Клев был неважный. В ведре плескалась пара мелких рыбешек. На прошлой неделе соседский Вовка привез с рыбалки большого леща. Пацаны со всего двора сбежались поглазеть на добычу. Рыбина занимала половину пластмассового ведерка. Вовка, время от времени вытаскивал ее за кукан, напрягаясь, высоко поднимал для всеобщего обозрения. Полуживой лещ вяло шевелил хвостом. От него пахло обычной рыбой. Речной свежести, только что пойманной рыбы, Андрей не ощущал. Но выглядел лещ все-таки внушительно, и чешуя его блестела как вычищенный панцирь кирасира, вызывая зависть у окруживших Вовку ребят. А удачливый Вовка солидно, наверное, в пятый раз хвастался о своих подвигах.

   Вот бы у него, Андрея, клюнула рыбина. Такая, чтоб килограмма на два, а лучше на два с половиной. Тогда он точно, стал бы чемпионом двора, а может, и всей улицы. И Вовка-задавака наконец-то перестанет деловиться.

   Прибор Дмитрия уловил желание мальчика. Поплавок, прежде лениво переваливающийся на волнах, резко нырнул в глубину. Леска сильно натянулась. Андрей вскочил с камня. Он успел крепко вцепиться в удочку, которая вмиг ожила и рвалась из рук. Сердце мальчика заметалось по грудной клетке: "Вот это поклевка!" Что попалось, он не видел, но чувствовал, что подцепил крупную рыбину, гораздо крупнее Вовкиной добычи.

   Леска уходила все глубже в воду, колесом выгибая хлипкое на вид, но прочное пластиковое удилище, удерживать которое становилось все труднее и труднее. Пальцы мальчика побелели от напряжения. Он понял, что не сможет в одиночку вытянуть добычу, и растерянно оглянулся, в поисках поддержки. Но берег был пуст. Отец, наверное, ушел на охоту. И мать, прежде часто спускавшаяся купаться, запропастилась куда-то. Ослабляя натяжение лески, он шагнул по колено в воду и, надо же, ударился ногой о камень. От резкой боли в мизинце он присел, намочив шорты. В это время удилище сильно дернулось, вырываясь из рук.

   Почувствовав свободу, рыбы мощно ударила хвостом, подняв столб брызг, и ушла в сторону. Андрей попытался подхватить удочку, бросился вперед, но не дотянулся и упал. Немного поковырявшись, он поднялся. Словно издеваясь над мальчиком, рыба плыла на поверхности воды, как торпеда, лишь изредка скрываясь в редких волнах. Она двигалась к середине реки. Красивая дорогая удочка, подарок родителей, тянулась за ней. Слезы, всегда непрошенные, мешали разглядеть ее. Совсем близко спикировала чайка и, испугавшись чего-то, опять рванулась ввысь. "Ха! Ха!" - пронзительно рассмеялась она над жалким видом мальчишки. Кепочка съехала набок, руки безвольно висят. Вода, стекающая с мокрых шорт, размазала грязь по коленкам. Такой насмешки над собой не смог бы выдержать и взрослый.

   Рыдая, он выскочил на берег и упал в траву. Кузнечики, бесконечно стрекочущие, вмиг замолкли, напуганные шумным вторжением в их мир. Бесславное сражение с рыбой, потеря удочки, разбитый палец на ноге и еще эта глупая чайка - все навалилось огромной обидой. Лежа на пустынном берегу, мальчик чувствовал себя самым маленьким, самым одиноким и невезучим на всем свете.

   Что он скажет родителям? Наверняка не поверят, что во всем виновата рыба. Никто ведь не видел. Отец уж точно станет издеваться. А попробовал бы сам вытащить такую громадину! Вечно он недоволен. Постоянно придирается. Хуже нет, когда вздумает проверять уроки. Такие моменты Андрей особенно ненавидел. А уж если отец начинает помогать - совсем дело дрянь. Только и слышно: "Тупица! Валенок!" Не помогает, а наоборот, мешает, не дает сосредоточиться. Объясняет хуже училки в классе. В такие минуты Андрей, как назло, начинает теряться, а отец распаляется все больше. Бывает отвесит затрещину, и не дай бог заплакать - озвереет совсем. Мать не лезет, ковыряется себе на кухне.

   Хорошо Алешке - нет отца. Гуляет сколько хочет. А мать, если выпьет, да и переберет, то на следующий день обязательно тащит ему гостинец. Андрей временами завидовал другу: смотрит телевизор допоздна. А его родители укладывают спать рано, когда по телевизору еще много интересных фильмов. Сами же не спят, а если и ложатся, то долго шуршат в темноте, да еще и скрипят кроватью. Мальчик вынужден при этом замирать. Комната-то одна. И в эти минуты, как назло, невыносимо хочется почесаться или повернуться на другой бок. Но не дай бог пошевелиться, отец сразу срывается на крик. Как надоел. Обидно осознавать, что еще не можешь постоять за себя. Был бы сильным, как Шварцнегер, тогда да, отец побоялся бы отвесить ему оплеуху. Или, еще лучше, был бы папаша немощным, как старик Лукин, из соседнего подъезда. Тот настолько слабый, что целых полчаса тащится по двору, выбросить мусор на помойку. Такой особо не повоюет. А на ворчание Лукина у подъезда никто не обращает внимания, отмахиваясь от старика как от назойливой мухи.

   Мальчик незаметно для себя перестал плакать, но жалость к себе не проходила. Скорее бы настало время, когда он вырастет. Тогда Андрей покажет всем и особенно отцу за свои детские обиды.

   6.

   В это время Коновалов-старший, ничего не подозревающий о мыслях сына, не спеша заряжал ружье. Здесь в небольшой низине, среди камышей, водились утки. В каждый свой приезд на дачу Виктор ходил охотиться именно сюда. И каждый раз жалел, что не имеет собаки. Жена категорически возражала против собаки. Не бог весть какой охотник, стрелял Коновалов, тем не менее, неплохо. Сбить пару уток для него - дело нехитрое. Проблема найти их потом. Чтобы отыскать подбитую дичь, приходилось часа два бродить среди камышей по колено в воде, с трудом вытягивая ноги из вязкого, противно чавкающего ила. Чаще бывало, что из четырех-пяти подстреленных птиц он находил две, а то и одну. Любой охотник мечтает, чтобы утки не улетали, а кружили прямо над головой и, убитые падали на сухую землю. Виктор - не исключение, он тоже желал такого.

   Не спеша, он приготовился. Негромко крякнули взводимые курки. Очень кстати солнце закрыло, неизвестно откуда появившееся в чистом небе, облако. Прицеливаться стало намного удобнее. Солнечные лучи теперь не мешали. По камышам пробежал ветерок, как бы предупреждая копающихся в них птиц. Утиное кряканье моментально стихло. Замолкли и бестолково орущие лягушки. Низина, словно живое существо, притаилась, предчувствуя опасность. Время потекло, как нарочно, медленно, растягивая секунды до минут.

   Вновь прошелестел ветер. И тут, из камышей выпорхнула утка. Виктор сбил ее первым же выстрелом. По взлетевшему вслед селезню он промахнулся. Селезень шел ровно, но в момент выстрела резко нырнул вниз. Дробь прошла верхом, не задев его. Виктор выругался, закипая злостью, как тогда, на прошлой неделе, когда он принимал на заводе одного из самых солидных клиентов. Заказчик, молодой, толстый, по фамилии Иовонин, вел себя раскованно, подшучивая над Коноваловым и, как показалось Виктору, посматривал на старшего мастера презрительно. Выросшие, как грибы после дождя, молодые и нахальные дельцы всегда раздражали Виктора: "Жизни не знают, а мнят из себя...". Обсуждая вопросы качества, он тогда чуть не взорвался. Ему захотелось врезать молодому выскочке прямо в жирную физиономию, но он сдерживался, растягивая на лице дежурную улыбку. От его поведения тогда зависела судьба выгодного заказа, а значит и заработков. Горячности его на заводе не простили бы. Воспоминания об этом случае портили Виктору настроение.