Литмир - Электронная Библиотека

– Ладно. Что искать? – сдался он и взглядом трехсотого спартанца вперился в густо стоящие ребрами к нам стеллажи, серые и пушистые от вековой пыли.

– Надо найти проект за пятый год.

– Нашей эры или еще до?

– Остряк, ржунимогу. Там на полках таблички с годом есть. Нужно за ноябрь. Тащи все, что найдешь, потом сама разберу.

Я осталась на пороге, а Вовыч исчез из поля зрения. Слышно было, как он чихает и чертыхается. Расстояния между конструкциями из перфорированного железа было как раз на ширину его плеч, а они у Вовыча не сказать, чтоб сильно широкие. Среднестатистические такие плечи. Все прочее вполне себе рельефное и подтянутое, соразмерно его 180 см. Я помнится, как раз на рельеф вида сзади и повелась сначала. Глаза у Вовыча серые, с желтоватыми прожилками и жесткие русые волосы ежиком.

– Рин, я их нашел.

– Хватай и тащи, пока не задохнулся в этой пылище.

– Не могу. Я, кажется, застрял.

– Это все потому, что кто-то слишком много… Ты серьезно или шутка такая, чтоб я тебя вызволять полезла? – Я сунула голову внутрь рассадника антисанитарии и попыталась на слух определить местонахождение своего паладина.

– Не шутка. Я зацепился за что-то, а стеллаж на соплях, и если я дернусь, и все рухнет, то придется МЧС вызывать, голыми руками меня отсюда не откопают. Так что собери фобии в кулак и давай сюда. Нет тут паутины, пыль одна.

Я вспомнила, что я – русская женщина, которая и коня, и избу, и полвагона картошки, если придется. Не к месту всплыло из глубин еще о товарищах, но погибать не хотелось, а выручать придется, он же за моей надобностью туда полез.

Стеллаж с 2001 по искомый 2005 год от Рождества Христова жался к стенке и был в череде братьев крайним, или первым, если по времени считать. Вовыч обнаружился почти в самом углу с тремя папками в руках, пришпиленный за свой крупной вязки свитер к соседнему стеллажу, как брелок к рюкзаку, за такое место, что рукой самостоятельно не дотянуться. Оттопыренный локоть парня упирался в 2001/2005 и, судя по шаткости конструкции, только на этом локте и держался. Видимо, вынутые с полки папки, что-то нарушили в вековом равновесии стеллажа, и он сдался, бросив родную стену.

– Вовыч, ты только держись! – надрывно прошептала я, взяла древние документы из его рук, быстро отнесла папки к порогу и вернулась.

– Дошутишься ты когда-нибудь, Стержинская, чесслово. – Парень поддерживал кренящуюся конструкцию левой рукой, а правой пытался сорваться с крючка, но выходило плохо.

Я пробралась к нему бочком, поднырнула под руку и, изобразив страстные объятия, занялась процессом освобождения.

– Вовыч…

– Ммм? – невнятно и со странной интонацией, которой я никогда в его исполнении не слышала, отозвался парень.

– Тебе твой свитер очень сильно дорог?

– Нууу, – протянул он, снова игнорируя членораздельную речь.

– Я просто не вижу другого выхода, как этот гордиев узел разорвать к чертовой бабушке, иначе мы тут надолго. Рвать?

– Хыо… хорошо, – выдохнул он, я пристроилась поудобнее и почувствовала, что Вовычу действительно сейчас станет хорошо. Ведь то, что упиралось мне чуть пониже живота, было совсем не пряжкой ремня. Я замерла, подняла голову и встретилась взглядом с серыми глазами в поволоке желания.

– Вовыч, – серьезно и строго произнесла я, но голос предательски дал петуха. – Ты маньяк.

– Сексуальный? – хрипловато поинтересовался он, пожирая меня взглядом.

Я судорожно сглотнула, но деваться между стеллажами было некуда, а пытаться отползти в сторону бочком чревато. Оглушительно лопнула старая лампочка, я взвизгнула, инстинктивно прижимаясь к парню. На нас обрушилась тьма, зловеще проскрежетал, наклоняясь, стеллаж и уронив папки с верхних полок, замер. Через два удара сердца и один долгий взгляд Вовыч смял мои губы поцелуем. А через минуту меня прижали в простенок между стеллажами, юбка покинула отведенное приличиями положение, задравшись вверх не без помощи этого маньяка, руки которого азартно сжали то, откуда ноги растут, и потащили белье в низ. Я рванула Вовкин ремень, и мы сделали это. Среди летающих в воздухе серых хлопьев и тонны старых бумаг.

Спустя полчаса, мы, косясь друг на друга с подозрением, как два шпиона, работающих на недружественные государства, отряхивались от пыли на пороге архива. Меня слегка потряхивало от впечатлений и случайной любви, Вовыч тоже был чуток не в себе, а еще его немножко совесть мучила за внезапный разврат с коллегой, он ведь с Ленусиком.

– Ничего не было, – сказал он. – Точно, – отозвалась я, собирая папки с пола.

– Можешь и дальше спать на моем диване, но в архив я с тобой больше не пойду.

Мы пожали друг другу руки и разбежались по кабинетам лечить душевные раны.

14

Сейчас.

Я проснулась от тишины. Впервые за все время пребывания в дурацкой сказке меня не тормошили, не вытаскивали насильно из постели и не тыкали веером. Я даже засомневалась, там ли я, где была, или еще где. Но монструозная кровать была моя, диваны с канделябрами тоже. Тяжелые ночные шторы были раздвинуты, и в спальню сочился призрачный голубоватый свет. Заинтригованная, я выпуталась из одеялка, в которое умоталась аки гусеница, и осторожненько выглянула наружу. Мать честная! Вот это да! Все обозримое из моего окна пространство было завалено белым, пушистым и искрящимся. Сверкали облитые серебром деревья, кусты превратились в таинственные сугробики, лавочки укрылись белоснежными пледами, румяные парковые служители чистили от снега многочисленные дорожки. Я умиленно наблюдала за прекрасным – как другие работают – когда мозг выкинул фортель.

«А вот скажите, принц, – отчетливо произнесли у меня в голове моим же загадочно журчащим голосом, – отчего в Казскии снега нет?»

И следом вспышками: обжигающие зеленые глаза, сумасшедший поцелуй, труселя в рюшики и «спи», сказанное низким голосом с такими модуляциями, что от одного воспоминания волоски на руках дыбом встали. А рядом гарцевали бронзовые кони, а королева приказывала красить розы красной краской. Приснится же такое!

Однако время шло, а моей персоной никто и не думал интересоваться. Я забеспокоилась. В перерыве между метаниями по комнатам и заламыванием рук, совершила омовение в своей русалочьей ванной комнате, кое-как расчесала кудри и натянула платье прямо на сорочку, оставив корсеты-фижмы-кринолины более сведущим в этих пыточных конструкциях служанкам. Вот объявятся, тогда и…

В дверь поскреблись. Я выглянула в гостиную и прислушалась. Шкряб повторился. Открыла.

– Здравствуйте, доктор! Вы микстурку предложить или смерть констатировать?

Эскулап булькнул, выпучил глазки и на всякий случай отгородился от меня саквояжиком.

– Вы проходите, а то жметесь на пороге, как не родной.

Доктор судорожно дернул кадыком и вошел. Мужественный человек, уважаю. Я с утра еще и не так встретить могу, особенно после… В голове что-то подозрительно загудело, я забыла последнее, о чем думала и воззрилась на лекаря.

– Какими судьбами, милейший?

– Его высочество ваш благословенный жених, – загудел лекарь, – велел справиться о вашем здоровье после вчерашнего гм… инцидента. Вас не беспокоили, чтобы дать время прийти в себя, но уже полдень и его высочество волнуется.

– А, простите, что вчера было? – уточнила я на всякий случай.

– Так, ваша светлость изволили в фанты играть, а маркиза ван Лав пошутила неудачно, – залебезил доктор, отчаянно кося мимо моего не стянутого корсетом декольте.

– Вот народ! – непритворно изумилась я. – Уже разнесли по городам и весям.

Слава, конечно, вещь хорошая, но уж больно повод сомнительный.

– Послушайте, доктор, а почему так тихо?

– Так, ваша светлость, прислуга из приходящих добраться не могут, дворцовые в храм набились, про господ не знаю, но никто почти не выходил.

– Да что случилось?!

– Так, снег же!

– И?

Вот здесь доктор глянул на меня с профессиональным прищуром и подозрением. Я насторожилась, чуя подвох, но он продолжил:

10
{"b":"753320","o":1}