– Насмотрелся? – хрипло выдает Аллен и усмехается.

– Твою налево, Аллен! Это не смешно! – Лави повышает голос, и на них обращают внимание редкие посетители.

– Не так громко, – морщится тот. – Голова болит.

– А больше ничего не болит? Потому что, по виду, как будто из концлагеря сбежал, – Лави хватается за телефон и сокрушенно качает головой.

– Не надо, – предупреждающе просит Аллен. – Не звони. Пожалуйста.

– Аллен, да я еще и сам не знаю, кому звонить, – паникует Лави. – В скорую, чтобы тебя немедленно госпитализировали, Тикки, чтобы промыл тебе мозги, или Канде, чтоб наконец признал тебя.

– Никому не надо, не поможет, – отмахивается Аллен. Как же не вовремя он его встретил. Он хотел лишь позвонить потом, перед вылетом, а «с глазу на глаз» все будет тяжелее.

– Аллен, прекрати. Ты должен бороться. Сделать что-то… – начинает было Лави, но тот его останавливает.

– У меня больше нет сил бороться, Лави. Восемь месяцев прошло. Это – мой предел, – тихо говорит он. Сейчас ему безумно хочется закурить, но тут это наверняка запрещено, да и Лави вмиг углядит трясущиеся пальцы.

– Аллен… – на лице Лави такая мука, что ему становится еще горше от того, что так все происходит.

– Я все решил, Лави. Я возвращаюсь домой. Туда, где жил прежде. Повидаю семью, развеюсь. Может быть, полегчает, – он старается улыбнуться, но фальшь Лави видит так же хорошо, как и Тикки. За это время он его хорошенько изучил.

– Не надо, не ври хотя бы мне, – болезненно откликается тот. – Ты говорил с Тикки?

– Хотел позвонить перед вылетом, – извиняющимся тоном говорит Аллен. – Прости, я не могу иначе.

– Я понимаю, – кивает Лави. – Понимаю, но не могу принять.

– Так будет лучше.

– Для кого? Для тебя? Или для обоих? – цепляется он, но уже не зло, а обреченно.

– Для меня, – выдыхает Аллен. – Я безумно устал… Когда-то он уже решил за нас обоих. Теперь решаю я.

– Тебя ведь бесполезно уговаривать? – он более чем уверен в ответе и, видя обреченный кивок, продолжает. – Я ничего не скажу Тикки. Когда ты летишь?

– Послезавтра. Спасибо тебе, Лави, – Аллен медленно встает, пошатываясь. Навязчивое желание курить набатом бьет в виски, и он боится, что если приступ накроет его сейчас, то Лави не будет так благосклонен. Он протягивает ему ладонь. – Берегите себя.

– И ты, – Лави стоит на своем и твердо отвечает на рукопожатие.

Аллен уходит, а он еще долго цедит одну чашку за другой. Не волосы и измученный вид были странными. Изменившийся омежий запах – вот что вогнало его в ступор. Он почти не слышит его, и это по-настоящему пугает. Он ничего не скажет Тикки, но позвонит кое-кому другому. И на этот раз он его выслушает при любых обстоятельствах.

***

Канда раздраженно фыркает и отставляет от себя стакан с водой. Глупый «белый воротничок» клялся и божился, что сделает все как надо. Мелкая сошка. Он только что заключил весьма выгодную сделку с довольно крупным и известным торговцем антиквариатом, и сил на этого трясущегося человечка у него уже не осталось. А впереди еще одна не самая приятная встреча. Он вздыхает, осматривает претензионно-дорогой ресторан отеля и делает знак рукой охране ждать. Если глупый Кроль не ошибся, то ему нужен 717 номер.

Он заходит в лифт и вспоминает, как рыжий плевался ядом, настаивая на своем. Хотя, если честно, Канда, пожалуй, поддался бы и под менее сильным напором. Только взращенная гордость не дала спокойно слушать обвинения в черствости и тупости. Крольчатина так и нарывалась на грубое словцо и хук справа. А потом вдруг присмирела и посмотрела с таким презрением, будто ушат помоев на него вылила. «Это «билет в один конец», Канда. Ты его больше не увидишь», – вот что выдал Лави, и он «поплыл». Не было страха или переживаний, просто железная воля дала очередную трещину под воспоминаниями о тонком теле и мягком блеске серых глаз, прикрытых длинными ресницами. Канда до сих пор не сомневался в правильности своего решения. Поддерживать эту связь, подпустить Мелкого к себе и поддаться чувствам, чревато не только душевным раздраем, но скажется и на работе. А еще даст новые карты в руки недругам, и этого всего очень не хотелось.

Вот только с каждой неделей воспоминания накатывали все чаще, мысли путались, а во снах поселилась приятная истома. Он стал чаще не высыпаться и легко раздражался по любому пустячному поводу. Умудрился допустить несколько незначительных, но довольно-таки глупых ошибок, и укоризненный взгляд Комуи так и жег спину. Ему хотелось то тишины и медитации, то хорошей драки с вывернутыми конечностями и кровавыми пузырями. Все чаще замечая за собой подобные скачки, он все более уверялся, что поспешил с принятием решения. Оно по-прежнему было правильным, но в данной ситуации плохо подходило под определение единственно-верного. В конце концов, Лави был не одинок в своем порыве «соединить два любящих сердца». Из-за, опять-таки, рыжего, многие орденовцы были в курсе личной жизни командира. Вот только благодаря Мугену не болтали, даже за глаза. А Комуи приспичило – он со всей свойственной ему методичностью, разложил все «за» и «против» в разрезе работы «Ордена» и настоятельно просил решить проблему. Расставить все точки над i и выбрать другое решение. Рыжий стал лишь последней каплей в его внутреннем противостоянии.

Он поднимается на нужный этаж и находит номер. Стучит, слышит приглушенное «открыто» и заходит. В комнате полумрак из-за одного единственного включенного ночника, но Канда видит смятую постель и разобранный чемодан на полу у журнального столика. Аллен сидит на широком подоконнике большого – до пола – окна. Вечерний город за стеклом привычно перемигивается огнями и шумит. Канда рассматривает тонкий профиль, пока Аллен не поворачивается к нему, и челка не скрывает глаза.

– Зачем пришел? – сейчас будет как в шахматах – белые начинают и выигрывают. Теперь Аллен будет решать их будущее.

– Тч. А то ты не знаешь, – фыркает Канда. Мелкий пакостник вдоволь над ним поиздевается. Странно, Канда никогда не думал, что будет искать его общества.

– Просвети, – предлагает Аллен. Он заставит его признаться. Раз уж тот пришел, то он не сможет уехать не отмщенным.

– Хочешь, чтобы я это сказал? – глаза Канды загораются недобрым огнем, и он делает шаг вперед из центра комнаты. – Хорошо. Я хочу тебя.

Аллен вздрагивает и несколько секунд смотрит мимо него, а потом отворачивается. Подрагивающие пальцы на автомате тянутся к карману джинсов, и он достает пачку. Щелкает зажигалкой, прикуривает, задерживает дыхание на несколько секунд, справляясь с накатывающей волной болью, и выдыхает сизый дым в окно. Стекло ненадолго запотевает, а когда становится ясным, проясняется и взгляд Аллена.

– Не интересует.

– Решил поиграть в недотрогу? – злится Канда. Он не видел, чтобы Мелкий когда-то курил. Ему не идет. А Канду бесит сам запах.

– Нет. Просто ты меня больше не интересуешь, – парирует Аллен. – А теперь будь добр, оставь меня в покое.

– Не истери, Мелкий, – он начинает терять терпение.

– Меня зовут Аллен, БаКанда, – отвечает тот и тушит сигарету в пепельнице. Если он не уйдет прямо сейчас, все может закончиться очень и очень плохо. – Ты когда-то отказался от нашей связи – теперь отказываюсь я.

– Я не собираюсь тебя уговаривать, – рычит Канда. Чертов Шпендель, похоже, не знает, когда вовремя остановиться.

– Это и не нужно, – Аллен встает. – Если не уходишь сам, уйду я.

Он медленно обходит его полукругом как можно дальше, не приближаясь и не поднимая головы. Канда свирепеет, провожая взглядом. Щелкает дверной замок, и он борется с собой, чтобы не запустить чем-нибудь вслед. Он ведь знал, что будет непросто!

Боль поднимается обжигающими иглами прямо из центра грудной клетки. Она настолько сильная, что Аллен не может сделать и вдоха. Он закашливается, опираясь рукой о стену, перед глазами все начинает плыть.

– Хватит ломать комедию! – сзади слышится еле сдерживаемое бешенство.