Жена Нефедова, Светлана, превратившаяся с годами из прекрасной пышной блондинки в сухую и унылую женщину с пепельными волосами, всякий раз, видя Панкрата, оживлялась и весело беседовала с ним, пичкая всякими домашними деликатесами. И не потому, что Панкрат был одиноким. А потому, что он, по ее мнению, был единственным из всех мужчин, не напоминающим надутого индюка. Как истинная жена летчика, свой дом Светлана называла ангаром, а выходные мужа – стоянками. И всегда знала свежие анекдоты, которые слышала в своем клубе, бессменным председателем которого была уже много лет. Правда, о клубе никогда ничего не рассказывала, хотя Суворин иногда расспрашивал ее об этом, делая вид, что ничего не знает. А знал он многое.

Нефедов как-то поделился с ним тем, что у Светланы серьезные проблемы со здоровьем и что в клуб она вступила после сложной операции по удалению матки.

Два дня, проведенные в доме Нефедова, Панкрат как мог веселил его жену, искренне жалея ее. Смеялся над ее анекдотами. Хвалил выпечку и особенно шоколадный торт, который Светлана приготовила в последний вечер перед его отъездом.

Ту-134 поднялся в воздух в сорок минут третьего. И хотя все документы были в полном порядке, Панкрат чувствовал себя неуютно. Встреча с гибэдэдэшниками показала, что его ищут. А вернее – медальон Анэс. Панкрат вспомнил ощущения, возникшие от упертого в затылок пистолета, поежился и, бросив подозрительный взгляд на сидящего рядом пассажира, отвернулся к иллюминатору. И только тогда, когда самолет поднялся на девятитысячную высоту, он вздохнул спокойно и, отогнав прочь эмоции, проанализировал все, что произошло за эти два дня.

Судя по информации, которую Панкрат получил, сфотографировав почту в номере Шнейдера, тот должен был сейчас находиться в Берлине по адресу: Wassmannsdorfer Chaussee 21.

В аэропорте Тегель он из предосторожности не взял такси. Пропустив несколько автобусов и оставшись совершенно один на остановке, он сел наконец в тот, что направлялся до вокзала. Заплатив пару евро, он через двадцать минут вышел на Zoologisher Garten. Вошел в подземку, сел в поезд, следующий в центр. Вышел на седьмой линии Jakob-Kaiser-Platz и, смешавшись с толпой, быстро покинул метро.

Шнейдер жил возле восточного вокзала. Суворин быстро нашел среди высоких «кайзеровских» домов, стоявших суровой сплошной стеной, Wassmannsdorfer Chaussee 21. Квартира Отто была на четвертом этаже. И хотя в доме не было консьержа, Панкрат решил там не мелькать и занял позицию в сквере напротив.

В сквере реконструировали фонтан. И Суворин, держа наготове фотоаппарат, с заинтересованным видом некоторое время наблюдал за работой. Потом сел на скамейку, скрытую с одной стороны небольшими лесами, окружавшими фонтан, а с другой густыми кустами. Кроме этих преимуществ, было еще одно, и самое важное – Wassmannsdorf er Chaussee 21 была как на ладони. На этой скамейке он и «завис» на несколько часов, несмотря на определенный риск и общаясь почти со всеми подряд, кто присаживался на скамейку, приставая с самыми глупыми вопросами, которые только и могут задавать неорганизованные туристы. Особенно его интересовал дом, в котором жил Шнейдер.

Суворину повезло. Через два часа он знал не только, где находятся окна Шнейдера, но и как зовут его горничную, с которой тот находился в интимной связи. И сколько пластических операций сделала его жена. И даже то, что на днях у нее умерла собака.

Шнейдер появился далеко за полдень. Он сел в белый «порш», который подъехал к его дому как раз, когда Отто вышел из подъезда. Машина уехала в направлении Тиергартена. Но и это было удачей. Информация не подвела. Суворин не напрасно прилетел в Берлин. К тому же он взял след. И это было главное.

Теперь надо было позаботиться о ночлеге. Учитывая свои средства, Панкрат выбрал отель подешевле на Stutgarter Platz 7.

«Al Koenigshof» был поистине демократическим отелем. Номер с Интернетом, звуконепроницаемыми окнами и минибаром стоил всего шестьдесят долларов в сутки. Но больше всего Панкрату понравилось, что в отеле была предусмотрена аренда спортивных мотоциклов.

Он сразу же арендовал черный байк и опробовал его в интернациональной группе из восьми байкеров.

Специально усложненная трасса для мотопробегов проходила вдоль правого берега Шпреи. После стартового разгона Панкрата ждал резкий правый поворот, за которым сразу следовало несколько «горбов» и большой специальный контруклон, из которого он вылетел на дроп с пролетом в несколько метров. Это был самый сложный и убойный участок трассы, который смогли преодолеть только четыре байкера. Далее следовал левый поворот, еще один «трамплин» и правый контруклон. За всем этим расстилалась идеально ровная дорога, на которую «выбрались» только он и еще один парень. Теперь все решала скорость. Суворин достиг финишной прямой на полторы минуты раньше соперника.

Заглушив двигатель, разгоряченный и довольный собой Панкрат, улыбаясь, смотрел, как он подъехал к линии, как развернул мотоцикл и, глядя исподлобья, медленно направился назад.

– Hoch Russen! – закричал Панкрат. – Und die ganze Welt hoch! Hoch! (Да здравствуют русские! Да здравствует весь свет! Ура!)

– Пошел на хрен, фриц поганый, – последовал ответ.

– Ты почему ругаешься как в сорок первом? – рассмеявшись, Суворин перешел на русский.

– Ты русский? – парень развернул свой мотоцикл и резво направился к Суворину.

– Апраксин Федор, – представился он. – Извини, что фрицем обозвал.

– А я Суворин, – Панкрат крепко пожал протянутую ему руку. – А ругаешься почему?

– Да ну их на хрен с их немецким раем, – парень махнул рукой.

– Ра-а-ем? – протянул Панкрат. – Значит, сорок первый здесь ни при чем. А что случилось?

– В такси хамят. В метро толкаются, – посетовал парень. – А вчера вечером вышел на Leipziger strasse. Хотел посетить контрольно-пропускной пункт Чарли. Очень уж любопытно было. Место жуть какое историческое.

– Граница бывших советских и американских секторов? – уточнил Суворин с искренним интересом.

– Ну да, – почувствовав участие, – оживился парень. – Там когда-то постоянно стояли солдаты.

– Если я не ошибаюсь, там переход был между двумя частями Берлина для гражданских лиц.

– Ну да, – подтвердил парень. – Вот я и хотел историей проникнуться. А там хари какие-то немецкие мне морду набили.

– За что?

– Да не знаю! В том-то и дело. Я даже подойти к этому месту не успел. От Leipziger strasse полчаса туда топать. Подлетели они ко мне. Что-то на немецком спросили. А я ж ничего не понимаю. Подмигнул им так, улыбнулся, – парень придал своему лицу выражение просветленности, – и говорю весело: «Gut Morgen!»

Федор замолчал, и лицо его стало задумчивым.

– Ну? – спросил Суворин, проявляя нетерпение.

– Что «ну»? – вздохнул парень. – Ну и получил сначала в лобешник, потом – под дых. А чего ты развеселился то? – обиделся он на Суворина.

– Ты ж говорил, что вечером туда ходил, – напомнил ему Суворин.

– Ну да.

– А зачем тогда ты им доброго утра пожелал?

– Так это все, что мне в голову пришло в тот момент. Не «до свидания» же им было говорить. Это слово я тоже знаю. А они что решили, что я издеваюсь? – глаза парня весело сверкнули.

– А то, – Суворин хлопнул его по плечу. – А давай съездим туда.

– К Чарли?

– К Чарли.

– А давай.

Кроме Чарли, Панкрат и Федор посетили в этот вечер Александр-плац, самое криминогенное место в Берлине, где и встретили вчерашнюю компанию, не сумевшую понять русскую душу Апраксина. Они тусовались в небольшом скверике возле фонтана с Нептуном и были явно в подпитии.

Энергия била ключом из этой компании. Их взгляды говорили о том, что они сделали уже самое важное в жизни и теперь готовы пожинать плоды. И не позволят никому помешать наслаждаться этим.

– Momento mori! (Помни о смерти!) – рявкнул один из них, низкий крепыш с бритой наголо головой, когда Суворин на хорошем немецком объяснил ему, что Нептун – это бог чистой воды, а не бог писсуаров и что теперь ему предстоит отпить из фонтана ровно столько, насколько он заполнил его своей мочой.