одной маленькой девочке одной маленькой девочке бог придавал цвета, и, склоняясь над снимками, та не могла смириться с черно-белыми точками на безупречных лицах – артефактами пленок, с которых текла вода. безупречного вкуса она, человек-любовь. с каждым фото стройнее, изящнее, птица-лебедь. и светало на сердце ее, и светлело в небе, когда в крошечном зеркальце таяли тени снов. кадры стали уютнее. бог улыбнулся ей, этой маленькой девочке, что узнается в счастье, и решил про себя, раз подобное в его власти, он не в праве не сделать ее мир еще цветней. нежнеет и ты стоишь на снимке черно-белом, и взгляд не в зал, а в сторону окна в цветной рассказ о том, как птица пела и ты была до счастья влюблена. был райским сад, оставшийся узором. нежнеет ткань по линиям судьбы. ладонный май сквозь золото пробора. осенний свет под вешним голубым. и ты добро во всей его палитре. вполоборота к солнцу. посмотри. наш грубый мир, разобранный на титры, застыл, но ты, прошу, но ты не говори с его лукавством сумеречной зоны, раскосый дождь и пепел обходя, стой ближе к тем неписаным законам, что не боятся пепла и дождя. красивая – ни автора, ни роли – на черно-белом снимке у окна. храни тебя цветущий сад от боли на всем пути реальности и сна. по мотивам твоей радуги радуга с особенностью возникать накануне дождя. над репейником мотыльки. грунтовой прожилкой дорога в поле. если взором к зеркальной реке, отражения ослепят. если задуматься, в шутке не соль – шутка в самой соли. открывай. открывай, что возможно. настежь. с окном. нараспашку. и начинай играть. заповедная радуга мной переброшена в твой город. теплым клавишам это знакомо – тебе их понравится слушать и, слушая, доверять. а еще ты заметишь, что в платье красивом и туфельки из хрусталя в пору. я совсем по соседству продолжу срывать неземной цвет и подбрасывать в радугу, дабы с полей перетекла свежесть чумового дождя, который смеется над шутками минимум сто лет и умеет стеной от беды оградить, уберечь нежность. cappuccino
у cappuccino есть важное: его вкус и вид из окна кафе, и капли дождя на стеклах. и когда ты присел, а напротив присела грусть, обращаешь внимание, как эта грусть промокла. она смотрит на пенку, застывшую у краев. ей минуту назад было так зябко, так стыло! по губам пробегают безмолвные волны слов, и тряхнешь головой: что-то в них было… окна через себя пропускают дневной свет – с ним приветлив дымок, ароматный и растворимый. только здесь и сейчас – для него нет понятия ни лет, ни сомнений, и это по-своему ощутимо, как все зыбкое, все настоящее… как… ты? твой глоток на двоих плюс та музыка, те люди. у присевшей напротив – светлеющие черты. cappuccino не все – cappuccino еще будет. зашифрована я тебя зашифрую в потоках земных дождей, и, под струи волос подставляя ладони, бог озарится просветом улыбки – такой твоей! – и проследует в люди одной из своих дорог. на обочинах оной покоятся снег и пыль, на обочинах оной – попавший под камни лед. и, на каждом шагу соблюдая бессмертный стиль, он, смотря в твою сторону, по городам идет… узнает среди паствы танцующих венский вальс и в алмазных подвесках сверкающий чистым смех, устремляя свой взор вновь и вновь в расписную даль, заприметит знакомую женщину… лучше всех… она будет ему представляться… ее зовут… ее любят… она вдохновляет… она поет… здешним землям достались сожители и живут так, как эта знакомая женщина не живет… бог-ценитель читает по вывескам карту вин и сдвигает засовы, и тащит за шиворот дураков, и бросается в реки за мертвыми без причин, и не слышит спасибо и просто каких-то слов… он за всем этим так устает, хоть – в крик… ищет жадно ладонями струи земных дождей… и когда зашифрована ты обратишься в блик, мир спасется одной красотой твоей. к ее предназначению на твоих ладонях белые маги видят линии перемены дат – не совсем аналогии с той, что надвое делит привычную карту мира. их нельзя ни в одном из случаев задать парой координат, но на каждой есть свой Мыс Доброй Надежды, своя Пальмира. рассекая воды на асинхронные гребни рокочущих вольно волн, заклинания действуют, только не каждое ясно передается слуху. и могучие маги, представь себе, не отвечают за это ни на микрон, уступая почетное право возвыситься человеку и человеческой силе духа. по дуге сквозь тучи уносятся мыслями витязи о золотых и больших крылах – маги смотрят вослед, и улыбки не сходят с их лиц, просветленных и посвященных в тайну. ты заметила, нечто с любовь на твоих материнских, красивых, не помнящих зла руках? ты заметила, у волшебства есть черты стопроцентно твои, твой характер и первоначальность? уловить, как с мачты сорвется и скатится возглас «земля! земля!», и комочек ее ощутить, сжимая в ладони как будто бы хлеба белого мякиш. твой Мыс Доброй Надежды, а также Пальмира не раз приютят тебя. и останется море дат, и ты сможешь увидеть то, что видели только маги. о кораблях здравствуй, мой старый-престарый пруд и четыре березки на берегу твоем. мы с тобой ежегодно встречаемся. тут как тут молодые пичуги исследуют окоем. нам до них как до неба: не прыгнуть и не достать. но на редкость упрямые мы продолжаем быть. в двух шагах приводняется береста. в два прыжка я опять отплываю жить. этот год ожидается жарче, но бог бы с ним! мне пришло сообщение, что пора… всяко видевший парусник пусть перейдет к другим и достигнет иной широты, чем достиг вчера. два других корабля (и для каждого – новый курс) поведем мой напарник и я, по своим морям. старый-старый мой пруд, я за нас больше не боюсь – мы соленые волны разбрызгаем в крик «земля!». |
