Арбаса сотрясла судорога. Стон перешёл в хрип.
- Нет... нет... нет... - выдавил он.
Что "нет"? Георг не двигался и не говорил ни слова, только смотрел. Мария, сжимая в охапке детей, тоже только смотрела, и все остальные лишь смотрели.
Арбас закричал так, словно пред ним разверзлась земля, и он увидел на дне образовавшейся тёмной пропасти все ужасы Преисподней - кипящие котлы с маслом и варящихся в них заживо грешников. Хвостатых чертей, беснующихся в чаду и пламени. И саму смерть, ползущую наверх, дабы утащить его в Бездну. Кровь отлила от лица бывшего стражника, сделав его белым как снег. Раскрытый в немом вопле рот не издавал более ни звука, только сгустки пены стекали с посиневших губ. Глаза закатились. Арбас забился в судорогах, молотя руками и ногами по полу. Потом затих без движения. Никто не рисковал приблизиться к нему.
Прихрамывая сильнее обычного, Георг подошёл узнать, что с Тритом. Мария и Мами уже обхаживали раненого. Парень стонал, рубаха намокла от крови. Кровь сочилась меж зажимающих рану пальцев, словно под ними бил красный родник.
Мария рыдала, прикрыв рот рукой. Мами тщилась оторвать лоскут от своей юбки. Потрясённый Брин замер в стороне.
Георг склонился над побледневшим парнем. Посмотрел во влажно блестящие, мало что соображающие глаза. Отстранил его ладонь. Одним движением разорвал рубаху, что не сгодилась бы теперь и на половые тряпки.
Разрез тянулся черев весь левый бок. Ровный, чуть изогнутый. Из него вытекал безостановочный поток.
- Ничего страшного, - сказал бродяга. - Удар пришёлся вскользь по рёбрам. Промойте и завяжите рану. Вызовите лекаря, чтобы зашил её.
- А вы...
- Я не могу помочь, - не дал развиться надеждам Марии Георг. - Здесь нужен лекарь, он справится. Поторопитесь. И всё образумится.
Женщина сразу поверила. Не стала спорить или упрашивать, вместо этого кинулась на улицу, закричав на двух впавших в ступор разносчиц, чтобы несли скорее воду. Мами в это время из добытого лоскута юбки делала временную перевязку остановить кровотечение.
- Первая боевая рана. - Бродяга присел возле Тритора, пока вокруг них набирала обороты суета. - Не бойся. Это не самое страшно, что случится в твоей жизни.
Кадык на худой шее судорожно дёрнулся, дёрнулась и опухшая, вымазанная в крови щека с прилипшей прядью волос. Одна ладонь парня вновь прикрывала рану, вторая держала нож, который он не желал выпускать ни на мгновение. Георг потрепал его по плечу и отошёл, предоставив раненого заботам женщин.
Убедившись, что брат в надёжных руках, Брин поднял с пола мыша и направился за бродягой.
- Ты настоящий колдун, - прошептал он. Они сели за их прежний стол с отбитым краем. - Ты всех одурманил, да? Я видел.
- Я не колдун. Но, если хочешь, думай так. Я не против.
Мальчик опустил зверька на столешницу. Отсюда они и оглядывали устроенный разгром.
Остаток вечера прошёл в беготне. Благо лекарь сыскался быстро. Совместными усилиями перенесли Тритора в дом, где ему должны были зашить рану. Мария не отходила от сына ни на шаг. Позднее в общем зале посреди так и не расставленных столов остались вдвоём Георг и Брин. Часть ламп потухла. Полумрак сгустился. Мальчик принёс им с кухни по кружке молока, они пили его мелкими глотками. Почти не говорили, просто ждали, когда лекарь закончит штопать Тритора, и все, наконец, успокоятся. Дик прокрался через раскрытую дверь и теперь невозбранно бродил по залу, подбирая с пола что-то съестное.
Пёс подошёл к старику по прозвищу Подзаборник, что едва слышно плакал, забившись за объёмистый бочонок в самом дальнем и тёмном углу. Там, никем незамеченный, он укрывался остаток вечера, и даже когда стало тихо и безлюдно, боялся выйти. Пёс понюхал его и отошёл.
Недалеко от Подзаборника у камина, уронив голову на поджатые колени, сидел Арбас. От него не доносилось ни звука. Бывший стражник не спал - в такой-то неудобной позе. Временами он принимался раскачиваться, а потом снова замирал. Мами хотела было наброситься на изверга с погнутой кочергой. Георг остановил её, сказав, что он больше не причинит никому не малейшего вреда. Кухарка поджала губы, уж она бы с радостью проломила эту дурную башку. Но тут Мария привела лекаря, и стало не до всякой дряни.
- Было так страшно, - признался Брин в большей степени самому себе.
Он налил в блюдце молока и для альбиноса, что с радостью принял угощение.
- Да, - согласился бродяга. - Я тоже чуток струхнул.
Так они и сидели в тишине, нарушаемой лишь всхлипами старика да поскрипыванием ставен на окнах, когда в них задувал ветер. Пёс и мыш, похоже, сдружились. Альбинос даже взобрался Дику на загривок, и тот некоторое время выступал для него ездовой лошадью, возя по залу. Брин на это сонно улыбался.
Пришла Мария. Рану лекарь зашил и напоил Тритора сонным отваром, чтобы снять боль. А синяк на лице и разбитый нос - это мелочи. Ей обещали, что уже через неделю сын сможет ходить, как ни в чём не бывало.
Георг кивнул, допил молоко и поднялся:
- Уже поздно, мне пора.
- Ты разве уходишь?! - встрепенулся Брин. Время позднее, и столько всего случилось... Глаза у него слипались. Но тут распахнулись во всю ширь.
- А ты как хочешь?
- Останься! - взмолился Брин. - Мам, пусть он останется! Ему найдётся, чем ещё заняться. Дел у нас много, ведь правда?
Мария встала возле сына, поглаживая его по спутанным волосам. В отличие от мальчика, она не выказывала столь же рьяного желания, чтобы чужак задержался у них даже на ближайшую ночь. Георг не винил её в том.
- Да, дел хватает, - всё же произнесла женщина. - Я заплачу. Если деньги...
