— Положение не из простых, согласен.
— У нас нет иного выхода, кроме как самим мобилизовать всех поляков, и во имя общей нашей цели: wyzwolenie calej Polski. Прежде всего, мы должны добиться wyz… освобождения русской части Польши. Наибольшей и самой исконно-польской из трех ее частей. Скажите мне прямо: имеем ли мы на это право?
— Вы отлично знаете позицию Союза Труда, вы имеете право и на большее: на воссоединение всей этнической Польши. Но вопрос в том, как это реализовать. Вы же не думаете, что получите санкцию Германии и Австрии?
— А почему нет? На это будет тем больше шансов, чем
успешнее наша wojskowa сила параллельно с германской будет очищать Krolestwo Polskie от русской власти. И чем большим подспорьем для ликвидации русской власти над Польшей будет наша партизанщина, дезорганизующая коммуникации и вообще тыл русских армий.
Нестор чуть не присвистнул, но зажал себе рот рукой и только посмотрел на Митю широко раскрытыми глазами. Тому оставалось только пожать плечами.
— Не обманывайте себя, база антирусской войны будет целиком в немецких руках, это поставит вас в полную зависимость, — после короткого замешательства ответил Гарденин.
— To правда, не спорю, эта особенность положения bardzo неблагоприятна для нас. Но над этим мы не властны.
— Значит, вы будете организовывать польские бригады, инкорпорированные в германскую армию? Чтобы поляки Кракова и Познани дрались против поляков Варшавы, Лодзи и Люблина? — с насмешкой спросил Виктор.
Между двумя собеседниками на минуту водворилось глубокое молчание, очевидно, что названный Юзефом Мечислав заранее взвешивал свои выражения.
После паузы он потребовал публично не оглашать разговор, а потом таки подвтердил, что его партия готова воевать под чужую указку, только не из Берлина, а из Вены. Дескать, там государство послабее и ему можно будет ставить условия.
Гарденин же давил на то, что кто платит за ужин, тот и девушку танцует, что условия будут ставить как раз немцы.
Весь план Мечислава выглядел адской авантюрой, но поляк гнул свое — любой ценой, любого размера, независимое государство, где можно сформировать собственную армию. А если не получится побить русских? А если немцы не дадут создать государство? А если Англия и Франция потом не побьют Германию? Должно сойтись столько случайных событий, что Митя просто не понимал, как можно строить план на таких шатких основаниях.
— Зная нашу позицию и зная общий наш план, сохраните ли вы, эсеры, сочувствие нашей освободительной войне, или нам грозит расхождение? Я понимаю, что вы вряд ли решитесь дать мне ответ без совещания с другими товарищами… Мы еще не воюем, время у нас есть. Да и военные тучи могут рассеяться. Но всё же ведь лучше предвидеть все на худой конец, не правда ли?
— Нужны ли эти оговорки? По совести говоря, они звучат неубедительно. У вас ведь война имеется в виду не "на худой конец", напротив, “Боже, дай нам европейскую войну, которая освободит Польшу”! Вот эта ваша психология нас с вами и разводит в разные стороны. Большая война, если она разразится, будет катастрофою, и это не позволяет ставить на нее какие бы то ни было ставки…
— О, с точки зрения общей гуманности, — протянул Юзеф-Мечислав таким холодным и вежливым тоном, что даже со второго этажа почудилась злая усмешка, — и мы вполне разделяем ваши чувства.
— Нет, не разделяете.
И Виктор кинулся объяснять, что война всегда лотерея, что первоначальные планы всегда летят к черту, что бенефициарами войны становятся зачастую совсем не те, кто затевал ее для своей выгоды, приводил примеры, шуршал страницами книг. Что в хаосе войны можно потерять куда больше, чем планировал приобрести. Давил на то, что единственный гарантированный способ добиться независимости для русской части Польши — вместе свергнуть царизм, поскольку даже сейчас Союз Труда имеет в Думе большую фракцию, а в новой России безусловно станет правящей партией.
— И тогда ваша независимость будет обеспечена. Ваш же план — дерзкая авантюра, ее успех не вовсе исключен, но с такими неизмеримыми последствиями, которые могут оказаться роковыми…
Нестор поднял брови, как бы говоря “Оратор, что поделать…”.
— Скажу немного. Будь ППС не более, как чисто национальная партия…
— Nie ma w Polsce partii bardziej национальной, чем наша! — резко прервал Гарденина Мечислав, даже сбившись наполовину на родной язык.
— Я сказал: чисто национальная. У такой партии план ваш был бы естественным, но партия социалистическая может иметь только такую стратегию и тактику, при которой с ней сможет идти в ногу и весь Союз Труда.
— Wysoko na Bogu, do Sojuzy daleko. Нас сейчас интересует не он, а ваша партия.
— Наш с вами доселе ничем не омраченный союз против царизма неизбежно оборвется.
— Как? Вы прекратите борьбу с царизмом?
— Мы ее не прекратим, но воинские части, инкорпорированные в одну из немецких армий, будут всем русским народом встречены, как враги, а не союзники, хотите вы того или нет, такова логика событий. Придет величайшее отчуждение между народами и бог знает, во что оно может вылится.
— Czy mam to rozumiec jako zagrozenie? — змеей зашипел Мечислав.
— Да какая угроза, бог с вами, — ребята прямо увидели, как Гарденин махнул рукой. — Я говорю не о нас, а о монархической России, для которой оправданием противопольских чувств будет то, что вы воевали против нее под знаменем Габсбургов или Гогенцоллернов…
И снова Виктор долбил, что авантюрная война с Россией — не самый лучший способ добиться независимости и сохранить сотрудничество партий. В какой-то момент Мечислав резко возразил, что русский поляка никогда не поймет и двинул стулом. Митя и Нестор сжали рукоятки пистолетов, но бессмысленный разговор продолжался — видимо, поляки все решили заранее и Юзеф пришел только из вежливости.
— Wy nigdy nie byles w takiej sytuacji jak nasza!! — почти кричал гость. — Если поражения русской армии заставят зашататься tron carski и вы требуете od nas, чтобы мы пропустили этот момент, чтобы мы упустили случай, бывающий раз в столетие, i nie probowali odzyskac naszej niepodleglosci i wolnosci?
— Если я правильно вас понял, то ваш "план кампании" уже принят, какое бы отношение нашей партии он не встретил? — сурово и спокойно спросил Гарденин. — Мы стоим перед совершившимся фактом, и решение ваше окончательное?
— To tak. Вы не ошиблись. Можно сказать: "жребий брошен".
Послышались шаги, хлопнула дверь и ребята с облегчением убрали браунинги, уж больно резкий получился финал разговора. Минут через пять, когда фигура Мечислава скрылась за углом, они спустились вниз.
Виктор мрачно смотрел в окно вслед поляку.
— Да, стократ прав Сосед, когда говорил про террор.
— Что именно? — удивленно спросил Митяй, вдруг подумавший, что товарищ Гарденин хотел пристрелить Мечислава.
— Что он приводит совсем не туда, куда говорят инициаторы.
Всю обратную дорогу Нестор писал отчет, а Митя все думал — как это так? Как можно делать все вопреки уговору, но при этом считать, что все остальные должны этот уговор соблюдать и обижаться, когда этого не происходит? Если Революционные фракции состоят в Союзе Труда, то как они могут создавать свою армию на чужие деньги и под чужим контролем? Они же называют себя социалистами! Впрочем, наверное, уже не социалисты… свое государство любой ценой, хоть бы весь мир провалился в тартарары! Чтобы удалась такая авантюра, нужно, чтобы Германия, Австрия и Россия рухнули вместе. А если останется хоть одна из них — независимая Польша получит вечного врага. А если две, то рано или поздно они Польшу поглотят.
Нет, Митя не сомневался в праве поляков на независимость — слишком разные народы, слишком неудобно жить в одной стране, как и с финнами. Но где граница, которую нельзя переходить в борьбе? Мечислав брал деньги на террор от японцев, сейчас берет деньги на армию от австрийцев, завтра возьмет у французов, англичан, у черта лысого — но всегда и везде его удары будут направлены против России. И его Польша наверняка будет всеми силами цепляться за населенные православными земли, которые уверенно считает своими. Не замечая того, что стремление выйти за пределы своей этнической территории превращает ее в так ненавидимую царскую Россию в миниатюре.
