– Решено! – хлопнул он ладонью. – Где моё золото?

Шевалье отстегнул с пояса небольшой кошель и бросил на столешницу. Не оборачиваясь, пошел к отдохнувшему дестриэ. Его задача была выполнена.

Через два дня началась громадная полицейская охота. Однако барон решил одним ударом убить сразу двух зайцев – прочесать лес от разбойников, а заодно и посетить деревню Солми, что опять не заплатила оброк. Для этого он несколько «подправил» план. В направлении деревни двинулся лично, с лучшими воинами, чтобы собраться в ударную группу и забрать в Солми всё, что сочтет нужным. Как уже частенько поступал. Прочёсывание же продолжит редкая цепь всадников. В случае встречи с разбойниками они звуками рога призовут основной отряд. Ведь если учесть, что лес большой, то крайне маловероятно, что именно в этом месте произойдет обнаружение шайки Робин Худа или «рыцарей-оборотней».

Правда, смущало то, что всё сильное население деревни наверняка окажет сопротивление. А новое столкновение с идиотами крайне нежелательно. Они ведь продукты выращивают! Да и дерутся, как прижмёт, отчаянно. Так что бой не нужен. По крайней мере, до тех пор, пока солдаты не укроются в замке… Но тут в голову де Шансона пришла простая, но поистине гениальная мысль.

* * *

Минуло 2 года как советские подростки попали в параллельный мир. Теперь у них была своя избушка. Её поставили не очень далеко от домика бабушки Линде, в глухом углу леса. Правда, жили они там лишь зимой, да в долгое ненастье. Всё так же помогали колдунье, браконьерствовали, тренировались, ходили в засады.

Друзья выучили ромейский язык, и знали, что чащоба, в которой довелось оказаться, получила название от крупного города-крепости Фалез. Управлял там шериф (он же – «граф»), которому принадлежала вся окружающая местность с деревнями на многие лье вокруг. Её жители не отличались зажиточностью, в связи с чем почти не держали рабов. За исключением редких владетелей замков, да нескольких ремесленников, у которых запасы еды всегда водились.

Ещё понравилось то, что в Фалезском лесу вот уже несколько лет действовала шайка разбойников некоего Робин Худа, якобы – непревзойденного лучника. Составляли её отчаянные беглые рабы, которые гордо именовали себя «вольными стрелками». Поневоле опять напрашивалась аналогия со своим средневековьем.

– Похоже, и здесь не повезло! – как-то заявил Николай. – У нас-то Робин был по фамилии «Гуд», то есть «хороший». А здесь – «Худ»: «худой», «плохой».

– А, не переживай. Поживем-увидим! – философски отмахнулся Владимир. – Мы и сами-то… Далеко не подарки.

Мучительные боли уже почти не донимали его. Внутричерепная опухоль рассасывалась, убирая разрушительное давление на личность. «Волко-человек» всё больше становился прежним. Но изменения в психике закрепились. Феоктистов теперь искренне ненавидел «благородных» и философски относился к собственной жизни: «Умри ты сегодня, а я – завтра!» А Зубров привычно тянулся за вожаком.

Друзья сильно окрепли, раздались в плечах. Средний рост местных ничем ни отличался от людей их родного мира. Приходилось наращивать мышечную массу, чтобы хоть как-то заполнить трофейные кольчуги. Нападения из засады прочно вошли в жизнь, как ответ жестокости этого мира. Как-то, в одной из первых бесед, бабушка Линде сказала, что выжить здесь пришельцы смогут, если признают верховенство всех существующих видов власти. Или – если сами станут сильнее и беспощаднее прочих. Почему-то первый вариант «волко-людей» не устроил.

Потеряй они свой мир, родственников и друзей в зрелые годы, у друзей могло вообще ничего не получиться. Но в подростковом возрасте даже самые страшные беды воспринимаются как игра. Юный просто не в состоянии представить, что всё, в том числе и его жизнь, может завершиться. Молодость живёт ожиданием, она беспечна и полна надежд. И хотя ребята не представляли, как можно выбраться из западни пространства-времени, оба уверенно ждали лучшего. Тоскливые месяцы заполняли тренировками, отчаянными рукопашными схватками и суровым бытом. Это заглушало страх, подбадривало событиями и впечатлениями.

Хотя если бы кто-то спросил друзей, зачем они настойчиво лезут под клинки феодалов и убивают сами, вразумительного ответа не получил. Причина крылась на уровне подсознания: они мстили. Сразу всей враждебной действительности. За постоянный ужас, за первую беспомощность перед иномирьем и лишение надежд. И с каждой победой словно одолевали какое-то чудовище, жрущее их изнутри.

Ещё первой зимой «бабушка Линде» настрого запретила лизать кровь убитых:

– Так вы лишь очерствеете, внучки, да в обычных оборотней превратитесь! Дикая жизнь, и плохой конец на серебряном копье. Либо костре. А вам славными рыцарями стать надлежит! Героями легенд и сказаний. Вы уж постарайтесь!

Основным источником дохода теперь были трофеи от нападений. Благодаря им, с помощью бабушки Линде, разобрались в непривычной денежной системе. В обращении здесь ходили золотые и серебряные монеты. Самая мелкая, «деннарий», представляла грубый кругляш, чуть больше советского металлического рубля. На одной стороне отчеканен вписанный в круг крест, с тремя зубчиками на каждом кончике, и надпись. Буквы напоминали и латиницу, и кириллицу. Причём, крест как буква там тоже присутствовал. На обратной стороне ещё круг с надписью, уже другой, и в центре что-то непонятное. Оказалось – вензель правителя.

12 имперских деннариев составляли 1 золотой солид, а 20 солидов – фунт. Это был высший денежный номинал. Изготавливался он в виде длинного серебряного (реже – золотого) прутка, с теми же крестами и кругами на торцах, а так же тонкими рисками по бокам, по которым его можно было разрубить на 20 брусков, соответствующих солиду. Носили фунт вокруг шеи либо на руке, свернув в браслет. А его вес примерно равнялся русскому дореволюционному – чуть меньше полукилограмма.

Имелась в Нормане и собственная золотая монета, экю. Там крест красовался не в круге, а внутри рыцарского щита. Денежка была аккуратная, красивая. Но вот драгметалла содержала меньше, чем солид. Расчет обычно шел по 51 деннарию за 5 экю. Кроме того, имелась монета в 3 экю, «тетрадрахма», и хазарский золотой цехин, номинал которого не дотягивал даже до 9 деннариев. Поэтому при сложных расчётах тут просто взвешивали все имеющиеся деньги, высчитывая количество фунтов по простому правилу: 1 часть золота равна 4 частям серебра.

Сначала, конечно, всё показалось достаточно сложным. Тем более, даже с «деннариями» возникали проблемы – для бытовых расчётов и это было слишком много. Но затем всё устаканилось. Друзья просто начали отдавать трофеи бабушке Линде. То есть промышляли они обычным разбоем. По их понятиям, благородным. Ни разу не обидели ремесленника или крестьянина, нападая исключительно на «буржуев». Не гнушались и ростовщиками, сведения о которых собирали в окрестных городах и поселках, переодеваясь простолюдинами.

С помощью беспощадного промысла «оборотней» местные избавлялись от жестоких и разорительных процентных займов. Поэтому, до поры, не сдавали их страже. Хотя, конечно, многие обращали внимание на странную пару молодых уверенных чужаков в пеньковом рубище и новых домотканых штанах.

После того как «волко-люди» убили несколько человек, зачем-то слонявшихся по чащобе неподалеку от их логова, о них начала распространяться слава лесных «оборотней» с рыцарскими титулами. Это удивляло, но оказалось кстати. Потом-то выяснилось, что к распространению слухов была причастна «бабушка Линде». Которая даже применяла для этого какие-то свои необычные способности.

Много позже ребята поняли, что сверхъестественный благородный титул должен был отпугнуть большую часть родственников их жертв. Ведь в Нормане жили по закону кровной мести – за лишение жизни отвечали своей. Но при этом простолюдины почти не могли призвать к ответу феодала, а «благородный» не обязан был всенепременно лично отлавливать нечисть, сгубившую его близкого.

Несмотря на атеизм, друзья вынуждены были признать, что что-то такое колдунья, действительно, могла. Дополнительно к магическим методам лечения. Например, подаренные ей амулеты на самом деле защищали от боевого железа. Например, однажды бронебойная стрела, выпущенная в Феоктистова почти в упор, сломала ему два ребра, но не пробила кольчугу. Хотя после боя он сам, из того же лука, прутом со злополучным наконечником, насквозь пришпилил свой доспех к стволу дуба.