– Я что, долго был без сознания? – тихо спросил Феоктистов.
– Сегодня десятый день, – ещё тише ответила девушка. От удивления обвис на её не по-женски сильных руках.
– И что, ты все десять дней около меня сидела?!
Она лишь утвердительно кивнула. Потом весь остаток дня Володька грелся на солнце. Иногда пил крепкий мясной бульон, вперемешку с травяными отварами, и потешался над тем, как Зубров периодически порывался его обнять, но неизменно отгонялся бдительной сиделкой. А вечером, когда та снова собралась дежурить, с удовольствием потрепал горячую девичью руку:
– Спасибо, Сусанна! Но этого больше не нужно. Мне теперь уже ничего особо не сделается, а вот себя измучаешь. А ведь общение с тобой мне здоровья прямо на глазах прибавляет!
Девушка потупилась, но опять не сдержала искренней улыбки. И он решился:
– Слушай, а почему ты со мной так возишься? Я ведь даже не знаю тебя!
– Потому что вы спасли меня. От рабства. И бесчестья. А может, и от смерти. Так как позора я бы не перенесла. Я вам так благодарна!
– А! Ну, тогда да, конечно! – смутился Феоктистов. – Но я же, вроде как, «оборотень». Неужели не боишься?
– Сначала немного боялась! – честно призналась девушка. – А сейчас нет.
– Это, конечно, хорошо. Но почему?
– Оборотни плохие. Беспощадные убийцы, и живут только для себя. А вы с Николаем хорошие. Крестьяне вас теперь очень уважают. Ну, правда, и боятся ещё.
– А ты не крестьянка, что ли?
– Нет. Мой отец свободный кузнец. Мы живем недалеко от Солми. Отдельно.
«Теперь понятно, почему у неё такая мускулатура. Папе помогает!»
– Ага! В твоего отца, значит, крестьяне тоже считают немного колдуном?
– Ну, да! Правда, не таким сильным, как бабушка Линде. И добрым.
– А она тогда кто? Злая колдунья?! – искренне удивился Володька. Смущение Сусанны было весьма красноречиво. «Кстати, а называет-то её так же, как и мы!»
* * *
Через три дня он отвез Сусанну домой. Выздоровление шло, и Феоктистов сам запряг в телегу мерина. Отцом девушки оказался тот самый рослый детина, о голову которого Николай сломал копьё. Кузнец угрюмо встретил «оборотня» у порога небольшого деревянного дома, что стоял на отшибе от деревни. Правда, увидев, что дочь ухаживала не за его обидчиком, несколько смягчился. А к концу вечера распил с гостем бочонок эля и вообще раздобрел. Тем более пиво Эдвин Смит в основном осилил сам. Раненый Феоктистов лишь понемногу поддерживал компанию. Кузнец даже ушёл в дом, чтобы «свободный воин» смог достойно попрощаться с его дочью. Хотя до этого жёстко пресекал все попытки крестьян поухаживать за Сусанной. Володька смутился и на прощанье неумело чмокнул подавшуюся к нему девушку куда-то мимо губы. Но в ответ она сама обхватила его за шею, и второй поцелуй получился таким, что ещё половину дороги у него сладко шумело в голове.
Через пару дней Феоктистов попробовал охотиться с луком, а на девятые сутки приступил к тренировкам с холодным оружием. Силы быстро возвращались, хотя рубцы ещё порой вскрывались, да вернулись тошнота и головокружение. К Эдвину он теперь ездил чуть ли не через день, используя уникальную возможность чинить и усовершенствовать железное вооружение. А кузнец не переставал удивляться смекалке в обращении с металлом, которую проявлял нежданный приятель дочери. Нравилось отцу Сусанны и усердие «оборотня». Володька всегда, чем мог, помогал ему – и в кузнице, и по хозяйству. С помощью Смита он восстановил свой шлем, отбивающий удары копья. А для усиления голоса придумал установить в него пластинки-резонаторы. В сочленения брони нанёс спиральные борозды с топлёным салом, от чего трущиеся места в доспехе начали смазываться.
Раз в неделю Володька парился с кузнецом в баньке, которую они с Николаем поставили у своей избушки. Эдвин легко преодолел страх перед церковным запретом на мытьё, так как и до того был далеко не безгрешен, и постоянно наслаждался эффектом. А вечно грязные крестьяне не могли привыкнуть к его новому цвету. Теперь Смита при всём желании нельзя было назвать «Чёрным» – его кожа лучилась здоровым красным цветом. А Сусанна вообще расцвела подобно грозди юной сирени. Теперь она только и жила трепетными ожиданиями очередного визита своего «рыцаря-оборотня».
Правда, о дальнейшей судьбе их взаимоотношений никто старался не говорить. Лишь однажды, в промежутке учебных боёв, Зубров не выдержал:
– Слушай, а ты любишь Сусанку?
Феоктистов аж поперхнулся:
– Чего?! А… Ну, люблю конечно. Только, пожалуй, как-то не так.
– Это как не так?
– Ну, словно не хватает чего-то. Впрочем, я любил одну девчонку. Ещё там, у нас. Ну и было так же. Наверное, это и есть любовь… Да, я люблю ее!
– Так чего не женишься?
– Как это?!
– Ну, как все. На свадьбе погуляем.
– Ты что, смеешься?
– Абсолютно серьёзно говорю.
– Да пошел ты! – неожиданно обиделся Володька. Решительно взял меч:
– Я ещё не хочу. Рано!
– Смотри, как бы поздно не было! – ответил Коля, поднимая клинок.
– В смысле «поздно»?! Мы с ней только целуемся иногда!
– Я не о том. Отобьёт кто-нибудь.
Феоктистов понятливо кивнул:
– А! Ты, знаешь, я об этом сейчас не думаю. Тут другое. Понимаешь, не такая какая-то любовь. Не завершённая. Вот будет в ней всего хватать, тогда и женюсь!
Он принял выжидательную стойку.
– Ну, дело твое, Ромео! – ответил Зубров и обрушился на товарища с мечом. Теперь они всё больше времени уделяли этому сложному оружию. Сила и точность ударов росли. К тому же, защита мечника требовала совершенно иной подвижности.
* * *
Впервые с Робин Худом друзья встретились после 2 лет бесплодных поисков – когда Зубров начал атаку каравана де Шансона. «Вольные стрелки», зажатые отрядами, долго пробирались по сужавшемуся коридору из цепей бронированных воинов шерифа и барона. Уже почти отчаялись, но наткнулись на редкую линию всадников. Попрятались и просто пропустили их. Так, из-за жадности де Шансона, им удалось выскользнуть из хитроумной ловушки шерифа. Поспешив от места, где должны были встретиться полицейские силы, разбойники вышли аккурат к Солми, во время её разграбления. Робин Худ не решился напасть на сильный отряд, но, на всякий случай, распорядился идти вслед. Караван нагнали, когда Феоктистов связал пикинеров боем. А увидев атакующих крестьян, атаман понял, что теперь может и сам сорвать куш. Его удальцы применили бронебойные стрелы. Так им удалось спасти первого мстителя и, в целом, помочь ограбленным простолюдинам.
Немудрено, что барон умолчал о позорном для него бое. Чем поставил шерифа в весьма неловкое положение. Пустые «силки» говорили, что лесные мерзавцы либо оборотни, которых очень трудно поймать, или вообще – плод чьей-то фантазии. Впрочем, действительность вскоре подсказала истинный ответ. Но на какое-то время разбойники остались полновластными хозяевами леса.
Зубров пришёл в мистический восторг от встречи с прототипом Робин Гуда. От наведённой им эмоции и оживающий «волко-человек» воспринял коллег-спасителей как новых членов их вдруг выросшей стаи. Джонни, молодой стрелок, что упал на Владимира, даже получил статус «друга Рыцарей Фалезского леса» (именно так теперь начали именовать «оборотней»). Особо сильно он любил Феоктистова. Даже слегка ревновал его к Сусанне, что позволяло постоянно подшучивать над мальчишкой. Почему-то это чувство очень нравилось бабушке Линде, считавшей, что у Джонни хорошие способности к колдовству.
В очередной раз попировав в лагере «вольных стрелков», друзья возвращались домой. Солнце почти ушло за горизонт, в желудках ощущалась приятная тяжесть. К седлам были приторочены рога с посеребренными устьями: подарки Робин Худа. Звук у них был характерный, благодаря чему «оборотни» якобы могли вызвать подмогу из его шайки почти в любой части Фалезского леса.
Неожиданно приученные кони всхрапнули и остановились. Впереди, по тракту неторопливо ехал одинокий рыцарь. Друзья притаились за кустами и постарались лучше разглядеть его. Солнце уже ушло, но света хватало. Пластины на кольчуге всадника не сверкали, как у обычных рыцарей Нормана. Их покрывали следы ударов и сколов, что говорило о большом опыте воина. Вместо холщовой накидки поверх брони был одет белый выцветший плащ с красным крестом, кое-где зашитый широкими мужскими стежками. В продуманном порядке на седельных креплениях располагался комплект оружия. И конь, и всадник выглядели очень уставшими.