—Без тебя я никуда не поеду. Мы пойдем вместе до конца, каким бы он ни был, и я больше не хочу слышать никаких возражений, — он замолкает и снова прижимает меня к себе.

Я закрываю глаза, сглатываю подступивший к горлу комок и закусываю губу, чтобы не заплакать. Никогда раньше не ревела от счастья, не стану и сейчас.

========== Глава десятая. ==========

Niemand gab mir einen Namen

Gezeugt in Hast und ohne Samen.

***

За окном, неплотно занавешенным белыми тканевыми шторами, снова палит солнце, но в спальне на втором этаже все еще свежо. Мы лежим голые в чужой постели, укрывшись тонкой простыней, которую нашли в платяном шкафу и смеемся.

Хозяева этого дома не станут возражать. Они мертвы. Повесились в подвале на джутовых веревках. Мужчина и женщина, скорее всего — семейная пара. Мы нашли их тела ночью, когда проникли в дом. Несмотря на усталость Тилль срезал веревки, уложил трупы рядышком и накрыл брезентом, что нашел в гараже. Позже он собирается похоронить их на заднем дворе.

Наверное, заниматься сексом в их спальне - кощунство, но с другой стороны, разве им не плевать?

Моя правая рука плотно стянута эластичными бинтами, и сейчас покоится сверху на простыне. Упаковку бинтов Тилль нашел в аптечке на первом этаже. Все не так плохо, как я думала. Локоть опух, но после пары таблеток обезболивающего, которые я проглотила пару часов назад, травма почти не мешает двигаться. Я могу шевелить пальцами и даже делать элементарные вещи, но конечно о том, чтобы стрелять речи быть не может.

Тилль рассказывает анекдоты. Я и не знала, что он может быть таким весельчаком и мне нравится узнавать его лучше.

— Вот еще один. — Он поворачивается ко мне, на лице довольная улыбка. — Слушай:

“Хозяин отеля слышит, как новый портье разговаривает по телефону:

— Нет, — говорит он, — у нас этого нет. Совершенно точно нет. И в ближайшие дни не предвидится…

Шеф вырывает телефон у него из рук и кричит в трубку:

— Все у нас есть, и завтра тоже будет, а если не хватит, то мы закажем еще! - шепчет, обращаясь к портье:

— Никогда не говорите гостям, что у нас чего-то нет, дурак этакий! А что этот человек вообще хотел?

— Он спрашивал, есть ли у нас клопы, - смущенно отвечает тот”

Я прыскаю от смеха, Тилль тоже ржет в голос.

Нам нужна эта разрядка чтобы не сойти с ума. Секс, смех, мягкая постель, сытная еда, кофе. Мы оба знаем, скоро все закончится, но никто не произносит этого вслух.

— Черт, у меня уже от смеха живот болит, — я с укоризной смотрю на Тилля.

— Это не от смеха, это ты просто есть хочешь, — возражает он и поднимается. — Как насчет завтрака в постель? Внизу остался плавленый сыр и печенье, а еще банка джема.

— Ты еще спрашиваешь, конечно да. А как насчет кофе?

— Без проблем, — кивает Тилль. — В баллоне полно газа, его хватит, чтобы вскипятить воду.

— Я помогу тебе, — я спускаю ноги на пол и сажусь на постели. Тилль смотрит на мое обнаженное тело и вдруг хмурится.

— Не нравится то, что ты видишь? — спрашиваю с кокетливой улыбкой.

— Твой синяк на боку стал еще больше, — отвечает он серьезно. — Ты уверена, что ребра целы?

— Я конечно не врач, но вроде бы да, — я больше не улыбаюсь, провожу пальцами по ребрам слева, чуть надавливая пальцами. — Хотя без рентгена нельзя быть уверенным.

Тилль кивает в ответ и начинает одеваться. Черные спортивные штаны из мягкого трикотажа короче, чем следует, а вот футболка сидит как влитая. Я тоже встаю, беру со стула белую рубашку и натягиваю через голову, чуть морщась от боли. Забинтованная рука немного мешает, но я справляюсь.

Наша старая одежда вымокла насквозь, и мы нашли ей замену, бесцеремонно порывшись в платяных шкафах в доме. Хозяйка была намного крупнее меня, и ее рубашка висит на мне мешком, но зато она чистая и не воняет гарью и потом. С брюками все сложнее, но если подвернуть штанины и затянуть ремень потуже, то сойдет за модный оверсайз.

Тилль молча выходит из спальни, оставив дверь открытой. Я иду следом. Спускаюсь по темной лестнице, стараясь не торопиться, чтобы не грохнуться со ступеней, поворачиваю в короткий коридор, ведущий на кухню. В доме совсем тихо и на удивление чисто. Ни пыли на полках, ни грязи на полу. Судя по всему хозяева, до последнего следили за порядком в доме, возможно даже убрались, перед тем как пойти в подвал и повеситься. От этого мне не по себе. Думать о таком нельзя, но я все равно никак не могу отогнать эти мысли прочь.

Окна кухни выходят на восток, и через тонкие шторы в окно льется теплый солнечный свет. За утро, что мы с Тиллем провели в постели, воздух тут прогрелся как на пляже. Тилль открывает окно, впуская в душное помещение свежие ароматы июньского утра, а потом идет к плите и ставит чайник.

С домом нам повезло: газ в баллоне, свежая вода в колодце, запасы еды в кухонных шкафах. Мы нашли это место случайно. Как только кончился дождь Тилль, оседлал один из целых мотоциклов, и мы помчались назад по шоссе, в ту сторону, откуда я пришла. Он свернул направо на первом же съезде и через двадцать минут мы попали в небольшую, деревню, стоящую на берегу озера. Как и многие другие, которые я видела раньше, она была заброшена, но, к моему удивлению, не разграблена и сожжена. В первом доме, куда мы зашли, царил бардак, и воняло так, что щипало глаза. Мы не стали искать причину запаха и пошли в дом напротив. Двухэтажный коттедж оказался чистым, ухоженным, а два трупа в подвале, которые мы нашли позже, не показались достаточной причиной, чтобы отсюда уйти. В наше опасное время сложно найти место, где не будет мертвецов. Да и запасы еды в кладовой стали веским аргументом в пользу того чтобы задержаться тут подольше.

— Давай я схожу в кладовку и принесу печенье и джем, — предлагаю я.

— Я сам принесу, сядь пока, — Тилль указывает кивком на табурет, — у тебя же рука болит.

Я не спорю, в конце концов, он совершенно прав. Слышу, как за окном в густых зарослях жасмина суетятся воробьи. Им плевать на то, что человеческая цивилизация идет ко дну, и я немного завидую им.

Тилль выходит из кухни, а вскоре возвращается с пачкой сухого сладкого печенья, упаковкой плавленого сыра в треугольниках и баночкой ягодного джема. При виде еды в моем животе раздается глухое урчание. Я смущенно улыбаюсь, но Тилль тактично делает вид, что ничего не заметил.

Когда вода закипает, он заваривает две чашки растворимого кофе. Сахара и молока нет, но я рада и тому, что у нас вообще есть кофе. Мы молча едим, время от времени поглядывая друг на друга. Нам нужно поговорить о Ронни и том, что Тилль узнал от него, но никто из нас двоих не горит желанием поднимать эту тему.

Наконец я не выдерживаю и спрашиваю:

— Ты ночью сказал главарь Безымянных знает, что я иду за ним, так?

Тилль молча кивает в ответ и делает глоток кофе.

— Это Ронни ему рассказал? — предполагаю я.

— Разумеется, Ронни все ему выложил, но тот даже не удивился, — Тилль ставит кружку на центр стола и смотрит на меня. — Ронни сказал, что этот отморозок знает кто ты: твое имя и род занятий, и не считает опасным врагом.

— Самоуверенный ублюдок, — зло бросаю я. — Но откуда он узнал? Неужели они пытали Стефана и …

Я резко умолкаю, мое воображение нарисовало кошмарную картину, от которой кровь стынет в жилах. Что такое нужно было сделать со Стефаном, чтобы он рассказал обо мне, тем самым подставив под удар?

Тилль пожимает плечами:

— Может так и есть, но у Ронни другая версия, — он надолго умолкает.

Я жду, но он не торопится продолжать. Берёт печенье из упаковки, отламывает от него четвертинку, крошит в пальцах над тарелкой и даже не смотрит в мою сторону. Тилль словно боится сказать мне, что узнал от Ронни, но я не могу понять почему.

Не хочу его торопить, но все же не выдерживаю:

— Ты сказал — другая версия, так озвучь ее, черт побери!

— Да, сказал, — Тилль допивает кофе и поднимается, он все еще не смотрит на меня.