Но некоторых и это не спасает.

Как не спасло существо, лежавшее перед ним. Именно существо, потому что назвать это алонкеем или даже туземцем невозможно. Плевать на вонь немытого тела и заскорузлые тряпки, которым в костре самое место. Плевать, что у этого… хм… двигались только руки. Главное – у него не было разума, памяти – того, что Арону было единственно нужно.

Поначалу старик очень испугался, со стонами и причитаниями попытался уползти, зарыться в лежанку, состоящую из лохмотьев, соломы и испражнений. Стараясь успокоить, Арон говорил с ним, как с раненым испуганным животным – ровным, тихим голосом, не делая резких движений, присев на корточки, а потом опустившись на колени. Называл себя, напоминал о прошлом, спрашивал о том, что с ним случилось…

Прошло немало времени, прежде чем хозяин хижины, выстроенной прямо на досках пристани, перестал вскрикивать-дрожать и выбрался обратно на свет луны, заглядывавшей в откинутый полог. Что мозг старого Альбатроса поражен трепетом земли, неизбывным проклятием всех алонкеев на свете, Арон понял гораздо быстрее – даже слишком быстро, чтобы смириться, проститься с последней надеждой, что вела и грела его столько времени. Оставалось только бить кулаками в колени и сыпать проклятиями – не слишком громкими, чтобы не испугать старика, в котором и следа не осталось от того, кого он помнил с детства.

Арон не обратил внимания на звук приближавшихся уверенных шагов. Оглянулся – и то нехотя – лишь когда за спиной раздалось звонкое:

– Ну, старый ворчун, как ты тут? Гляди, чего я тебе принесла!

Тёмная на фоне проёма фигура замерла с поднятой рукой, в которой покачивалась сумка с чем-то заманчиво позвякивающим. Арон не успел даже удивиться, как давешняя воришка ворвалась внутрь, оказавшись между ним и старым алонкеем, продолжавшим свои бессвязные речи, обращённые то ли к незваному сородичу, то ли к луне.

– Что вам ещё от него нужно?! Проваливай!

Казалось, она сейчас вцепится ему в лицо. Или – что вероятнее – выхватит метательные ножи: разумеется, он понял, что именно спрятано под одеждой, не так уж девица слаба и беззащитна. Арон поднялся, разминая затёкшие ноги, показательно тщательно отряхнул колени: мол, мне до тебя и твоих воплей и дела нет. Глянул сверху на вздёрнутое оскаленное лицо воришки: того гляди укусит!

Вместо того чтобы отвесить отрезвляющую оплеуху или просто развернуться и уйти, Арон спросил:

– Что значит «ещё»? Кто-то уже искал его? От кого ты его защищаешь?

– От таких, как ты, от алонкеев! – если бы интонация могла убивать, Арон сразу бы скончался от яда, пропитавшего это её «алонкеев». На Таричесе привычно совершенно другое отношение: их если не боготворили, то почитали наравне с туземными князьками. И впрямь, цинично думалось Арону, с кого ещё можно поиметь столько денег? Указал справедливости ради:

– Он тоже алонкей.

Девчонка отмахнулась:

– Да какой… алонкей! Давно свихнулся от вашей… болячки! А ноги у него были в порядке, пока не появились эти ваши… лекари со своей… облавой!

Арон поморщился: сквернословия он не жаловал, а каждое слово воришки перемежалось ругательствами, части которых он даже не знал, но о смысле догадывался.

– При чём тут Круг Обсидиана?

– Вот у них и спроси! – огрызнулась она, склоняясь над дёргавшим за подол рубахи безумцем: явно признавший девчонку, тот пытался чего-то от неё добиться. – Погоди, Ворчун, сейчас этого спроважу и покормлю тебя!

– При чём тут Обсидиан? – невозмутимо повторил Арон. Поняв, что без ответа незваный гость не уйдёт, девица принялась рассказывать, попутно занимаясь немощным: ворочала его, меняя загаженные тряпки, отмывая, натирая какими-то мазями. Арон пошире откинул полог, морщился, но не уходил.

Слушал.

***

Обнаружив Альбатроса в хижине Ворчуна, Рика поначалу решила, что тот хватился пропажи и, прознав, где она живёт, явился карать. Самое умное было сразу делать ноги, но девушка взбесилась из-за испуганного старика: что этим ещё от него надо?!

Альбатрос задавал вопросы невыносимо ровным, до скучности, голосом, стоя в крохотной хижине, как грот-мачта на палубе – только топорами руби, иначе с места не сдвинешь. Ещё и старик начал скулить, просить есть, пить и обезболивающего одновременно. Пришлось махнуть рукой на разборки и заняться Ворчуном. Ворчала прежде всего она сама; старик хныкал-стонал, отталкивал её руки и побить грозился. Рика привычно утихомиривала его, в перерывах рассказывая любопытному Альбатросу историю калеки.

Или он не знает, что лекари со стражей устраивают облавы на Пену? Выискивают специально таких, после трепета. Конечно, выбирают помоложе, но иногда выгребают всех начисто. Что делают? Не могу знать, сама не присутствовала, но кто вернулся, говорят, кровь сосут. Смеётесь, господин Торо? Говорите, Обсидиан – не ночные кровопийцы, а врачи? Ну, алонкеям, конечно, виднее, кто у вас кто! Только рассказывали это не один и не двое. Ворчун-то старый, его когда не брали, когда спрятаться успевал, а однажды всё-таки попался. Если до этого худо-бедно передвигался на своих двоих, то вернулся на плечах таких же неудачников. Ноги отказали. Когда ещё в себе был, говорил, тыкали ему прямо в позвоночник вот такенной иглой, выкачивали что-то. Боль, говорит – помереть легче. Господин Торо может верить, может не верить, но своими собственными глазами видела следы… нет, не от зубов, от игл на венах и по позвоночнику. Кое-кто после возвращения лёг и больше не проснулся – видно, слишком много крови взяли. А Ворчун вот… лежит уже год. Так мало того, к нему опять приходили за кровью!

Рика закончила обёртывать калеку сухими водорослями и тряпками: теперь хорошо, чисто и сухо. Сейчас у нас Ворчун поест и выпьет, выпить-то он мастак, правда, старый? Сумасшедшему отвечать было некогда: ел себе, причмокивая и отхлёбывая из полной кружки.

– Не спеши! – сердито скомандовала девушка, когда старик поперхнулся, вытерла ему заплёванный рот. – Вечно ты… Никто у тебя ничего не отнимет!

Безумец стрельнул опасливым взглядом, и Рика спохватилась, что чуть не забыла о наблюдавшем за ними Альбатросе. Повинилась:

– Ну вот потому я и набросилась с ходу: испугалась, опять обидите Ворчуна!

– Кто он тебе? – неожиданно спросил алонкей.

– Да так… никто.

– И ты заботишься об этом «никто»? Кормишь, защищаешь?

Она вновь начала злиться: чего привязался? Или этим Альбатросам до всего надо докопаться – даже почему кто-то помогает их же брошенным калекам?

– Господин Торо, похоже, Ворчуна специально искал – и кто он вам?

У алонкея дёрнулись губы: да, вернула ему его собственный вопрос! Альбатрос, конечно, не ответил, продолжая допрашивать:

– Ты общалась с ним, когда он был в своём уме?

Рика скривилась:

– Общалась? Это он сейчас смирный, как дряхлая собака, да, Ворчун? – И она потрепала старика по спутанным волосам, действительно как добродушного беззубого пса. Тот не обращал на неё внимания: урча от удовольствия, выскребал миску. – А раньше с таким-то норовом его все за километр обходили!

Приметила на лице алонкея тень улыбки: похоже, о характере Ворчуна знает не понаслышке.

– Может, он рассказывал что-нибудь… – Альбатрос помедлил, подбирая слова. – Эдакое? Интересное?

Рика фыркнула:

– Он-то? Да все Пенные поют, как жабы на болоте: и грондов-то они на крючок ловили, и людоедов как мух убивали, и на птеронимфусах летали… Сколько я всего наслушалась – начни рассказывать, до самой смерти хватит.

– Ну и начни, – легко отозвался алонкей, – а я послушаю.

– Это у господина Торо времени на болтовню хоть отбавляй, а нам, бедным островитянам, работать надо…

– То есть воровать? – учтиво поддержал беседу Альбатрос.

– Каждый выживает как может, – буркнула Рика. – Жрать всем хочется, даже вон… калекам алонкейским.

Настырный посетитель спросил насмешливо:

– Намекаешь, чтобы я поспособствовал вашему пропитанию? Так и быть, разрешаю использовать содержимое кошелька, который ты у меня срезала с пояса.