-- Пинзаданза! -- выкрикнул откуда-то издалека Контагин свое козырное слово, вроде как объявляя им войну всему миру.

   Квашников кряхтя поднялся и, жутко хромая да опираясь на стену, свершил несколько шагов. Все тело ныло, но боль в ноге была самой острой, даже свет лампочек слегка померк во взоре полном мистических мурашек. Впрочем, кость осталась цела -- и это, пожалуй, главная радостная новость на данный момент, к тому же -- единственная.

   -- Слышь, Иваноид, давай отведем тебя на четвертый этаж, там еще эти фуфайки, тебе полежать надо.

   У Квашникова сейчас не находилось сил ни спорить, ни соглашаться, ни даже что-либо осмысливать. Он вяло махнул рукой и поплелся выше по ступенькам. Там на площадке все еще лежало то тряпье, что милостиво было предоставлено калекой с четвертой квартиры, и как оно теперь оказалось кстати! По любому лучше, чем на голом бетоне сидеть.

   -- Ну мы попали, парни! Если спустя тридцать или сорок лет мы встретимся, чтобы вспомнить наш выпускной, вряд ли мы станем вспоминать танцующих в мини-юбках одноклассниц, пьяные поцелуи, возгласы "прощай, школа!", даже рассвет с бутылкой портвейна, и тот вряд ли придет на ум... Нет! Мы вспомним именно эту каменную тюрьму! Клоуна с ружьем, профессора-шизика, дурацкие карточные игры! И именно таким наш выпускной останется в памяти на всю жизнь, понимаете?

   Косинов говорил тоном, которым обычно читают проповеди с амвона. Только от его проповеди ни душевного облегчения, ни какого-либо наставления, ни ответа на фундаментальный вопрос жизни -- что делать дальше? Озвучивать этот вопрос даже как-то было страшновато, но Контагин рискнул:

   -- Что нам теперь остается? Тупо сидеть и тупо ждать, пока тупо не появятся спасители извне? -- И чуть тише добавил: -- А никому не приходило на ум, что мы останемся здесь навсегда?

   Последнее из произнесенных слов пахло страхом и вечностью.

   -- Зомби, сплюнь, нас уже давно ищут! Да и Вундеру, золотому как-никак медалисту, достаточно спинного мозга, чтобы понять -- с нами какая-то фигня случилась! Мы же не в прятки играли... -- Косинов задумался, наивно полагая, что в его личной задумчивости кроется сакральный смысл происходящего. Потом мотнул своей знаменитой челкой и продолжил: -- Уже всякая дребедень начинает в голову лезть. Может, Вундер с континуумом не так уж и ошибался, и мы сейчас в каком-нибудь виртуальном пространстве...

   -- Ага! По адресу: http://www.ул.Апостолов,13. Тогда нам не поможет МЧС, нас только по гиперссылкам нужно будет разыскать. Косинус, не будь занудой, а?

   Если раньше парни еще позволяли себе фривольные шуточки, связанные со всеми нелепыми событиями последних суток, то сейчас их голоса становились все более раздражительными, а реплики -- более жесткими и недвусмысленными. Свобода находилась менее чем в полуметре от тела, за толщей панельных плит, из которых, как из детского конструктора, собирали и собирают похожие на карточные домики многоэтажки. Молчание, наступившее в эти минуты, пожалуй, было самым затяжным за последнее время. Все трое, поддавшись личной рефлексии, впали в разноцветный круговорот мыслей. Но почему-то цвета у этих мыслей были куда ярче их идейного содержания. Словно в калейдоскопе прокручивали все минувшие события: выпускной вечер, буйная хмельная ночь, дурацкая поломка машины, лес, рассвет, пятиэтажный дом со ставнями, девчонка на качелях, и так далее, и так далее, и так далее... Калейдоскоп крутился, глупые картинки складывались в нем так да сяк, но стройной мозаики из них никак не получалось.

   Контагин хмуро посмотрел на дубовую дверь, опутанную мощными цепями, от которой веяло некой средневековой романтикой. Если судить по толщине цепей, то за дверью должен находиться сундук с пиратскими сокровищами, не меньше. А там всего-навсего пятый этаж бедной убогой хрущевки, скрытый для взоров, скрытый для мыслей и догадок. Понятно только одно -- если кто-то так упорно навешивал эти громоздкие цепи да еще с тремя амбарными замками в придачу, значит что-то там скрывал или скрывает до сих пор. Романтика выглядела на грани мистики. И это ощущение усиливала большая паутина в верхнем углу, которая... слегка подергивалась? Или просто мерещится от голода? Контагин подошел поближе и тотчас все понял: в липких сетях, похожих на обрывок тюли, барахталась муха. Наверняка -- та самая.

   -- Ого, наша старая знакомая! Так и думали, что рано или поздно сюда угодит.

   Муха издавала свое искрометное "з-з-з-з", теребила крыльями нити паутины, которые в ее глазах казались здоровенными канатами, и никак не могла понять -- что это за странный великан так пристально наблюдает за ней со стороны. Обладая интеллектом, измеряемым всего десятками байтов, муха была способна подумать только об одном: "ого, я умею думать!" Восьмилапый хищник, почти как лев в мире насекомых, затаился на краю своей паутины и терпеливо ждал пока жертва окончательно обессилит.

   -- Слушайте, а давайте пауку какое-нибудь имя дадим, -- неожиданно предложил Контагин. -- Как-никак братан наш по несчастью, тоже несладко ему здесь.

   Косинов лишь отмахнулся:

   -- Зови его Васькой, кто тебе не дает.

   -- Ну уж нет! Не надо унижать и без того низшие формы жизни. Я ему дам имя аристократическое, этакое... например, Аристарх Вениаминович. И вы, смертные, не вздумайте к нему обращаться никак иначе!

   -- Зомби, у тебя гниют мозги!

   Аристарх Вениаминович едва заметно пошевелил двумя передними лапками, по-своему выражая какие-то эмоции, остальные шесть лап оставались без движения. Паук справедливо считал, что лучшая из маскировок -- это притвориться мертвым, а лучшая из атак -- внезапно воскреснуть и напугать жертву до смерти. Муха, кстати, уже перестала дрыгаться, но отнюдь не оттого, что обессилила -- просто пришла к выводу: какой смысл куда-то лететь, когда здесь, прямо на паутине, можно развалиться и прекрасно отдохнуть. Как на перине.

   -- Вот что я вам скажу, парни, мы в огромном анусе. Понимайте это прямо или иносказательно, как хотите. -- Косинов, усевшись у стенки, вытянул свои длинные ноги почти на полплощадки. -- Но есть одна мысль...

   -- Мысль?! -- попытался искренне удивиться Контагин, как будто впервые слышит о существовании мыслей как таковых.

   -- Да. Из всех жильцов этого дома (тут слово "жильцы" и слово "дом" берем на случай всякий в жирные кавычки) лишь один-единственный человек выглядит как здравомыслящий. Понятно о ком я говорю: об инвалиде с четвертой квартиры. Надо бы попытаться поговорить с ним еще раз, может он наконец растолкует -- что за бардак здесь творится...