— Нет, я уже говорила, что не поеду.

— Но почему? Ты сделала то, что хотела. Крумбайн мертв, Стефан получил отмщение.

Я опять качаю головой. Неужели он сам не понимает, у нас нет будущего. Я никогда не верила в предвидение, но могу с точностью предсказать что случится, если я улечу с ним. Очень скоро вернется к привычной жизни: пьянки, кутежи, шумные вечеринки с друзьями. Не пройдет и пары недель как он встретит кого-то вроде Лили или Рози, юную, смешливую, готовую на всё для того чтобы заслужить его симпатию. А я стану захлебываться от ревности, и искать возможность вернуться домой, но буду вынуждена оставаться рядом и с каждым днем все больше жалеть о том, что отказалась от привычной жизни ради призрачной надежды обрести тихое семейное счастье с тем, кто для этого не создан. В последние месяцы мне некогда было думать о чём-то кроме выживания и мести, но сейчас, когда Карл мертв я снова ощущаю это жгучее томление в сердце. Желание быть кем-то другим. Не собой. Девочкой, у которой не было прошлого, моложе лет на десять, той которая смогла бы стать счастлива рядом с Тиллем. Но никто, даже мифический покровитель покойного Крумбайна не смог бы исполнить это желание. Время не повернуть вспять, я та, кто я есть, и я всё ещё могу быть счастливой, только не рядом с Тиллем…

— Ты сам знаешь почему, — я улыбаюсь ему, на этот раз открыто и приветливо. — Мы слишком разные и у нас вряд ли что-то получится. Мне было здорово с тобой, но теперь у нас разные дороги.

— И ты не хочешь даже попробовать? Да, ты права, мы непохожи и у нас с тобой разные представления о том, что хорошо, а что плохо, но неужели это имеет значение, когда речь идет о столь сильном влечении? Ведь ты, как и я ощущаешь это. Скажешь — нет? Желание, от которого сносит крышу и отключает разум. Ката, я клянусь, никогда до тебя я не испытывал ничего похожего! — Мой отказ задел его, но Тилль выглядит удивленным, не уязвленным и это вызывает уважение.

Может если бы он нашел иные слова я бы передумала, но Тилль честен со мной и не называет страсть любовью. Никогда не называл и за это я могу быть благодарна. Подлец не тот, кто после ночи близости не говорит о любви, а тот, кто лжёт о сильных чувствах там, где их нет. Тилль сложный человек, но не подлец, я всегда это знала. Вместо ответа я обнимаю его за шею и мягко касаюсь губами колючей небритой щеки. Я хочу сказать ему-то что-то ободряющее, но не успеваю, за спиной раздается едва слышный скрип. Тело реагирует мгновенно, я отталкиваю Тилля, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов на ходу вытаскивая оружие из-за пояса, но к счастью применить его не приходится.

— Девочка, уймись! Это я, — Петер вскидывает руки ладонями вперед. Он выглядит больным и очень старым, словно за те пару дней что мы не виделись добавил к прожитым годам еще лет пять, но он жив, и счастье захлестывает меня горячей волной.

— Петер, — выдыхаю я, и бросаюсь ему на шею.

— А ну слезь, глупая, — он смеется и похлопывает меня по спине, — Я едва на ногах стою, а ты как маленькая.

Мне не хочется отпускать его, кажется стоит выпустить Петера из объятий как он снова исчезнет, но я всё же уступаю его просьбам и отхожу.

— Как ты выбрался? Крумбайн сказал мне, что тебя ранили его люди, и ты наверняка умер, — я осматриваю его с ног до головы, но не вижу следов ранения. Петер одет в серый трикотажный костюм, в таких обычно выходят на пробежки, и, если бы не винтовка с оптическим прицелом болтающаяся на ремне за спиной никому и в голову бы не пришло что этот безобидный старик может быть смертельно опасным.

— Крумбайн, — Петер презрительно фыркает. — Да что он знает обо мне, даже если бы его солдаты отстрелили бы мне ногу, я бы всё равно выбрался и выжил, чтобы убить его своими руками. А эти жалкие щенки лишь задели плечо, из-за такой царапины даже новобранец академии не стал бы плакать.

— Петер, ты такой… — я улыбаюсь, щелкаю пальцами ища нужное слово, но не нахожу. — Такой же как был, когда мы служили вместе.

— А что ты хотела, стрики не меняются, — он скрывает улыбку и добавляет ворчливо. — Но честно говоря, если бы мне позволили, я бы с радостью ушёл на покой и провел остаток жизни в уютном домике с видом на озеро.

— Как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь бледным и усталым. Почему они отправили тебя, неужели у ополчения не нашлось другого меткого стрелка?

— Я в норме, что мне будет? — отмахивается он — Твоему доктору досталось сильнее, и то он пошел с нами. Кстати, ты его ещё не видела?

— Нет, — я оборачиваюсь чтобы спросить Тилля почему он ничего не сказал мне о Хиршбигеле и понимаю, что тот ушёл.

Я вижу его широкую спину на дорожке, ведущей к воротам, он быстрыми шагами идет прочь. В первое мгновение хочу окликнуть, но удерживаю себя и закусываю губу. Он так и не скал мне «Прощай» но может так оно и лучше, возможно все изменится, и мы еще не раз увидимся с ним в будущем. Мне хочется верить, что оно будет светлым и у нас появится шанс посидеть в баре, выпить по кружке пива и вспомнить о том, что случилось с улыбкой и ностальгией.

— Где Юрген? — я снова смотрю на Петера, — Надеюсь ему хватило рассудка не лезть в гущу сражения?

— Насколько я знаю, да. Мы ждем, когда эти паразиты перебьют друг друга, чтобы окружить их и взять в плен. Мартин, их лидер, ты же его знаешь? — он смотрит на меня вопросительно, и я киваю — Он показался мне здравомыслящим парнем, и прислушался к моему совету не лезть на рожон без особой надобности, так что сейчас все они прячутся в домах поблизости. Идем, я отведу тебя, — не дождавшись ответа он принимается спускаться с лестницы, заметно прихрамывая.

Я обгоняю его и иду к калитке. Тилль уже скрылся из вида, но надеюсь, что, когда выйду на дорогу пойму куда он делся, но Петер меняет мои планы.

— Ката, куда ты? — я оборачиваюсь, и он объясняет: — Мы пойдем задними дворами, незачем рисковать понапрасну, на дороге полно этих обдолбанных отморозков.

Петер сворачивает за дом и уверенно ведет меня через сад, через неприметную калитку, выводящую на соседний участок и дальше, сквозь череду одинаковых белых коттеджей. Дворики, пускай и заросли травой, выглядят уютно. Детские качели приветливо раскачиваются на ветру, благоухают розы на разросшихся без меры кустах, вода в бассейнах на удивление чистая, а площадки для барбекю выглядят так, словно только и ждут, когда хозяева вернутся. Лишь доносящиеся издалека сухие хлопки выстрелов не дают забыть, что мир далек от идиллии, и война ещё не окончена.

К тому моменту, когда мы добираемся до особняка, где по словам Петера меня ждет доктор, я промокаю до нитки и промерзаю так, что зубы стучат. В отличие от Петера, который одет в теплый костюм, моя тонкая футболка и синтетические брюки не спасают от сырости, и я очень надеюсь, что в доме есть камин или хотя бы горячий чай.

Особняк ничем не отличается от остальных, только у дверей на табурете сидит вооруженный мужчина в серой бейсболке, надвинутой низко на глаза. Увидев нас, он вскидывает оружие, но почти сразу опускает. Я не знаю этого человека, но он, судя по всему знаком с Петером. Когда мы поднимаемся на крыльцо мужчина спрашивает:

— Удалось?

— Да, он мертв, — отвечает Петер и мужчина победно вскидывает кулак, потрясая им в воздухе.

За дверью, после небольшой прихожей нас ждет просторная гостиная. Тут к моему удивлению полно народа. Все они сгрудились вокруг прямоугольного стола, на котором разложены какие-то бумаги и карта, и что-то оживленно обсуждают, но стоит нам переступить порог как они умолкают и оборачиваются. Я узнаю лишь Мартина, остальных я раньше не видела, но пожилой сухопарый мужчина с густыми седыми усами кажется мне отдаленно знакомым. Кажется он из военных, но я могу и ошибаться. Если я не обозналась, значит банды уничтожили не всю армию и это даёт надежду.

Мартин бросает на меня короткий колючий взгляд из-под очков, и я понимаю, что восстановить его доверие будет, ой как, непросто. Я тщетно ищу глазами Юргена, но его тут нет.