Старушка-учительница выждала паузу и продолжила:

– Я очень ценю и уважаю детей, который безвозмездно помогают ровесникам, искренне и по доброте.

Я подняла голову и посмотрела на нее. Вероятно, она сейчас скажет обо мне, о ком же еще?

– Как, например, Роксана, – учительница внезапно кивнула головой в сторону другой девочки из нашего класса, которая училась примерно на том же уровне, что и я, только никому особо не помогала. Она также была спортсменкой и симпатичной на вид, поэтому ей удалось заработать положительный статус в школе, и ее полностью устраивало, что «ботаником» для унижения и списывания в классе служила я. – Роксана прекрасная добрая девочка, не то, что Мия. Мия вот никому не помогает и эгоистка, – закончила свою речь наш преподаватель математики.

В этот момент я ощутила острую обиду. Но еще хуже, что тогда я узнала про существование предательства и лицемерия. Весь класс как в рот воды набрал. Все молчали. Никто ни сказал ни слова о том, что это не так. На первой парте лишь один худой паренек, который, к слову, не так часто использовал мою помощь, тихо-тихо сказал:

– Мия – не эгоистка.

Его никто не услышал. Или притворились, что не услышали.

Детского эгоизма хватало даже в старших классах. Думая об этом, я вспоминаю Дэна. У Дэна все было хорошо, кроме чрезмерного эгоизма и гиперэмоциональности. Он был единственным человеком в классе, на кого я даже напала и дала пару пощечин, хотя я никогда не умела драться. Это произошло, когда мне было девять лет, и я не помню, что он такого сказал мне, но после моих пощечин он плакал. Удивительно, как можно было такого тихого мягкого ребенка как я спровоцировать на попытку драки.

Когда мне было 16 лет, мы с классом собирались на экскурсию, в ходе которой мы на пароме должны были отправиться в другую страну, погулять там в столице по музеям и вернуться паромом на следующий день. Ясное дело, ночь на пароме молодежь обычно использовала не для того, чтобы спать. Все запасались алкоголем, травкой и тому подобным. Я помню прекрасный солнечный день весны, когда я вышла со школы и двинулась в сторону дома. Недалеко меня подкарауливала группа парней во главе с Дэном. Нет, они меня не избили, но как мне показалось, они были к этому близки.

– Слышь, стукачка! Иди сюда! – спускаясь по ступенькам школьной лестницы, услышала я голос Дэна.

– Да, Мия, иди сюда или будешь опять потом плакаться училке! – выкрикнул другой голос из компании.

После этого последовало еще несколько выкриков, более нецензурных.

Я остановилась и дрожащим голосом попыталась ответить:

– Я не понимаю, о чем вы…

– Да все ты, жирная корова, понимаешь, – мне навстречу двинулся быстрыми шагами Дэн, как будто хотел напугать. – Это ты заложила нас сопровождающей училке, и та теперь не пустит нас на паром без досмотра.

– Я никому ничего не говорила, – я попятилась в испуге, осознавая, что они могут сделать, решив, что это действительно была я.

– Да конечно! – Дэн рассмеялся. – Парни, слышите? Она никому ничего не говорила!

Друзья Дэна стали вторить ему противным смешками, подобно стаду гиен.

В этот момент из главного входа школы вышел учитель программирования, который был крепким рослым мужчиной, да и вдобавок разъезжающим на байке. Это меня и спасло. Дэн и его приятели попятились, а я быстрым шагом побежала за школу, откуда шла вторая тропинка, ведущая к моему дому. Помню, что плакала всю дорогу домой, и не понимала, почему именно я должна была это терпеть.

Спустя несколько лет, как я закончила школу, и с одной из своих одноклассниц по имени Мила, которая все это видела, я подружилась. Как-то раз, когда мы выпивали дома у меня вино уже будучи взрослыми, она мне сказала:

– Прости, Мия, что я тебя тогда не защищала, я боялась. Это был стадный инстинкт.

Нет, я ее не винила. Я ее понимала. Мы были каждый из своего мира, и чтобы не стать изгоем в школе, каждый шел на свои жертвы. Но Мила рассказала мне кое-что еще в тот же вечер, и я возненавидела школьные времена еще больше. То, что рассказала Мила, объясняло и ненависть Дэна ко мне также.

Причина, по словам Милы, оказалась абсурдной и жестокой.

В младших классах большая часть учеников ходила в бассейн после уроков. Я не умела плавать, и как-то на дополнительном занятии и упала в ту часть бассейна, где было глубоко. Я начала захлебываться водой. Тренером была железная леди в возрасте, которая явно не любила детей. Она стояла и смотрела, а помочь велела тогда мне Дэну. Дэн с минуту колебался, пока я пыталась ухватиться за стену и не утонуть. Потом Дэн протянул мне все-таки руку. Это случай я помнила всегда, но не знала, что было после. А то, что случилось потом, и повлияло на отношение Дэна ко мне.

– Его начали нещадно гнобить, – рассказала мне тогда Мила. – Спасти тебе жизнь у нас в классе было позором. Ты было кем-то вроде уродца, и помогать тебе было запрещено. И Дэну за то досталось. Поэтому он возненавидел тебя.

– Мне жаль, Мия, что ты столкнулась плотно с детским эгоизмом, – говорите вы, выслушав первую часть рассказа девушки. – Но, увы, такое бывает часто.

– Да, это еще поверхностный рассказ, – отвечает вам Мия. – До сих пор не понимаю, чем же я была всем так отвратительна. Плохо, что я поздно научилась стоять за себя. Хотя это до сих пор под сомнением, – Мия улыбается и делает глоток из своего стакана и продолжает:

– В девятом классе среди мальчишек появилась странная мода – подходить к самой некрасивой по мнению остальных в классе девочке и звать ее в кино, а когда та, наивности ввиду соглашалась, весь класс истошно смеялся. В моем классе такой девочкой была я. Их смех до сих пор стоит в моих ушах, хотя прошло двенадцать лет. А на день святого Валентина один из мальчишек принес 15 роз (у нас в классе было 17 девочек). Он принес 15, потому что одна девочка уже неделю болела, а еще одна часто прогуливала. Представьте себе, именно в тот день они тоже пришли. Этот парень раздал 14 роз, и у него осталась пятнадцатая. И остались три девочки без розы: я, моя будущая подруга Мила и еще одна тихоня класса. Я помню, как он сидел на уроке физики размышлял, кому из нас ее подарить. Было видно, он хотел выглядеть джентльменом в глазах всего класса, но прогадал с расчетом. Он размышлял достаточно долго и в итоге подарил розу тихоне. И мне тогда казалось, что на меня смотрят как на неудачницу года. К чему я веду? А я веду к тому, что я не было уродцем на самом деле. Я позволила им себя такой сделать. Моим главными воспитателями стали не мама и папа, как у других детей, а жестокость чужих и время.

– Но твоя мать, – выслушав Мию, вспоминаете вы. – Она же вырастила тебя, содержала. И воспитала же в тебе человека.

– Да. Человека, который вышел в этот мир сломанным. Человеком, которым она не гордится. Я старалась ей помогать. Черт возьми, еще будучи подростком я пошла работать летом на уборку школьных помещений и прочего, чтобы помочь ей с деньгами. В последнем году учебы в школе я начала работать частным репетитором по математике, выдавая себя за студентку педагогического института, чтобы начать что-то копить для себя. В 18 лет я уже работала официанткой. Но чем старше я становилась, чем расплывчатее становился детский образ моего идола – мамы. Превращался этот образ постепенно в усталую женщину, которая была недовольна своей жизнью, и хотела, чтобы хотя бы дети были под ее контролем. Я не смогла быть под ее контролем, и поэтому стала злодейкой и грешницей. А вот Алек, мой младший брат, был в ее глазах праведником, хотя в семь лет уже мог на словах послать мать, но та этого будто бы не слышала.

– Мия, – вы прерываете монолог девушки. – Но так часто бывает, старшему ребенку в семье кажется, что младшего больше любят, ему больше позволяется.

– Может быть, – сухо отвечает Мия. – И вы правы, моему брату также больше позволялось.

Однажды, когда ему было 11 лет, он соорудил деревянный арбалет из длинных острых шпажек для приготовления люля-кебаба, позаимствовав их на кухне у мамы. Он игрался, будто тренируясь стрелять из мини-арбалета. Я в этот момент сидела на диване нашей с ним общей небольшой комнаты и делала какую-то домашнюю работу на компьютере. Алек, в чем нет удивительного, мишенью выбрал меня, или даже мои глаза. В тот момент я этого не знала, просто не заметила. И вот, в какой-то момент в сантиметре от моего глаза в мою переносицу вонзилось что-то острое, после этого я почувствовала боль, закрыла лицо руками и стала кричать. Я чувствовала, как по моим рукам течет много крови. На мой крик в комнату влетела наша мама.