Я не гнушалась унижений и стала молить эту пожилую женщину взять меня с ними, взять в свою семью. Я клялась делать ради них все, во всем быть полезной и преданной до конца дней, как то сделал бы кровный родственник. Не видеть различий и принадлежать им всецело и безраздельно. Женщина долго отказывалась даже размышлять над этой просьбой, но усомниться ее заставил мужчина, услышавший наш разговор. Он был примерно ее возраста и, как я поняла, оказался ее супругом. Узнав в чем дело, он предложил решение, которое в итоге устроило всех и дало моей жизни шанс на счастье!

Он заявил, что бросать такую силу здесь безрассудно и грешно – ровно как и брать ее с собой на «пустых обещаниях». Он заявил, что я молодая девушка и мои слова, не в оскорбление мне, не могут ничего ровным счетом значить для Салемских потомков, даже учитывая силу моей души. Он сказал, что они смогут взять меня с собой, принять в семью, помочь обрести себя и контроль над силой только в том случае, если я не номинально, а фактически стану членом Салемских потомков. Возможно это было лишь в одном случае – если, повзрослев, я построю семью с одним из их юношей, являющихся кровными членами семьи, и рожу от него ребенка. Тогда у этого ребенка будет кровная связь с Салемскими потомками (отец), а у меня будет кровная связь с ребенком (мать). Соответственно, таким образом у меня появится кровная связь с Салемскими потомками и я стану членом их семьи.

Я не долго думала. Это условие было таким смехотворным, учитывая, что я получала взамен! К тому же у них было множество юных и очень даже симпатичных молодых людей! Почему не выйти потом за одного из них замуж?

Но поскольку мое обучение – а следственно, расточение силы обучающего – должно было начаться многими годами прежде, чем я вступлю в брак и рожу первенца, вторым условием было заключение согласия на крови. Суть ритуала состояла в том, что моя словесная клятва на примыкание к Салемским потомкам душой и кровью (браком) становилась материальной и приобретала силу, которая, в случае нарушения оной и отказа от обязательств, направлялась на меня и являлась разрушительной, поскольку заключала в себе силу сразу всего Салемского рода.

Обряд был проведен в полночь в присутствии всей их – теперь уже моей – семьи. А наутро я собрала свои вещи и перебралась к ним. Пожилую женщину назначили моей наставницей, которая должна была помочь моей силе обрести гармонию с моей душой и телом, что само по себе должно было урезонить дар по воле владеющего.

Никогда в жизни я еще не чувствовала себя настолько Дома, как среди них.

19 апреля 1996 года.

Сегодня мы с семьей навсегда покидаем город, в котором я выросла. Мне ни капли ни жаль. Дом там, где твоя семья – и я ухожу отсюда вместе со своей семьей. Я наконец-то начинаю жить, не боясь, а принимая и осваивая свою силу. Наконец-то меня не порицают за нее, а поощряют. У каждого из них есть сила. У каждого из Нас есть сила. Вместе – мы сильны. Вместе – мы едины. Лишь мы можем истинно понять и принять друг друга, потому нам нечего подолгу делать в городах земных людей.

Суть нашей жизни – в вечном самопознании и самосозидании. Самосозидание – это жизнь. Самосозидание – это движение. Движение – это наша жизнь.

– Вот здесь! – от перевозбуждения я едва ли не кричу, тыкая перед глазами Кенни в лобовое стекло, перегнувшись вперед настолько, насколько возможно, не завалившись при этом на коробку передач – этот поворот, заворачивай сюда!

– Черт, слышу я – смеется он, отмахиваясь от меня – не ори в ухо, дубина.

– Ты как мальчишка, которого запустили в Детский Мир – хохочет Мэри Джо – смотри не выбегай с игрушками мимо кассы.

Мы с Кенни переглядываемся и начинаем судорожно гоготать. Девчонки подозрительно глядят на нас, сощуриваются, и первой догадывается Лиззи:

– Только не говорите, что вы реально хотели что-то отсюда стащить?

Я гляжу на нее, игриво вскинув бровь и тогда она оборачивается, чтобы пихнуть меня в плечо:

– Поверить не могу! Вы хотели что-то стащить и при этом ничего нам не сказали! По-вашему, нам не нужны баксы?

– Баксы? – невинно хлопаю глазами.

– Баксы, за которые вещички из Ведьминого Села с руками оторвут на е-бэй – кивает Мэри Джо – парни, я в шоке. Вы теперь у меня на мушке. Никакого доверия в коллективе.

Мы все вчетвером принимаемся смеяться, а Роб лишь искоса поглядывает на нас, большей частью заворожено наблюдая за видом из окна. В закатных лучах солнца Ведьмино Село выглядит по-особенному завораживающе. Конечно, кроме как на фото, мы его в дневное время и не видели – но мне кажется, что подобную таинственность этой заброшенной деревне способно придать только уходящее солнце.

– Поверить не могу, что мы реально здесь – говорит Лиззи, вновь начав вертеть головой – место, о котором я слышала с самого детства.

– Да – довольно соглашаюсь – не так уж и сложно было сюда собраться.

– Да, не считая тачки моего отца..

– Скопленных и заработанных мною денег, которые я полностью спустил на провизию и арсенал.. – киваю я другу.

– И восемнадцатилетней отметки в паспорте – едва ли не синхронно заканчивают девчонки.

Мы вновь начинаем смеяться, и Роб полностью уходит в себя, судя по всему, желая слиться с обшивкой сиденья.

Я приникаю к окну Мэри Джо, наблюдая за проносящимися мимо нас домами. Хотя «проносящимися» – слово довольно громкое для тех 10миль/час, на которых мы сейчас еле ползем, грозя днищем зацепить все, что только можно. Скорость как раз позволяет рассмотреть все трещинки в окошках, пока проезжаем.

Впрочем, окошек тут не так много – в большинстве своем у домов остались лишь рамы с острыми зазубренными концами, где, судя по всему, когда-то было стекло.

Завернув на указанном мною повороте, Кенни пусть и не стремительно, но приближается к дому, ради которого это и было сделано.

– Вон тот – опять тыкаю я перед его носом так, что друг морщится – остановись перед тем крыльцом.

– Это там?..

– Да.

– Крутяк.

Лиззи щурится, глядя на наши хитрые лица:

– Что «там»?

– Ничего, детка – невозмутимо жмет плечами Кенни – там всего лишь пропала коммуна колдунов, а так ничего особенного.

Но приемчик не удается. Лиззи не клюет на приманку и продолжает испепелять его глазами, после чего вонзает эти клинки теперь уже в меня:

– Джейк, что там?

– Дом.

В это время Кенни как раз заворачивает на площадку перед покореженным и частично просевшим забором.

– Какой дом?

Я киваю на лобовое стекло, в котором он теперь как раз маячит по центру, точно отличная мишень в прицеле:

– Очень старый. И как по мне – чертовски безвкусный.

Но на мою приманку она тоже не поддается:

– Чей это дом?

Несмотря на то, что ситуация и так складывается патовая, я все еще надеялся, что нам удастся обойти этот вопрос, когда Роб (как всегда не вовремя) не открывает свой рот и восторженно не бормочет:

– Это же тот дом, где нашли ребенка!

И словно по закону жанра – как раз в этот момент Кенни глушит машину и в салоне воцаряется гнетущая тишина. Мы с другом переглядываемся, после чего осторожно смотрим на девчонок. Роб же в этот момент, словно блаженный, уже вытаскивается из машины и достает телефон, видимо, чтобы сделать пару снимков. Хотя ему, как искателю доказательства или опровержения существования мира после – стоило скорее достать эхолокатор или что там носят охотники за привидениями.

Позади нас, прямо на дороге (поскольку подъездная дорожка – или то, чем она, по крайней мере, наверняка задумывалась – слишком узкая для двух машин) останавливается вольво Вилмы и та, с видом Лары Крофт, выскакивает наружу, подставив лицо ветру.

От этой комичной картины я бы вновь захохотал, если бы не напряженная ситуация внутри нашей компании.

– Вы здесь собрались остановиться на ночь? – спрашивает Мэри Джо.