Был и такой интересный случай среди первокурсников. Из далёкого грузинского села приехал поступать в училище высокий симпатичный паренёк по имени Зураб Мойцрапишвили. Он с большим трудом поступил в пограничное училище, кое-как набрав общий проходной балл. И когда выдали курсантское обмундирование, он с великим возмущением и недоумением потребовал от начальника группы чекистскую кожанку и маузер. Училище-то чекистское, Комитета государственной безопасности (КГБ). Все восприняли его требования, как шутку весёлого и разговорчивого молодого человека. Но когда он подал письменную жалобу на имя начальника училища о том, что, ему, поступившему в чекистское училище, положены кожанка с револьвером, а в итоге его одели во что-то не понятное, то некоторым начальникам стало не до шуток. Многим думалось, что парень, как говорится, включил «дурака», по причине того, что ему за два месяца пребывания в стенах строгого военного училища, охота стать офицером пограничником улетучилась как утренний туман с вершин кавказских гор. Зураб действительно вёл речь на серьёзной основе. Когда ему начальники всё объяснили, Мойцрапишвили наотрез отказался обучаться пограничному делу, заявив, что в училище заманивают честных людей, а затем обманывают. И вообще, он должен бы предстать перед жителями родного села настоящим чекистом в кожаной куртке и с револьвером. А теперь что? Как он может показаться дома в такой не понятной одежде с погонами юнкера царской армии. К тому же, учиться-то, оказывается, придётся целых четыре года. На самом деле Зураб готовился получить офицерское звание через год. На такой длительный срок он не рассчитывал. Да и родственники его ждут домой в новом обличии следующим летом. Вот так! В итоге, Зураб был отчислен из училища по собственному желанию. А так как он ещё не принимал военной присяги, то считался гражданским лицом и потому мог ехать, куда ему вздумается. Однако думается, что это был хитрый ход Зураба в плане уклонения от обязательного военного призыва в армию. В своём районном военкомате он числился, как направленный в военное училище. И видимо, у парня была какая-та возможность таким путём полностью избавить себя от призыва в армию.

Военная присяга обязывала военнослужащего не только беспрекословно исполнять приказы начальства, но и ко многому другому, от чего гражданские лица были вполне освобождены. Обычно молодые воины присягали на верность Родине, принимая на себя присягу после прохождения краткого курса молодого бойца. В этом курсанты пограничного училища не имели исключения. День принятия курсантами первого курса присяги был назначен на пятое октября 1969 года. Такой день в военном училище, да и в любой воинской части, считался праздничным днём. К десяти часам личный состав всего училища стоял на плацу училища в торжественном строю. На первой линии построения в составах своих курсантских групп стояли первокурсники с автоматами на груди. За ними, на второй линии стояли группы курсантов остальных курсов без оружия. Приглашённые на торжественное событие родственники молодых курсантов собрались с левой и правой сторон трибуны. Оркестр сыграл Зарю, встречный марш, а затем под его марш было вынесено боевое знамя пограничного училища. Знамя в развёрнутом виде, в сопровождении знамёнщиков и взвода охраны боевого знамени, прошествовало вдоль всего строя училища и заняло место на правом фланге общего построения. Начальник училища сделал с трибуны короткое выступление, а затем выступили дочь знаменитого генерала Панфилова, несколько участников Великой Отечественной войны и двое представителей от родителей курсантов первокурсников. Затем группы курсантов первого курса развели по установленным на плацу местам принятия военной присяги. К этим же столом стали подтягиваться родители и родственники курсантов принимающих военную присягу. Находясь в общем строю, Мурат заметил рядом с начальником училища своего отца. Он по такому случаю прибыл в училище в своей полковничьей форме. Как только первокурсников построили в двухшереножном строю для принятия ими присяги, старший Муратбаев встал рядом с курсовым офицером группы, но немного позади. Отец Мурата поздравлял каждого курсанта группы с принятием им военной присяги. Когда очередь дошла до Мурата и он, зачитав текст присяги, расписался в ведомости, отец поздравил его и дал ему несколько кратких напутствующих наказов. Такой день действительно не забывается. И через десятки лет Мурат помнил тот день и поздравление отца.

Курсантская жизнь в основном была заполнена учёбой. Да и армейская служба курсантов, регламентированная воинскими уставами, в общем-то, тоже являлась учёбой. Но кроме учёбы и службы были выходные и праздничные дни, увольнения из расположения училища и просто личная жизнь в строгих армейских рамках. Что касается выходных, то здесь лучшим днём была суббота. В воскресенье, обычно с утра проводились спортивные мероприятия обязательные для всех. А далее шли скучные лекции.

Зато в субботу имеешь предчувствие предстоящего впереди выходного дня. А если курсант записан в увольнение, то предстоит просто прекрасный день. Увольнение из расположения училища на семь часов – это воздух свободы, это свобода мыслей и относительная свобода действий, это встреча с друзьями и девушкой, это маленький кусочек гражданской жизни. По распорядку строгой армейской жизни увольнения предусматривались только в субботу с шестнадцати до двадцати трёх часов и в воскресенье с утра до обеда и после обеда до двадцати двух часов.      Но не каждый курсант мог рассчитывать на регулярные увольнения. Во-первых, понятие «постоянная боевая готовность» разрешало одновременное увольнение военнослужащих из расположения воинской части до тридцати процентов от личного состава. А это означало, что до Муратбаева следующее увольнение может настать в курсантской учебной группе через третью партию своих боевых коллег по учёбе. Во-вторых, если курсант на протяжении всей недели по службе и учёбе не имел замечании от начальников, то на свою законную очередь он мог рассчитывать. В-третьих, когда подходит очередь на городское увольнение, случалось так, что курсант, как назло, внезапно попадал в суточный наряд на службу. Здесь решающее значение имело вполне субъективное мнение заместителя начальника группы старшего сержанта Цымбал. Все вопросы касательно подчинённых он решал исключительно с позиции личного настроения и его личного расположения к курсанту. Михаил Цымбал в большой степени представлял собой фельдфебеля, солдафона. Надолго запомнились Муратбаеву картинки с участием курсанта и старшего сержанта. Подходит к Цымбалу курсант Милованов, подчёркивая широкой улыбкой своё грушеобразное лицо и чётко приставив ногу, отдавая начальнику воинскую честь, подносит правую руку к головному убору и обращается:

– Товарищ старший сержант! Прошу разрешить мне очередное увольнение из расположения училища!

Ответ не заставляет себя ждать:

– Вы, почему улыбаетесь?! В уставе не сказано, что нужно улыбаться при обращении к начальнику. Вот когда будете выполнять требования устава, тогда и пойдёте в увольнение. А поэтому увольнение Вам не разрешаю. Идите!

С лица Милованова улыбка быстро сходит. Отходит от начальника, садится на свою табуретку. Цымбал всегда после любого своего запрета старался поставить свою жирную точку и тем самым максимально подавить курсанта. И в этот раз он привычно пытается «наступить начищенными тяжёлыми яловыми сапогами маленького начальника» на душу обиженного подчинённого.

– Товарищ курсант! Вы, почему отходите от начальника как колхозник от бригадира? Что-то Вы теперь не улыбаетесь? Ведь я запрещаю Вам увольнение для Вашей же пользы. Своим командирским запретом я Вас учу и воспитываю.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.