Тина вымыла посуду, прежде чем заглянуть к сэнсэю. Еще до того, как она покормила маму он быстро — но не Как от голода, а словно бы в спешке — съел свой завтрак. И снова принялся рисовать. Открыв рюкзак, Тина достала вещи, которые принесла из мастерской. Разложила принадлежности для каллиграфии рядом с его рабочим местом и сложила одежду рядом с его — а раньше ее — кроватью, хотя не похоже было, что он вообще спал.

Сидя на полу, она некоторое время смотрела, как он работает, присматривалась к его движениям и старалась понять, есть ли какая-то связь между выражением его лица и тем, что он рисует. По большей части его лицо ничего не выражало. Он словно потерялся в каких-то глубинах.

Закончив работу, он потянулся к печати, которую Тина ему принесла. Смочил ее красной тушью и приложил к рисунку. Казалось, он делает это механически; наверное, он ставил печать столько же раз или даже больше, сколько ее мама носила подносов с супом мисо.

Сэнсэй поднял рисунок, словно решая, куда его повесить. Тине вспомнился свиток в рамке, который она видела в спальне у него дома. На нем было две печати, одна — изысканная печать сэнсэя, а другая — поменьше и попроще. «Ханко», обычная личная печать с именем. Теперь, вспомнив об этом, Тина поняла подпись на маленькой печати. Она знала иероглифы, которыми записывается имя Судзуки; кажется, на маленькой печати были как раз те. Но печать была стилизованная, а она взглянула на нее лишь мельком.

Тина попыталась заниматься за столом на кухне, но никак не могла сосредоточиться на статье. Она потерла лоб, потом икры, которые все еще ныли после вечерней смены.

Как раз когда она вернулась к началу статьи, раздался звонок в дверь. Она встала и со статьей в руках подошла к двери и нажала на кнопку. Для Киёми что-то рановато. Тина стояла перед дверью, перечитывая введение, пока не увидела, как по лестнице поднимается Мистер Роберт. В руках у него был целлофановый пакет, и он протянул его Тине.

— Почта. И всякие мелочи.

— Спасибо, — ответила она.

Они стояли в дверях: Тина опиралась на косяк, а Мистер Роберт высился перед ней. Его прекрасная осанка была выработана годами тренировок. Наконец Тина спросила:

— Зайдешь к маме?

— Конечно.

— И к сэнсэю?

— Да, наверное.

Тина вошла, держа в руках пакет. Мистер Роберт постучал в дверь спальни Ханако.

— Коннитива, Роберт-сан, — сказала мама.

Тина вернулась на кухню и уставилась в статью.

К тому времени, как Мистер Роберт собрался уходить, Тине удалось продраться через статью и даже понять большую часть, хотя некоторые детали остались неясными.

— Спасибо, — сказал мистер Роберт, стоя в дверях Кухни.

— Не за что.

Шепотом он добавил:

— Она выглядит подавленной.

— Так и есть.

— Ей станет лучше, когда она сможет вставать и ходить, — сказал Мистер Роберт. — И сэнсэй мне тоже не нравится. Он все время только рисует?

Тина кивнула.

^{Как чудесно, однако, вместе с тем и страшно было бы проникнуть в сознание другого человека. Действительно понять его, почувствовать его радости и страхи. Узнать, что он думает о тебе. Неужели когда-нибудь для этого достаточно будет просто измерить нейрохимическую реакцию или локализовать нервные каналы и воспроизвести их в голове другого?}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

— Когда ты собираешься отпустить его домой?

— Я не держу его здесь в плену.

— Но он же не может сказать тебе, хочет ли домой.

— А не мог бы ты кое на что взглянуть? — спросила Тина, меняя тему. Она достала из рюкзака ксерокопию книжки. — Это «История Тушечницы Дайдзэн».

Мистер Роберт взял ее и всмотрелся в первую страницу.

— Я вот подумала — ты не мог бы ее перевести? Только основной смысл, не всю целиком, конечно.

Он осторожно переворачивал страницы, то и дело удивленно задерживаясь.

— Будет непросто — это древнеяпонский.

— Ты не обязан.

— Нет-нет, я хочу, — горячо возразил он. — Чтобы передать тебе основное содержание, много времени не понадобится.

Он просмотрел еще несколько страниц, и Тина поняла, что они никогда больше не будут вместе. После всего. что она ему наговорила, — после того, как он, вероятно. ей поверил.

Когда Мистер Роберт ушел. Тина проверила почту — гам не было ничего стоящего. Она прочла главу из книги профессора Портер о языке. Закрыла книгу и пошла в чулан. Сэнсэй отметил ее присутствие тем, что его взгляд несколько сфокусировался; потом он вновь вернулся к рисункам. «Скоро ему понадобится еще бумага», — подумала Тина, сидя рядом на полу.

В спальне Ханако боролась с подступающими волнами боли. Рассудок словно хотел оставить ее, улететь прочь. Из ее глаз текли слезы — слезы грусти, боли, тоски.

Когда мне больно

приходится

довольствоваться

шрамом

Интерлюдия

Ханако и Тэцуо

Апрель 1977 года

Кобэ, Япония

Ханако открыла окна и начала новый день с легкого завтрака и чашки чаю, прежде чем приняться за свою длинную поэму. По предложению сэнсэя Дайдзэн она разделила ее на части, каждая — из нескольких иероглифов. В день она писала по одной части и листки черновиков были разбросаны по всему дому.

Она проработала до полудня, легко перекусила и отправилась на занятие, захватив с собой лучшую утреннюю работу. Сэнсэю очень нравилось — сначала она не была в этом уверена. Она знала, что ее задумка была весьма амбициозной для начинающего.

Сэнсэй много с ней работал, и его предложения — как по содержанию, так и по исполнению — она принимала с радостью. Он воодушевленно предлагал новое, словно все это придумал он сам. Может быть, даже слишком. Его лицо немного менялось, когда он читал ее поэму, словно он глубоко задумывался.

Она вернулась с занятия и неожиданно обнаружила, что Тэцуо уже приехал с Гавайев. Он сидел на стуле в гостиной, и ее листки валялись по всему полу у его ног.

— Здравствуй, жена, — сказал он. Голос пронзил ее своей холодностью.

— С возвращением, — ответила она, стараясь го ворить как обычно. — Я не знала, что ты вернешься: я бы все это убрала.

Он поднял один листок с иероглифами.

— Что это?

— Я занялась сёдо.

— У тебя прирожденный талант.

— Спасибо.

Она встала на колени и начала собирать листки.

— Как там отель?

Тэцуо поднял еще один листок.

— Все шло хорошо до этого звонка.

— Звонка? Тебе позвонили?

Он начат рвать листок, Ханако вздрогнула.

— Да, мне позвонили. Мне сказали, что у тебя роман с твоим сэнсэем по сёдо. — Листок разорвался пополам. Тэцуо взял другой и тоже начал рвать его. — «Сёдо? — переспросил я. — Но моя жена не занимается сёдо».

Он рвал листки один за другим, и Ханако ничего не могла сказать.

— «Моя жена не занимается сёдо», — повторил Тэцуо. — Но ты занимаешься сёдо. — Он разорвал еще листок. — И у тебя роман.

Ханако задрожала.

— Я все знаю про тебя и твоего сэнсэя, — сказал Тэцуо, вставая. Он вышел на кухню, где на столе были разложены принадлежности для каллиграфии. Она поднялась и двинулась за ним.

Он взял одну кисть и сломал пополам.

— Вот что я собираюсь сделать с кисточками твоего сэнсэя. — Он взял тушечницу и разломил ее на две части о край стола. — А это…