бумажка В пластилине моей души – оттиск ты. Убивая меня небрежно, Не развешивал на кресты С кожей содранные одежды, Не выделывал, так сдавал. Чучельник Принимал за скупые гроши. Он то знал, что нет круче них. Только ты не хотел дороже. Крепостная моя душа вольной ждёт, пропивая себя, алкашка. Но ей пуговка не даёт из кармашка сбежать бумажкой. у северного моря У северного моря гулкий хруст, Уходит берег к чёрту на кулички, Холодный вечер однобок и пуст, Пьёт с одиночеством давно и по привычке. На камне сером замерзает тень, Коленки подтянула к подбородку, Ушла её хозяйка в прошлый день, Случайно обронив свою походку. Судачат волны шумно о своём, Их ветер перемалывает в брызги, И как-то по-особому поёт Пронзительным пересолёным визгом. От соли горько, белым порошком Прибой приблудный ссыпался на гальку. И месяц постаревший с поводком Идет искать сбежавших чаек стайку. Пар над водой, такой тягучий пар… Шар золотой споткнулся, в кровь колени о скалы разбивая, – луч упал сухим обломком отраженья тени. пять минут Разойдитесь юнии-июлии, Августейший, брысь пошёл, пора, Ясный в небе огорошен брюлик Месяца в огранке серебра, Старый пруд потерянным моноклем Отбликует в травах луговых, Брякнет колокольчик одиноким Язычком, вылизывая жмых Васильков, дородных василисков, По щетине поля слёз ручьи, Лето, лето, но уже так близко Заморозков цепкие крючки, Эти три, с не лучшим окончанием Бри, достали краски и метлу, Бабье лето кольца обручальные Обменяет снова не на ту Сказку про снегурочек по окнам, Накрахмалит скатерти. И что? Королева Снежная подолом Заметёт что было, то прошло. Пять минут и август откурлычет, Синева, ослепшая без птиц, Попрошайкой жалкой горемычная Кровью упивается зарниц. Я пойду на гору на высокую, Распахну себя до ломоты, Полоснут мгновения осокою В переходах с темнотой на ты вышли люди погулять не тебе слова написаны, не тобою прочтены, и такие ночи мглистые, нет ни звёзд и ни луны. не проказничает по полю ни единый ветерок, птицы крыльями не хлопают, серый заспанный восток облаков чепец безрюшечный позабыл спросонок снять человечками-игрушками вышли люди погулять, как всегда обыкновенное чудо пялится на них, мир, поскрипывая стенами, ухом к скважине приник, он выслушивает музыку человеческих шагов, слух его, грозой контуженный, \различить не может слов. перевёрнутые лужами мухами на потолке люди бегают ненужные, глаза в глаза
На расстоянье сонного дыхания, На коготь боли, взора глубину, Я между Гулливерами и карликами Носком ботинка провожу черту. Одни огромны, а другие маленькие, Здесь трубный грохот, там – мышиный писк, Стекают фонари сырками плавлеными На горизонта стоптанный карниз. Направо – тьма. Налево – полнолуние, Ночь на носу, удавка за спиной, Овечками бредут не приголубленными Стада навстречу и стада за мной. Над головой решётка безопасности, Под башмаком – булыжники растрат, Я в зеркала плюю для пущей ясности, Полночных улиц обхватив разврат. Давно уснули дворники и школьники, Подвалы зачеканили бомжи, В парадных дураки и алкоголики, По подворотням город-старожил Расклёвывает мусорные семечки, Не съеденные стаей воробьёв, Калачиком на старенькой скамеечке Свернулись тени вымерших домов. По катакомбам, по колодцам-дворикам, Потерянные бродят голоса, Затюканные времени топориком Мои глаза глядят в твои. глаза говори город спал, по улицам бродили сны чужие, мокли под дождём, люди спали и автомобили, но никто не спал в дому моём, длинные ночные разговоры до неспелой кислоты зари, плотно занавешенные шторы лупоглазых фонарей огни, отодвинув на чуть-чуть в сторонку, разгоняли тени по углам, с наглою наивностью ребёнка мой без спроса освещали хлам, зеркалам заглядывали в души, разбудили пыли толстый грим, и с открытым ртом, развесив уши, слушали о чём мы говорим. сон мой, сон, бродяга обветшалый, коридорный сирота больной, сколько раз тебе я обещала - столько раз врала -забрать домой из приюта никому не нужных, брошенных, потерянных вещей, но набиты старые подушки перьями убитых лебедей, скоро сумрак черными грачами фонари сгрызёт, как бон пари, в булочных запахнет калачами, ты, пока не поздно, говори, говори, прошу, о чём угодно, на каком угодно языке, ночь скулит дворняжкой беспородной, и сквозняк калачиком в замке, под скатёркой старенькой ожоги, и скрипит натужно табурет, у камина коченеют ноги, водка – рамка – зеркало – портрет. |
