но моя попытка увенчалась успехом. На всякий случай я окликнула возможных хозяев. Никого. Кроме кота, который вальяжно вынырнул из-за угла. Громадного чернющего кота с зеленющими глазами.

– Ну мяу, – поздоровался он.

Я чуть было со звонким шлепком не осела на ягодицы от неожиданности.

– Что ты сказал??

– Мяу! – повторил он, словно бы сообщая: привет, говорю, тупая что ли?

При этом он и глядел на меня, как на идиотку.

– Так, дорогая, пора тебе попить пилюльки для кукушечки, – я решила, что мне показалось. Хотя нет, стоп нельзя считать весь этот бред реальностью! Так люди с ума и сходят: сначала они видят глюк, затем недоумевают, потом они осознают, что глюк – это глюк, потом глюк дарит пончик, вы становитесь друзьями и осознавать, что глюк – это глюк становится неприличным, ведь друзей обижать нельзя. Важно изначально осознавать, что глюк – это глюк и не менять своего мнения.

Так что, во-первых, в моем доме неоткуда было взяться кошке, ведь я не люблю кошек. Во-вторых, кошки не бывают таких огромных размеров, если они не особой породы, а этот монстр совсем не породистый. В-третьих (хотя это должно быть «во-первых»), кошки не разговаривают. Однозначно – сон.

– Ладно. Раз ты нереальный, то давай поболтаем. Как тебя зовут?

Дьявольски громадный зверь медленно моргнул, глядя на меня, и поднял голову, обнажив шею.

Присев, я увидела ошейник, на котором красовалась надпись: «Снежок. Улица Гоголя 18/9».

– Снежок, значит. Тебе идет, – фыркнула я.

Снежок закатил глаза, очевидно, поняв мой сарказм, и повернулся ко мне шоколадным глазом, подняв хвост.

Разувшись, я прошла на кухню. Мою кухню, но в то же время не мою. Обычно солнечная, сейчас она стояла в полумраке. Виной тому – не менее чем полувековой тополь, закрывающий мощной зеленой кроной все окно и периодически стучавший ею в стекло при каждом дуновении ветра. Занимательное, должно быть, здесь круглосуточное звуковое сопровождение от MC-матери-природы. И этого дерева здесь раньше не было. Точнее в реальности не было.

– Эээ, мрррр, – позвал меня Снежок, сидящий около миски и щурящий на меня глазищи.

– Сам ты «эээ», – возмутилась я, решив больше ничему не удивляться, – и где искать твой корм?

Снежок издал звук, похожий на усмешку.

Дверца одного из настенных шкафчиков приоткрылась сама собой.

– Чуфыр-чуфыр, – равнодушно подумала я и заглянула внутрь.

На полках обнаружились десятки банок с надписями «рис», «гречка», «мелисса», «беладонна», «стрихнин». Отличный наборчик для нездорового супчика!

Я чихнула. Мне на голову свалилась метелка из сухой травы, оказавшейся укропом. Оглянувшись на всякий случай в поисках пучка крысиных хвостов, птичьих черепов, большого котла с зельем или старухи в ступе, я достала из глубины шкафа пакет «Мурлыскиса» и насыпала Снежку полную миску.

Черный кот, странные склянки, пучки трав – похоже ведьмы из избушек на опушках лесов перебрались в квартиры с удобствами. Плескаться голышом в чистой ванне все же удобнее, чем в полнолуние морозить чресла в подозрительных источниках с тиной и чьими-то экскрементами.

Под звучное чавканье Снежка, я решила пройтись с экскурсией по дому, подозревая о наличии склепа в подсобке или летучих мышей в шкафу. Но все было не столь драматично, пусть и с долей пафоса.

На стене спальни висела большая фотография в раме, на которой я, затянутая в черный корсет, сжимала в руках сухую розу. Я поняла, что испытанный за прическу другой меня стыд был не самым внушительным по сравнению с тем, который я почувствовала сейчас. Готика, меланхолия и страдания – как можно всерьез жить с таким настроем? С таким настроем в пору на тот свет отчаливать под трогательное нытье Лакримозы.

В красной комнате с красными стенами, бордовым бархатным покрывалом на постели и здоровенными черными оплавленными свечами на всех горизонтальных поверхностях не хватало только алтаря.

А, так вот же он! Прямо под зеркалом в чёрной резной раме. Человеческий череп (надеюсь, что пластиковый), побрякушки, какие-то амулеты, бумажки с латинскими надписями, все дела. Как банально. Видимо, того же мнения был и Снежок. Он зашел в комнату с обреченным видом, словно хотел сказать: «Я сделал все, что мог. Но, если человек – дебил, здесь не спасут никакие методы даже чеширской медицины». Он прыгнул на постель, лег на черное гнездо из собственной шерсти, которую с бархата можно снять только силой Тора, и призывно замурлыкал, приглашая меня присоединиться.

Наверное, прилечь и подумать над происходящим – было бы самым разумным решением. «Кондитерской Лавки» нет, сон затянулся, а решение проблемы на поверхность так и не всплывает. Ну и зачем тогда волноваться и переживать, если можно не волноваться и не переживать?

Итак, лежим, анализируем произошедшее. Во-первых, все контакты в моем телефоне мне совершенно не знакомы. В ответ на запрос «Кондитерская Лавка», гугл, недолго думая, вышвырнул меня на порталы по закупке материалов для выпечки. Ни о каком кафе он тоже не знал.

Я набрала номер телефона Вити.

– Номер, который вы набрали, не существует, – ответил доброжелательный голос барышни в трубке.

– Запомни эту фразу и повтори ее, когда я проснусь, – посоветовала я ей.

Снежок водрузил лапы в мои волосы и, мурча, начал разминать мою голову когтями. Это был настолько совершенный массаж мозга, что я отбросила в сторону телефон и проблемы, и закрыла глаза от удовольствия.

Я стояла в зрительном зале на рок-концерте и наблюдала за тем, как я же, увешанная цепями и стиснутая кожаным корсетом, скачу по сцене и ору в микрофон голосом, которым обычно одержимые бесами сектанты вызывают сатану. Рядом с явно нетрезвой мной дико плющило то ли Орка, то ли Мрака и Андрюшеньку, наряженных в костюмы госпожи. Я не утверждаю, конечно, что прям госпожи, в конце концов Бэтмен тоже затягивался в кожу (латекс, резину, – не суть важна, важен внешний вид) и, как знать наверняка, не носил ли он под штанишками чулки в сетку. Так же и я не могла с уверенностью сказать, что же там, под олдскульными прикидами этих странных рокеров.

Кожа на коже, много пота, опрелостей и потницы на прыщавых щеках, огонь голода в горящих, но красных от недосыпа глазах, щедро обведенных черным карандашом.

Интересно, в какой момент идея порыться в женской косметичке перестает быть позорной для мужика? В какой момент мозг, до сего времени с яростью бойцового петуха отрицавший все, что связано со словосочетаниями «мужская гигиеничка» и иже с ними, вдруг подал сигнал мощной волосатой лапище поднести к щетинистому лицу спонж из пудренницы? Это явно какой-то сбой в системе.

Дергаясь в предвкушении экзорцизма, выступающие завертели головами, снабжая соленой влагой сальных волос и лбов всех, аналогично бракающихся у сцены зрителей. Я-в -корсете заунывно взвыла. Я-в-зрительном-зале закосила под гиену и бухнулась в кресло, задыхаясь от хохота, который все равно поглотил гром «музыки».

Рядом со мной таращило костлявого патлатого парня с выбритыми висками. Прихлебывая из бутылки, он что-то вопил, еле стоя на ногах и вонял тухлятиной. Заметив меня, он, томно приспустив веки, сел рядом и что-то залопотал (то есть, подобно рыбке, пооткрывал рот, наполненный кошмаром стоматолога, но речь его утонула в дьявольском грохоте).