Женщина остановила машину в неположенном месте, но как можно ближе к подъезду и как заправский спортсмен, перебравший алкоголя распахнула запертую домофоном дверь одним резким движением. С полминуты ей понадобилось, чтобы преодолеть три этажа и остановиться на четвертом, где она услышала некий звуковой фон. Из чуть приоткрытой соседней от андреевой квартиры слышался детский плач. Хныкая, плакал мальчик. Плакал и никто его не успокаивал. Это показалось Олеси Нахимовне более чем странно, хоть она и была лишена радости материнства, но даже ей хорошо известно, что родители обязаны успокаивать свое чадо и не держать дверь приоткрытой. Тем более ночью, тем более когда по лестничным площадкам могут носиться взбешенные люди, в порыве гнева способные на многое. Прошло уже минуты две, как Левит появилась на этой лестничной площадке, а мальчик не успокоился и не было слышно ни намека на присутствие родителей. Как бы Левит не злилась, но она не могла оставить мальчика, что если там в квартире случилась беда. Женщина приоткрыла дверь побольше и шагнула внутрь, зовя хозяев. Никто не ответил, а мальчик продолжал плакать. Олеся позвала хозяев, осматривая прихожу. Свет был включен, но никто не отзывался.

И тут к ней вышел маленький мальчик в маечке и трусиках, он ревел, лицо его было в красных пятнах. Ему было около пяти лет.

– Эй, – склонилась над ним Левит. – Где твои папа с мамой?

– Мама… – с новой силой взревел мальчик.

– Где она?

– Ушла-а-а…

– Куда?

– Туда-а-а… – мальчик указал на входную дверь.

– А папа?

– На работе.

– Ночью?

– Он работает. Он делает соки.

– А кто есть еще дома?

– Я оди-и-ин… Мама ушла-а-а… Тетя, а когда мама придет?

– Куда ушла твоя мама?

– К соседям… А вы соседка? Где моя мама?

Левит уже догадывалась, что мама мальчика в квартире Жуя. Она отвела мальчика в детскую комнату, усадила его на кроватку, дала какую-то плюшевую игрушку и включила телевизор. Она вытерла ему слезы и приказала сидеть на кроватке и не плакать. Сейчас она сходит за мамой и та вернется.

После этого Левит покинула квартиру с мальчиком, прикрыла дверь и, набрав побольше воздуха в легкие, подошла к двери Андрея Жуя. И вот уже ее палец жмет на кнопку старого еще с семидисятых годов оставшегося звонка, которым как пережитком прошлого уже давно не пользуются. Внутри квартиры раздалась скрипучая трель, схожая с сигналом о воздушной тревоге. Левит злонамеренно повторила этот страшный звук, если Жуй спит то пусть выскакивает из под одеяла.

– Кто? – раздалось до женщины с внутренней стороны.

– Открывай! – рявкнула Левит и для пущей убедительности еще раз активировала скрипучую трель. – Открывай, гад, пока я дверь не подожгла.

Дверь открыли. Первое, на что женщина обратила внимание – запах. Это амбре Олеся знала прекрасно, пожалуй, лучше чем кто-либо. Канубис в чистом своем виде. Никаких сомнений. Второе – персона, что выступила в качестве привратника. Перед ней стоял совершенно не Андрюша Жуй. И, конечно, не Ламия, она ни как не могла обогнать Олесю и появиться тут раньше, если, конечно, она не полетела на сверхскоростном самолете. Дверь ей открыл совладелец фирмы «Сазанович, Толоконников и Ко» – Николай Иванович Толоконников. Он был пьян или обкурен, во всяком случае – его пошатывало. Он и здесь не снимал солнцезащитные очки. На лысине блистали крупные капли пота, тонкая полоска усиков была блестящей от жира. Толоконников был в распахнутом махровом халате, под которым ниже необъятного живота на манер юбочки красовались семейные трусы в клеточку.

– О!!! – возопил Толоконников и с объятиями накинулся на женщину, но не сделав и шага, споткнулся о собственные ноги и чуть не упал головой в подъезд.

– Я не спрашиваю, что вы тут делаете, Николай Иванович, – голосом, звенящим от металла и злости произнесла Олеся Нахимовна Левит. – Меня интересует только Андрей!

– Андрюша? – спросил Толоконников, будто услышав это вполне заурядное мужское имя, столкнулся с чем-то, блокирующим функцию его мозга.

– Он здесь?

– Кто?

Левит оттолкнула Николая Ивановича, заставив того всем своим двухцентнеровым туловищем грохнуться на вешалки с одеждой. Мужчина упал как автомобилем сбитый, а женщина вошла в квартиру. Перешагнуть через грузное тело в халате ей не удавалось, поэтому она просто наступила на жирную плоть туфелькой, вонзив в Толоконникова острый как гвоздь каблучок. Николай Иванович ойкнул. Ворвавшись как захватчик в двухкомнатную жуевскую квартиру, Левит сама оказалась во власти происходившего тут бреда, составляющими которого являлись не только сладкая дымка и сладострастно звучащая из колонок проигрывателя аудиопроизведение маркиза де Сада «120 дней содома», но и гости. Покрасневшая от гнева Олеся Нахимовна была тут не первой и не второй. Помимо с безуспешно поднимающимся с коврика в прихожей Николая Ивановича Толоконникова, в квартире находилась неопрятно одетая в откровенный наряд блондинка с прямыми волосами цвета пепла, Олеси не знакомая. При появлении непрошенной гостьи, длинноволосая блондинка вздрогнула, но быстро оценив татуировки на теле госпожи Левит, заулыбалась и протянула к женщине руки для объятий. Олеся отстранилась от пепельной блондинки и напоролась взглядом на сидящую на краю дивана женщину в ночной сорочке и с бигуди на голове. Лицо тетеньки выражало счастье и радость. Одной рукой она поглаживала по острому колену создание, восседающее на кресле, но смотрела женщина в другую сторону. Олеся Нахимовна обозначила ее как мать, оставившую того мальчика что ревел в соседней квартире. Левит сильно захотелось окунуть ее улыбающуюся голову в бочку с ледяной водой и отшлепать по щекам, чтобы в ее одурманенных мозгах проснулась та часть, что отвечает за материнский инстинкт.

– Мамочка! – воскликнул парень в кресле рядом с диваном. – Мать, ты к нам на огонек?

– Что за дьявольщина тут происходит? – ошеломленно проговорила Олеся Нахимовна. Приближаясь к развалившемуся в кресле юноше. Парень утратил юношескую красоту, он стал отталкивающим, еще более уродливым чем еще несколько часов назад. Его костлявое иссушенное тело заняло в кресле позу надменности. Сильно смуглое лицо с бородкой озарялось улыбкой-ухмылкой, сверкая маленькими острыми зубками желтого цвета. Он подмигнул Олеси и, высунув длинный острый язык, быстро повел им так, будто вылизывая изнутри какую-то невидимую емкость, типа баночки. Длины его языка хватило бы чтобы достать до глаз.

Нос проваливался, он был столь мал, что его практически не было.

– Мать, – проскрипел он, – не шурши. Лучше присядь вон там. Расслабься, пыхни кальяна…

– Андрей! Ты что делаешь?!

Одной рукой Жуй поддерживал лежащую на колене баранью голову. Самую настоящую. С витыми рогами. С полузакрытыми закатившимися глазами, со струйкой запекшейся крови из ноздри. У головы барана не было крышки черепа, Жуй присосался к коктейльной трубочки, опущенной в бараний череп и с удовольствием сделал несколько глотков. Левит видела как по полупрозрачной трубочке поднималась розовая жидкость. Жуй причмокнул.

– Спокойствие! Только спокойствие! – произнес Жуй, пошевелив заскорузлыми пальцами на обнаженной стопе. Он уже не стеснялся своих ног и не пытался их прикрыть от вошедшей женщины. Левит и до этого замечала что у Жуя изменилась походка и его шаг стал как будто пружинящий, он почти всегда ходил на цыпочках и все чаще приседал во время ходьбы. Его походка стала напоминать ту, что изображают в мультфильмах у шпионов или домушников. Теперь Олеся не без омерзения уставилась на изуродованные пятки молодого человека. Ноги его сплошь заросли грубой шерстью как у хоббита, а почерневшие ступни вытянулись. Пальцы на ногах походили на срощенные. «Совсем свихнулся малец со своим бесовским образом, – подумала Левит, – даже в собственной квартире не расстается с гримом и надевает идиотские чулки. Где он их заказывал и из чего они сшиты? Шерсть похожа на настоящую. Что это, игра на публику? Представление для гостей? Дуристика это, а не представление!»