Тилль поднимается на локте, приближает ко мне лицо и говорит шепотом:

— Я как и ты хотел убить их, но это чуть не погубило меня. Ката, брось эту затею, давай выберемся отсюда вместе. С машиной и оружием мы сможем добраться до аэропорта и улететь.

Он замолкает и смотрит пристально прямо в глаза. В это момент я очень люблю его, но все равно не могу согласиться. Не знаю как объяснить ему это. ОН ведь не ощущает вины за смерть всех этих людей, погибших от рук байкеров, а я же чувствую вину постоянно. И если в смертях сотен невинных я виновата только косвенно, то смерть Стефана целиком на моей совести и мне следует искупить это кровью, пускай даже эта кровь будет моей собственной.

Тишина оглушает. За окном, в непроглядной черноте июньской ночи не раздается ни звука. Здесь и раньше было тихо, но сейчас тишина кладбищенская, словно у меня в ушах беруши. Я делаю глубокий вдох чтобы ответить Тиллю, постараться объяснить почему не могу уехать с ним и в этот момент отчетливо слышу рев двигателей нескольких десятков мотоциклов. Я резко соскакиваю с кровати и подлетаю к окну. Через минуту ощущаю что Тилль встал позади. Его руки снова на моих плечах, но сейчас это скорее успокаивающий жест, чем приглашение к сексу.

— Они не знают что мы тут, — говорит он шепотом.

Я напряженно всматриваюсь в темноту. Шоссе далеко, но и звук неблизкий, словно раскаты грома дальней грозы.

— Даже если бы узнали, это не проблема, — отзываюсь я. — Им сюда не проникнуть. Дай еще сигарету.

Тилль отходит от окна, а возвращается уже с двумя тлеющими сигаретами. Одну отдает мне. Мы молча курим и пытаемся увидеть огоньки фар мотоциклов. Но их нет. Звук становится тише и вскоре я уже почти не различаю его.

— Уехали, — говорю с досадой и швыряю недокуренную сигарету в окно.

— Может, оно и к лучшему, — Тилль повторяет мой жест, а потом широкой ладонью выгоняет остатки табачного дыма из комнаты.

— Я не уеду с тобой. Тилль, — говорю твердо и Тилль перестает махать рукой и смотрит мне в глаза.— И ты не уедешь, пока не поможешь отыскать этих парней. А после можешь делать все что хочешь. Я не вправе просить тебя о помощи.

Я несколько секунд молчу, а потом добавляю то, от чего лицо Тилля мгновенно меняется.

— В конце концов, мы с тобой чужие люди. Ведь секс ничего не значит, не так ли?

Его челюсть плотно сжимается, а ноздри чуть раздуваются. Если бы в комнате горел свет, я бы наверняка могла увидеть ярость в его серо-зеленых глазах, а так мне остается только догадываться о том, что он чувствует. Парни всегда злились, когда я говорила такое и только Стефан ответил: «Нет, это не так, секс значит очень многое. Он значит, что я люблю тебя». Наверное потому я и вышла за него замуж. Но Тилль не говорит ничего подобного. Он как и другие парни до него лишь смотрит с немым укором. Мужчинам вовсе не нравится когда женщины им говорят такое, хотя многие из них уверяют что мечтают о сексе без обязательств.

— Ты ведь знаешь где их искать? — спрашиваю я.

Тилль кивает и говорит:

— Да, знаю. Но попасть туда непросто. Я смог по чистой случайности, обычно они убивают всех, кто пытается пробраться в логово.

— Это мои заботы. Тебе нужно будет только показать мне место и сможешь отправляться в свой аэропорт. Я тебе даже машину оставлю.

— Но ты погибнешь, неужели не понимаешь? — он чуть повышает голос.

— Не раньше, чем убью их главаря, — отвечаю я с холодной улыбкой.

— Безумие — это лишь тонкий мост, соединяющий разум и инстинкт, — произносит Тилль, отворачивается и идет к кровати.

Я отлично знаю откуда эти строчки, но не сильна в метафорах и понятия не имею, что он пытался мне сказать, да это и не важно. Молча поднимаю свою одежду с пола и иду к двери. Тилль не останавливает меня. Я направляюсь к себе. Впервые с момента нашего приезда сюда, запираю дверь на замок и лишь потом иду в душ. У меня странное чувство, словно в самое сердце вкололи новокаин и он постепенно замораживает его, превращая в камень.

Когда через полчаса ложусь в постель я уже ничего не чувствую. Слезы, если и были, давно смыты водой, зарождающиеся ростки чувств вырваны с корнем. Да так оно и лучше. Тилль не заслужил такую ужасную женщину как я рядом, он еще может быть счастлив, а я уже точно нет. Как-то давно моя мать сказала что мы с ней родились под несчастливой звездой. Я не верю во всю эту псевдонаучную ахинею и глупые гороскопы, но в этом с ней полностью согласна. Такая как я не заслуживает любви и не может рассчитывать на счастье. Но зато такие как я умеют убивать не содрогаясь, и это делает меня сильнее многих других.

========== Глава шестая. ==========

Was ich liebe

Das wird verderben

Was ich liebe

Das muss auch sterben, muss sterben

***

Наутро завтракаю в одиночестве, и это давит на меня сильнее, чем я могла бы предположить. Тилль не спустился вниз, возможно после вчерашнего он не хочет меня видеть, и я могу его понять. Я даже думаю что это правильно, но вот больно от этого ничуть не меньше.

Варю себе кофе в медной турке. Здесь есть крутая кофемашина, но я не хочу включать ее. Расход кофе там выше, а у нас осталась последняя пачка и я понимаю, что пополнить запасы будет негде. Хотя мне не стоит об этом переживать, через пару дней мы покинем Замок, и я очень сомневаюсь что когда-нибудь вернусь сюда. Тилль сказал — меня ждет смерть, и я с ним согласна. Как японский летчик камикадзе, я с радостью отдам свою жизнь, но лишь захватив с собой как можно больше врагов.

Наливаю кофе в большую фарфоровую кружку, добавляю сухих сливок из банки и иду к столу. На завтрак три сухие галеты с консервированным паштетом из индейки и половинка персика в сиропе. Благодаря погибшему водителю «Порше» мы пока можем себе позволить такую роскошь как фрукты, пускай они и из банок.

В прежние времена в этом доме на завтрак подавали исключительно свежайшие яйца Бенедикт, воздушные омлеты больше похожие на суфле и теплые булочки, за которыми каждое утро ездил помощник повара. Нина признавала только один сорт булочек. Их выпекали в соседнем поселке. Рудольф, долговязый неуклюжий парень, сын садовника, который помогал на кухне, вставал каждое утро в четыре, чтобы успеть до завтрака, привести их к столу. Родители Стефана были страшными снобами, они свято верили, что их благородное происхождение дает им право издеваться над людьми, а их деньги подкрепляли эту уверенность. Стефан был другим. Ему были чужды и даже неприятны взгляды родителей. В детстве он дружил с детьми прислуги, а когда вырос, перебрался в небольшую квартирку в городе и тщательно скрывал свое происхождение. Он всей душой ненавидел классовое неравенство и вовсе не удивительно, что его так увлекли идеи анархизма. Удивительно другое, Стефан не был наивным болваном, и я до сих пор не могу понять, как он мог так долго не замечать очевидного — его соратникам было глубоко наплевать на свободу, равенство и братство, им требовалось лишь свергнуть власть, чтобы стать на их место. Он был жестоко обманут, а потом так же жестоко убит.

Закончив завтрак, я иду библиотеку, хотя мне и нужно поговорить с Тиллем, но я боюсь этого разговора. Мне страшно увидеть холод в его взгляде, особенно после того что было между нами. Мне стоит признаться хотя бы самой себе в том, что я вовсе не считаю, его чужим и наши отношения значат для меня слишком много. Но вот ему я этого не скажу и потому беру паузу.

Мне давно следовало сделать это — изучить биографию старинного рода Эльбах-фон-Нольмен и понять истинные мотивы Стефана. Буквально за день до того как я потеряла его он сказал фразу, которая не дает мне покоя. «Все, так как и написано в той старой книге. Мир рухнул, а я, последний из нашего рода, исполнил свое предназначение», а когда я спросила, что это значит, он ничего мне не ответил. И вот сегодня я собираюсь понять, что именно Стефан имел в виду, и какая древняя книга заставила его думать, что он должен был разрушить мир.

Библиотека находится на третьем этаже. Это была любимая комната Нины и все здесь сделано в ее вкусе. Паркетный пол из красного дерева, высокий потолок расписанный золотом, кованые люстры в средневековом стиле, глубокие кресла с обивкой из красного бархата и стеллажи полные старинных книг, многие из которых стоили целое состояние. Тут же расположился камин, который никогда не зажигали. На каминной полке семейные фото. Счастливая семья: элегантная худощавая Нина в шляпке поверх высокой прически, импозантный барон Филип с металлической тростью в руке, и их единственный сын — Стефан, в светлом прогулочном костюмчике. Позади изумрудная зелень бескрайних виноградников. Фото сделано, когда Стефану было не больше пяти и на нем он широко улыбается. На другом фото Стефан стоит на фоне красной кирпичной стены, в черном фраке, форме Итона, с розой в петлице. Он выглядит очень несчастным. Стефан говорил, что годы обучения в Англии были для него мрачным временем, и именно они определили его дальнейшую судьбу. Родители хотели дать ему лучшее. Но они делали это против его воли и добились того, что когда Стефану исполнилось двадцать он сбежал из дома и поселился в Берлинском сквоте вместе с панками и анархистами. Когда Стефан рассказывал мне о тех месяцах, что он прожил в этой разношерстной общине, его глаза василькового цвета светились от счастья. Единственный наследник оказался вовсе не таким, как хотела бы его мать, но все же он до последнего вздоха оставался аристократом. Мы были с ним из разных социальных слоев, и как бы он не пытался делать вид, что происхождение не имеет никакого значения, я все время ощущала это и может потому мы так и не стали с ним по-настоящему близкими.