– Эээ, чего творишь?! Угомонись, парень! Не реви, а то точно с собой заберу. Скучно мне стало, вот и пришла к тебе. Так, поболтать. Да ты не серчай, скоротали часок-другой, да пора нам, каждому в свою сторону. У тебя там уж с месяцок времени-то небось пролетело. Вон, погляди, в палате все сидят, на тебя смотрят, кажись, ты вот-вот проснёшься!

– Дак, а как так? А было… Было-то что?..

Тьма смешалась со светом, разделила день и ночь. Веки стали тяжёлыми. Руки были бессильны, как и всё тело. Кроме жгучей боли в районе сердца, ничего не ощущал. Его жалило с каждым вдохом, а с каждым выдохом будто вовсе вырывали из груди. Я дышал острой болью вперемешку с радостью и плакал от счастья. Вокруг меня стояли родные. Любимая жена взволнованно теребила мою правую руку.

С краю кровати сидел племянник. Рядом с ним стояли родители, а позади мой непутёвый младший брат со своей женой. Они смотрели мне в лицо, на мои губы, лоб, глаза, которые у меня были… Я дышал полной грудью, в ней стучал живой моторчик. Тело было парализовано из-за змеиного укуса, вернее, после её смертельного яда. Но оно было моё. Невольно по щеке стали пуще скатываться слёзы. Я облизывал солёные губы, мои мысли голосили. Я ликовал, во мне играло торжественное упоение. Словам больше не было места, они пытались сорваться с языка. Я голосил во всю силу своих лёгких, но из-за долгого молчания звук донёсся глухой, и всё же твёрдый. Нацеленный на удачу и готовый к действию. Громкость его была тихой, но её хватило пробудиться после яростного отчаяния. Будто голодная засуха спáла и меня напоили горячим желанием, что было готово дать новый разряд, новый старт, новую жизнь. Картинки по-прежнему мелькали, как если бы приснился сон во сне. Я напряг изо всех сил руку Мне удалось пошевелить пальцем и уловить кусочек нежной кожи моей жены. После чего я произнёс своё первое простое, настоящее желание:

– Я хочу быть!

– Самое ужасное препятствие есть то, которое состоит из слов. Мир идей – наша подлинная родина. Но жизнь скатилась до банальщины, до бытовухи…

После этих слов дядя Саня обрыгал стол и умер. Так впервые я познакомился со смертью. В то время мне девятый год уж шёл. Дядя Саня часто пил. Иногда мне приходилось пропускать школу. Заползая на последний пролёт лестничной площадки, он, бывало, не мог открыть дверь. Бухался плашмя на пороге, подпирая нашу входную дверь головой, и засыпал. Спал он только так. В обычное время сидел на кухне, уставившись в точку. Ночь мог сидеть, и день, и два. Мне было жаль его, я один помнил его другим, иным. Дядя Саня потерял дочь, следом жену, а после и себя потерял. Пропил. Сам он так говаривал: «Сломалось что-то внутри, сломалось. Понимаешь? Потерял! Всё потерял и себя тоже… потерял».

Вспоминаю это, и брезгливо становится, как я мог? Я ведь тоже усомнился в нём. Как я мог даже подумать о нём такое? Что за бесчеловечина… Да, да, припоминаю: «Опыты, эксперименты…» – тьфу. Молодой, всё попробовать хочется, узнать. Узнал, что с Богом шутки плохи, это да. Ещё не родилось такого человека, который бы от смерти ушёл. Разве только что Он, так это Он. Самый старый человек на Земле умер в возрасте 256 лет. И ведь умер всё-таки. Его спроси, что у него там в девять лет на уме было, так же ответит, как все мы ответит. Что поделаешь, память она такая. Её правильно читать надо, иначе всё – погибель. Сам себя и пропьёшь и потеряешь и во век костей не соберёшь.

Временами слушаю людей, кто что ляпнет, хоть стой, хоть беги да падай. Спится им хорошо. Хорошо живётся. Да, тут понимать правильно надо. Вначале так же думал, а после… После куда виднее стало – это ж тебе, окаянный, неймётся, кому как спится да как живётся. Вот чем мозги заняты. Люди забыть что-то годами не могут, молятся, маются, Бога просят. Понять бы их, простить, а ты, зараза, в чужой огород, да камнями. К таким выводам я сам пришёл. Лет в семь, когда бабка Октябрина на дядю Саню наговаривала. Всё ему в укор его сон спокойный ставила. Вот, мол, все померли, а он и не чешется. Так после смерти его семьи она три года к нему всё хаживала, пилила его, подтачивала. Он, как всех схоронил, начал дом ещё пуще достраивать. Обещание данное хотел выполнить, к сроку успеть. И вот ведь как бывает… Машина. Большая. Обеих. Сразу наглухо.

– Хорошо, – говорит, – не мучились.

Дом дядя Саня достроил, как обещал. Седым стал и пить начал. Октябрина зайдёт к нему, сала с собой захватит. Неудобно ему было ей отказывать. Он сало-то возьмёт, после съест и тут же подавится. Я хотел было ему сказать: «Не ешь, сало-то заговорённое». Дядя Саня простой был и меня простоте учил. Ел. Давился. Вторую щёку подставлял. Вот и в этот раз съел шмат проклятый и помер. Может, знал, а? Сам знал, а ел. Мол, спасибо, выручила. Пойду я, пора мне, раз обещание выполнил.

Родился в г. Кутаиси (Грузия) в 1942 г. Получив высшее педагогическое образование по специальности «история», преподавал в техникумах и колледжах. С 1992 г. работал в СМИ. Литературные пробы начал публиковать в 2018 г. Награждён дипломом III степени литературной премии «РУССКОЕ СЛОВО», дипломом «За видный вклад в сохранение традиционных языковых и нравственных ценностей Российского государства» ИД Максима Бурдина и дипломом финалиста литературной премии ИСП имени Героев Советского Союза Егорова, Береста и Кантарии в номинации «ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СЛОВО О ВОЙНЕ». Печатается в литературных сборниках и журналах, выпускаемых в Москве, Волгограде, Новокузнецке, Красноярске, Барнауле, Костроме.

Двадцатичетырёхлетняя Камелия, программист-консультант московской фирмы «Спецстекло», через пять лет после свадьбы со старшим следователем Московского следственного комитета капитаном Харчевником узнала, что муж изменяет ей. К тому же на веранде четырёхкомнатной квартиры она обнаружила коробки, наполненные денежными купюрами различных достоинств и наименований. Теперь она поняла, почему супруг категорически запретил ей выходить на застеклённую веранду. Взволнованная и испуганная, она позвонила матери по городскому телефону.

– Мамочка, ты за кого меня выдала замуж? Ты разлучила меня с музыкантом Родионом для того, чтобы отдать меня развратнику и взяточнику? Его же посадят, а я останусь одна с Костиком.

– Доченька, успокойся, приезжай ко мне и расскажешь всё по порядку.

– Тебе всё объяснят в прокуратуре. Я ухожу от него.

Камелия бросила трубку на рычаг, схватила сына и бросилась вон из квартиры.

Родион, готовясь к репетиции, в это время наигрывал дома Рондо Сен-Санса в собственном переложении для фагота, но у него ничего не получалось, инструмент не слушался. Рондо-каприччиозо в исполнении Виктора Третьякова ещё в детстве так его потрясло, что Родион задался целью стать музыкантом.

Он не сразу услышал звонок в прихожей, но, когда до него донеслись длинные и настойчивые звонки в дверь, заволновался, теряясь в догадках, кто бы это мог быть.

– Впустишь? – спросила Камелия открывшего дверь Родиона. – Я с сыном Костиком.

– Конечно, конечно, – засуетился Родион, – заходите, пожалуйста.

Войдя в гостиную, Костик сразу же заинтересовался небольшим аквариумом в тёмном углу комнаты.

– Родион, мы с Костей пришли посмотреть на твои кактусы. Покажешь?

– Да, и кактусы собираю, и узумбарскую фиалку берегу. Я её теперь твоим именем называю, хотя какая она камелия.

– Говорят, ты женат. Кто она?

– Солистка нашего оркестра. Мы с ней разбежались через полгода после свадьбы, она не хотела детей да и хозяйка была никакая. Мне твоя мама почти каждый день звонила по телефону, укоряя, что я не способен обеспечить ни себя, ни будущую супругу. Я не выдержал и нагрубил ей. Извини. Расскажи, ты как.