- А что у тебя ещё есть в мешке? Можно, я посмотрю - одним глазком?! - Брин был уже у мешка. Более того, развязывал стягивающие его тесёмки.

   - НЕТ! - рявкнул бродяга.

   Мышь тоже взвизгнул. Спрыгнув с руки хозяина (высота была немалой для его размеров), он устремился к мальцу. Дик заскулил и попятился. Вскрикнул и Брин. И не столько от боли, сколько от испуга. Но и от боли тоже - тесёмки мешка вдруг сами собой стянули ему запястье, да так, что он не сразу сумел его освободить.

   Ничего не понимая, Брин уставился на свою руку с красным рубцом на коже. Потом на Георга. Перевёл округлившиеся глаза на брата и снова на бродягу.

   - Я же просил не заглядывать туда, - сказал Георг. - Мы ведь договорились.

   Брин продолжал смотреть на бродягу с нарастающим страхом. Нижняя губа его задрожала. Взгляд подёрнулся мокрой пеленой.

   Мышь между тем вскарабкался по одежде Брина. Тот инстинктивно дёрнулся и хотел отшвырнуть его, но зверёк уже добрался до его плеча и... щекотал своими усами шею. На уме у альбиноса не было ничего плохого. Мальчик тяжёло дышал, не понимая, что только что произошло.

   Ему показалось?.. Рубец на руке горел огнём, не оставляя никаких сомнений.

   - Что это было? - Тритор тоже ничего не понял. - Брин, отойди от его вещей! С этим типом лучше не связываться.

   Младший послушно отступил. Восседающий на нём мышь тихо пискнул.

   - Не выдумывай глупостей, - сказал бродяга. - Если я напугал тебя, Брин, извини - я не хотел.

   - Ты колдун? - почти беззвучно прошептал мальчик, переместившись ближе к брату. Глаза его были как две монеты.

   - Не выдумывайте, повторяю вам. Просто не трогайте мой мешок и всё. - Георг отвернулся, давая понять, что на этом их разговор закончен.

   Братья больше ни о чём не спрашивали. Но и из конюшни не ушли. Мешок лежал в углу, Брин не приближался к нему и на пять шагов. Дик задремал, сопя во сне. А спустя время тяготившего всех молчания, вновь возникли разговоры. Бродяга рассказал о том, в каких городах ему доводилось бывать раньше, и что интересного там видел. Когда-то он даже выступал в странствующем цирке, где дрессированный мышь пользовался особым успехом. Постепенно напряжение спало, пусть и не до конца. На Георга братья теперь смотрели другими взглядами.

   ...Погожий осенний день между тем клонился к закату.

   Новый работник успел не только вычистить конюшню, но и кое-что в ней подремонтировать. Двое его помощников также усердно пилили и стучали молотками. Младшему доставалось что попроще, он только оправлялся после хвори и ему не следовало потеть, хотя, по заверениям Брина, никакой слабости он не чувствовал. Вместе же дело ладилось быстрее.

   Шум и столпотворение у таверны нарастали с тем, как солнце опускалось всё ниже, а трудовой день сменялся вечером и возможностью пропустить стаканчик перед сном. В конюшню завели ещё нескольких лошадей. Брин заложил им сена.

   Посетители у Марии не отличались изысканностью, состояв по большей части из мастеровых, мелких служащих и прочей разношёрстной компании, проживавшей в ближайшей округе. Над общим гвалтом, втекающим в двери таверны, раздавался высокий женский смех - местные гулёны сходились на "вечернюю смену". Можно было быть уверенным, что Мария взимала с них приличную плату за право подбирать клиентов в своём заведении. Ведь удобно - для ухажёров всегда имелась свободная комната наверху. Сплошная выгода для того, кто умеет её не упустить.

   ...Когда проникающий через маленькие оконца свет совсем потускнел, Георг решил, что на сегодня работы хватит. Они ополоснулись в огородной бочке, после чего Тритор сходил за масляной лампой, которую повесил у ворот конюшни. Брин тоже отлучился, но уже на кухню, вернувшись с кувшином прохладного кваса. Втроём они сидели на лавочке, привалившись к брёвнам нагретой за день стены. У их ног лежал пёс. Над ним вилась муха, и он лениво отгонял её, взбрыкивая головой. Небо темнело, его голубизну застилала серая вуаль. Дела были сделаны. Они отдыхали, смотрели на людей, заполняющих двор, входящих и выходящих из таверны. Ждали ужина.

   - Скоро гульба начнётся. - Тритор достал нож и теперь вертел его в руках. - Да, пивка выпить бы неплохо.

   Брин тоже глазел на подарок Георга. Когда брат обмолвился о близящейся гульбе, он поморщился.

   Бродяга потягивал квас из кувшина и любовался на то, как алое небесное колесо закатывается за лес по другую сторону двора и дороги. Верхушки сосен обрисовало чётко, как по трафарету. Мышь вновь куда-то подевался, но к тому уже привыкли. Вернётся, когда захочет. Бродячие кошки ему были не страшны.

   От солнца остался крохотный кусочек, в вышине готовились проклюнуться первые звёзды. Ветер посвежел. Георг настоял, чтобы Брин застегнул куртку до последней пуговицы. Сделав это, мальчик глянул на скопище у дверей в таверну и ткнул локтём брата, который всё никак не мог налюбоваться на свой подарок.

   - Вон твой друг идёт.

   Тритор равнодушно поднял взгляд. Пригляделся сперва к толпе, потом перевёл его на подъездную дорогу. Скривился.

   По самому краю двора, держась подальше от разгульной компании, не к входу, а прямо к ним плёлся сгорбленный старик. В грязных лохмотьях, с всклокоченной седой бородой и нетвёрдой походкой, от которой шарахались ещё не спящие куры. Большая плешивая голова его болталась, низко склонившись на грудь.

   Все, не исключая пса, уставились на нищего.

   Старик остановился, не доходя до них пары шагов. Беззубый рот сполз на сторону, что, видимо, означало улыбку.

   - Тииит, дуууук, шо сиишь тут... а?

   Порыв ветра обдал отдыхающую троицу духом прелой кислятины.

   - Подзаборник, шёл бы ты куда подальше. Не до тебя, право слово.